— Милая моя, — сказал он с той очаровательной выдержкой, какую старые люди демонстрируют в обращении с кем-то моложе себя, — я старый приятель доньи Мерседес. Я живу её призраками и её воспоминаниями. Я разделяю её одиночество, — он сплюнул сквозь зубы, вытащил две сигареты из пачки на столе и положил одну за ухо, — ты лучше сходи и повидайся с Августином, — посоветовал он, — августин всегда начинает работать с рассветом. Пойдём, я покажу тебе дорогу в город.

— Ты просто уходишь от вопроса, — сказала я, не обращая внимания на его нетерпеливые попытки выпроводить меня из дома.

Смешное и смущённое выражение появилось на его лице, — я не могу рассказать, что ждёт тебя в будущем, — заявил он, — ясновидящие лишь мельком видят вещи, которых они совершенно не понимают, а затем они придумывают остальное.

Он взял мою руку и фактически вытащил меня наружу, — я покажу тебе дорогу к дому Августина, — повторил он несколько раз, — если ты пойдёшь этим путём, — сказал он, указывая на тропинку, сбегавшую с холма, — ты достигнешь города, а там любой скажет тебе, где живёт Августин.

— А как же донья Мерседес? — спросила я.

— Мы встретимся с тобой вечером, — ответил он. Затем, склонившись ко мне, он добавил таинственным шёпотом: — донья Мерседес и я уделим целый день на дело моего брата.

Воздух наполнился щебетанием птиц благоуханием зрелых плодов, которые среди тёмной листвы блестели золотыми слитками. Проторённый путь, сбегавший по склону, вытекал на широкую улицу и вновь сворачивал на холмы, уже на другом конце жаркого, залитого солнцем города.

Женщины, подметавшие цементный тротуар перед своими ярко раскрашенными домами, остановились на секунду и, повернувшись, приветствовали меня, когда я проходила мимо.

— Вы не могли бы сказать, где живёт целитель Августин? — спросила я одну из них.

— Конечно, могу, — ответила она, положив подбородок на руки, сложенные на рукоятке метлы. Громким голосом — чтобы слышали любопытные соседки — она направила меня к зелёному домику в конце улицы, — вот этот, с большой антенной на крыше. Ты не ошибёшься, — она снизила голос до шёпота и конфиденциально заверила меня, что Августин может вылечить что угодно от бессонницы до змеиного укуса. Даже рак и проказа ему нипочём.

Его юные пациенты всегда уходят здоровыми.

Я постучала в парадную дверь дома Августина, но никто не отозвался.

— Заходи, не стесняйся, — крикнула маленькая девочка, выглядывая из окна дома напротив, — Августин наверное не слышит. Он в задней части дома.

Последовав её совету, я шагнула во внутреннее патио и побрела, заглядывая в каждую комнату. Не считая гамаков, две первые комнаты были совершенно пустыми. Следующая служила гостиной. Стены её были украшены календарями и журнальными вырезками. Перед огромным телевизором выстроился ряд стульев и кушеток.

Дальше была кухня. За ней, через нишу, начиналась следующая комната, где за большим столом сидел Августин. Когда я появилась, он галантно встал и, улыбаясь, почесал свою голову. Другую руку он засунул в глубокий карман поношенных штанов цвета хаки. Его белая рубашка была залатана, а манжеты рукавов обтрепались от старости.

— Это мой рабочий кабинет! — гордо воскликнул он, обводя руками пространство вокруг себя, — я всех встречаю здесь. И ко мне всегда можно.

Мои пациенты приходят через эту дверь. Она приносит им счастье.

Комната, хорошо проветренная и освещённая, имела два окна, которые выходили на холмы. В воздухе стоял запах какого-то дезинфицирующего средства. На стенах высились ряды неокрашенных полок. На них в исключительной последовательности стояли разного размера фляги, бутылки, банки и коробки, наполненные сухими корешками, корой, листьями и цветами.

Ярлыки на них были озаглавлены не только общепринятыми названиями, но и содержали научную латинскую номенклатуру.

