Беги от меня, беги.

Беги, путая след.

Даже во сне приснюсь -

Просто скажи мне: «Нет».

Я не в праве, и я не в силах,

Мне уже слишком поздно.

Нет больше силы в жилах,

Мне не милы эти звезды.

Мне не милы рассветы –

Солнца калейдоскопы.

Я своё прожил лето,

Я свою юность пропил.

Но если в твоих ресницах

Ночь загрустит седая,

Перечитай страницы

Дней наших, дорогая.

Белой ночью в кафе на углу,

Там, где площадь Восстания,

Мы с тобою сыграли вничью:

Разойдясь, не сказав «до свидания».

Ни сквозные проходные дворы,

Ни ночь – до молочного белая,

Не разбудят даже по утряни коты

И сирень под окном – в мае спелая.

Не разбудит залп в двенадцатый час,

Свет зажженных огней ростральных.

Ни на день, ни на миг, ни на час -

На века, навсегда, до скончания.

Я не верю в предсказание судеб

И на гуще кофейной гадания.

Все поймешь ты и все простишь,

В этот горестный миг расставания.

Тусклый свет полуночный, купе,

Ухо режет славянки прощание.

Полетели огни в темноте.

Только б не навсегда. До свидания.

Подслушал тайный я аккорд,

Давидом сыгранный без нот,

Без музыки. Он был угоден Богу.

Звучал он словно невпопад:

Мажорно вверх – минорный спад,

Растерянный Давид пел: «Аллилуйя».

И вера вроде бы сильна,

Но это только лишь слова,

А красота и лунный свет – волнуют.

О, Боже, как она нежна!

Своею нежностью она – пленила,

С губ сорвала: «Аллилуйя».

Мне кажется, я здесь бывал,

Я эту комнату узнал:

Холодный пол и ветер в окна дует.

Я видел флаги на стенах,

Любовный марш в моих ушах

Звучит так нежно словно «Аллилуйя».

И было время, ты была

Так преданна и влюблена,

Ты говорила: «Нас не сломят вьюги».

Когда я ник к твоим рукам,

Я мрак холодный забывал,

И вдох был наш наполнен «Аллилуйя».

Быть может, есть на небе Бог,

Он дарит нам любви цветок.

Но для меня любовь подобна пуле:

Последний вскрик, последний вздох,

Я свет её узреть не смог,

И леденит мне сердце «Аллилуйя».

Аллилуйя, Аллилуйя

Аллилуйя, Аллилуйя

В мире замков и дверных цепочек -

Я хочу с тобой открыто говорить.

Я устал от запятых, устал от точек,

Я устал вокруг да около – ходить.

Я устал от длинных многоточий,

Я устал от восклицаний неживых.

И вопросы, что за пазухою точишь,

Мне в сто крат противнее прямых.

Белый лист исписан двоеточьем,

Минусом в глазах застрял дефис.

Только междометья днём и ночью -

Я в глазах твоих читаю сверху вниз.

Вцепилась, зараза, и душит.

Тянет за галстук к земному ядру,

через чертовы девять кругов.

На стенке сосуда сердечного –

на память рубцов –

больше чем на прикладе

снайпера первого класса –

грешен, нёс в массы любовь …

Ох, Данте мой, Данте…

бедняга… послушай,

твоя Беатриче – с моею –

похожи точь-в-точь.

Прекрасны как луч

на востоке всходящего солнца,

и так же любовь их,

как солнечный блеск непорочный –

не прочны. И грань между да или нет –

до безумства ничтожна – мала.

Но, какие черты!

И поступь нежна и тонка –

грациозна как вдаль

убегающие облака.

Вчера гитару пропил гитарист.

Все в жизни просто стало очень скверно:

Распахнуто окно, – оставив чистым лист,

В окне исчезла Муза. Этот вслед ушёл, наверно.

Последний взятый им аккорд, пробравший аж до кожи, –

Ещё звучал в ушах, спешащих по делам прохожих.

Вы держите усталою рукой

Письма обрывок в штемпельном конверте,

В нем снова о любви, о том, что шаг до смерти.

Лишь вы одна мне дарите покой.

Ещё вам кажется порой,

Что звезды в этом небе не напрасны,

Что нет всему конца, что жизнь прекрасна,

Что все случится в ней само собой.

Что дни и ночи только лишь для вас,

Что солнце только с той причиной светит:

Чтоб вы прошлись – прет-а-порте, а он заметит

На вас накинутые бархат и атлас.

Мне кажется наивной ваша грусть,

И, Боже мой, вам не к лицу печали.

А звезды те – что нас тайком венчали,

О том ни слова не проронят пусть.

Здесь все иначе: небосклон –

Такой же точно, разве только шире.

И мы, о ком не вспомнят в вашем мире,

Цевьём его подпёрли с трёх сторон.

Здесь, за рекою, рвёт полуторка бетон,

Ракетами раскрашен воздух в красный –

И, осветив листок и почерк страстный,

Вновь в грязно-серый превратится он.

Вы спите тихо на плече моем, не зная,

Как я от страсти к вам, безудержной, сгораю.

Мне милым кажется ваш локон и улыбка.

Но, подпустив меня, вы сделали ошибку.

И пальцы тонкие, и нежность смуглой кожи -

Точь-в-точь с царицею персидскою вы схожи.

И я, как Бродский, трачу краски русской речи

На профиль ваш, и матовые плечи.

Дело не в том, что забыл я давно

Адрес и дом твой. Просто навеяло

Старой эстрадой, с которой в окно

Вальс проливался, где все ещё верил я.

Старые улицы, двор твой колодцем,

Падает тень на часы до захода солнца.

Мне бы в юность рвануть, туда, где ты,

Да опоздал чуть-чуть: разведены мосты.

Тучами небо заволокло, звезд не видно,

Нашей весны не вернуть – до боли обидно.

Если тебе я приснюсь, ты во сне окрикни.

Сгорблено надо мной фонари поникли.

Светят, что глаз рябит жёлтой искрою,

Поговори хоть ты, старый бульвар, со мною.

Задремала роща, задремала –