У открытого окна располагался стол с резными ножками. На нём аккуратно выстроились бутылочки, чашки, пестики и книги. По краям стояла пара весов. Кровать и огромное распятие, висевшее в углу, зажжённые свечи на треугольной подставке, подтверждали то, что я вошла в рабочую комнату целителя, а не какого-нибудь старомодного аптекаря.

Сразу, без всяких разговоров, Августин принёс из кухни ещё один стул и пригласил меня наблюдать за его работой. Он распахнул боковую дверь, на которую указывал прежде. Там в смежной комнате уже сидели посетители — три женщины и четверо детей.

Время пролетело незаметно. Он начинал лечение пациента с осмотра банки с мочой ребёнка, которую приносила мать каждого из них. Побуждая каждую женщину рассказывать о симптомах болезни, Августин начинал «читать воды». Запах, цвет, вид микробов или «спиралек», как он предпочитал их называть, и которых, по его утверждению, он видел невооружённым глазом, всё это тщательно взвешивалось перед окончательной постановкой диагноза.

Наиболее распространёнными болезнями, которые он мог выявить при «чтении вод», были лихорадка, простуда, расстройство желудка, паразиты, астма, сыпь, аллергия, анемия и даже корь и оспа.

В почтительном молчании каждая женщина ожидала от Августина призыва помощи христа, после чего он прописывал подходящее лекарство. Знакомый с современной фармакопеей и верящий в неё, Августин в дополнение к собственным отварам прописывал молоко магнезии, антибиотики, аспирин и витамины, которые, однако, пересыпал и переливал в собственную тару. Как и Мерседес Перальта, он не назначал платы за лечение, оставляя это на усмотрение своих клиентов. Они платили столько, сколько могли себе позволить.

Наш поздний обед из цыплёнка и жареной свинины нам принесла женщина, живущая по соседству. Но в этот момент в кухню вошёл мужчина, неся на руках небольшого подростка. Мальчик шести или семи лет порезал икру ноги, играя на поле с мачете своего отца.

Спокойно и уверенно Августин положил ребёнка на койку в своей рабочей комнате и развязал пропитанную кровью повязку. Сначала он промыл глубокий порез соком розмарина, затем перекисью водорода.

Трудно сказать, был ли мальчик загипнотизирован успокаивающими прикосновениями Августина, когда тот массировал встревоженное маленькое личико, или его мягким голосом, когда он читал заклинания. Но через некоторое время малыш уснул. Августин же приступил к наиболее важной части своего лечения. Для остановки кровотечения он приложил к ране припарку из листьев, смоченных в чистом тростниковом ликёре. Затем он приготовил пасту, которая, как он утверждал, должна была залечить рану в течение десяти дней, не оставив даже шва.

Воззвав к руководству Христа, Августин брызнул несколько капель молочной субстанции на раковину. Медленными ритмичными движениями он начал дробить раковину широким деревянным пестиком. Через полчаса он получил чуть меньше половины чайной ложки зеленоватой, с запахом мускуса, субстанции.

Он осмотрел рану ещё раз и, сжав порез пальцами, закрыл его и тщательно наложил сверху пасту. Шепча молитвы, он искусно перебинтовал ногу полосками белой материи. Довольная улыбка осветила его лицо. Он передал спящего мальчика в руки отца и приказал приводить его каждый день на перевязку.

После обеда, убедившись, что пациентов сегодня больше не будет, Августин предложил мне прогуляться во дворе. Его лекарственные растения росли аккуратными рядами, расположенные в том же порядке, что и банки на столе и полках в его рабочей комнате. В дальнем конце двора у бревенчатого сарая стоял старый керосиновый холодильник.

— Не открывай его! — закричал Августин, крепко сжимая мою руку.

— Как бы я смогла? — обиделась я, — он же на замке. Какие тайны ты хранишь в нём?

— Мои чары, — прошептал он, — ты знаешь, что я практикую колдовство?

— В его голосе сквозила насмешка, но лицо оставалось хмурым, — я специалист по лечению детей и наведению чар на взрослых.

— Ты действительно практикуешь колдовство? — спросила я с недоверием.