Вот мысли, которые, на мой взгляд, заставляют раздумывать над лучшим оправданием – в свободной стране, при свободном парламенте – необходимости поддерживать королевских министров, нежели то малое оправдание, которое звучит следующим образом: «прежде чем назначить их, король крепко поразмыслил». Есть в этом принципе нечто утонченное. Однако он таит в себе всяческого рода проблемы – при нашем строе он будет отворачивать умы активных людей от интересов страны к интересам двора. Сколько бы ни было путей к власти, пойдут именно этим. Общественное мнение будет бесполезно для власти, и потому им будут пренебрегать, а качества, которые, как правило, служат основанием для этого мнения, больше не станут культивироваться. А будет ли правильно – в государстве столь демократичном, как наше – лишать амбиции связи с народом и доверять все добродетелям короля, министров и политиков – пусть решает английский народ.
Умные люди меня остановят и, напрямую не оспаривая указанного принципа, поставят под сомнение мой вывод, прикрываясь трудностью, возникающей из-за того, что суверену трудно отличить подлинный глас народа от фракционных воплей, которые постоянно под него маскируются. Нация, скажут они, как правило, разделена на партии, чьи взгляды и желания совершенно несовместимы. Если король доверится одной из них, то обидит остальные. Если же выберет по одному представителю от каждой партии, есть опасность, что они обратятся против него. А те, кому не повезло быть выбранными, сколь бы разобщенными они ни были, вскоре все вместе окажутся в стане оппозиции, которая, будучи собранием многих противоречий в одном месте, без сомнений окажется радикальной и неразборчивой в средствах. Голос оппозиции найдет отражение в народе, и покажется, будто взвыла вся страна, в то время как подавляющее большинство населения – лучшая его часть, словно утонет в той тишине, с которой оно в своей добродетели и умеренности наслаждается благами существующего государственного управления. Кроме того, мнение толпы – плохой советчик, даже для нее самой, из-за ее нестабильности и готовности к насилию. Так что, если сегодня станешь потакать ее склонностям, это самое потакание и окажется причиной ее недовольства завтра. А поскольку все эти особенности общественного мнения трудно постижимы и плохо применимы на практике, то что лучшего может сделать король, как ни принять на службу таких людей, чьи взгляды и наклонности удобны ему самому, людей, которые, как минимум, полны гордости и упорства, которые менее всего склонны мешать воплощению его идей и разрушать плоды его усилий, веря, что если он не собирается вредить народу, то народ поддержит назначенных им людей, захочет ли он оставить или заменить их в соответствии с собственным суждением или чувством? Он найдет необходимые ресурсы в силе и влиянии короны, если, конечно, она не превратится в инструмент в руках одной из фракций.
Не буду лгать – в этом есть своя логика, ибо искусство государственного управления само по себе трудно. Без сомнений, даже самая лучшая администрация неизбежно встретит серьезную оппозицию. Но в то же время даже самая худшая найдет поддержку. Тот, кто задумал обмануть самого себя, в предлогах не нуждается. Но подчеркивать проблемы, связанные с любым вариантом выбора, забывая про различный масштаб и последствия этих проблем, – вот уловка, которой постоянно пользуются те, кто хочет все уровнять и смешать правду с ложью. Главный вопрос – не в том, как полностью уберечься от волнений или как достичь абсолютного удовлетворения работой правительства – этого все равно не будет в чистом виде нигде и никогда. Главный вопрос – в том уровне благих склонностей народа, которого можно достичь и к которому, безусловно, нужно стремиться. Пока некоторые политики медлят, желая узнать отношение к себе каждого отдельного человека, аккуратно отличая простых людей от лучших, разводя действия фракций и усилия конкретных индивидуумов, то можно дождаться того, что правительство – которое они так хорошо измерили, разделили и развели – обрушится прямо во время проведения этих мероприятий. Когда на весах находится такая важная вещь, как безопасность государства или даже его спокойствие, разумные люди не будут брать на себя ответственность за решение, которое может его погубить. Те, кто в состоянии разобраться в политическом климате, опознают ураган по облачку величиною с ладонь, висящему где-то на горизонте, и постараются найти ближайшее укрытие. Нет пределов гражданской или политической прозорливости. Их нельзя точно измерить. И пусть никто не может провести четкие границы смены дня и ночи, свет и тьма в целом вполне различимы. Да, принцу не сложно будет найти такой способ правления и таких его исполнителей, которые удовлетворят народ, не прибегая к доскональным и скрупулезным поискам абстрактной, универсальной, идеальной гармонии, которая тем самым заставит его забыть о средствах достижения обыденного спокойствия, и так пребывающих в его власти.
Стремиться к стабильности своего правления – не столько долг принца, сколько его интерес. Но его советники вполне могут стремиться к хаосу и беспорядку. И если им противостоит общественное мнение, естественно, они захотят его подавить. Тут уже дело народа – доказать, что он сам осознает свою ценность. Ибо его роль, а еще первее – его свобода, стоят на кону. Да и народ не будет свободным, если не имеет никакой роли. Здесь на первый план должна выйти естественная сила нашего королевства: пэры, крупнейшие землевладельцы, богатейшие торговцы и фабриканты, крепкие крестьяне должны подняться, дабы самостоятельно спасти себя, своего принца и своих потомков.
А ведь как раз и настали такие времена. Началась смута, и какую бы сторону вы в ней ни заняли, вы погубите собственные души и принципы. Пока смута не разрешится, страна будет разделена. Ибо, хотя ныне и пытаются создать администрацию, полностью противоречащую духу народа и противную организации его правления, все какое-то время будет находиться в беспорядке до тех пор, пока эта новая система правления не уничтожит государство или само государство не изменит эту систему правления к лучшему.
Есть, как мне кажется, особый яд и скверна в теперешней смуте, которые превосходят все, что я ранее слышал и читал. Раньше создатели планов по введению произвольного правления нападали только на свободы внутри собственной страны. Уже это было настолько ужасно, насколько вообще можно удовлетворить распаленные амбиции. Но противная свободе система правления может быть сформирована так, чтобы серьезно усилить величие государства, и тогда люди, в гордости и блеске этого процветания, смогут найти некоего рода утешение за потерю былых привилегий. И правда, рост государственной мощи часто использовался умелыми людьми в качестве оправдания для сокращения народной свободы. Но задумка той клики, о которой мы теперь говорим, не только парализует каждый нерв нашего свободного государства, но также душит и обездвиживает всю исполнительную власть, ослабляя правительство, лишая его решительности и эффективности, подавляя министерскую инициативность и способность к воплощению любого полезного предприятия во внутренней или внешней политике. Ее создание не ведет ни к усилению независимого правительства, ни к пробуждению энергии абсолютной монархии. Соответственно, власть короны уменьшилась пропорционально с неестественным ростом опухоли во дворе.
Министерства прекрасно понимают, что война – это такая ситуация, которая отлично проясняет ценность народного духа. И они также прекрасно осознают, что их собственная влиятельность исчезнет, как только влиятельным станет народ. Поэтому при каждой возможности они выказывают невероятный ужас перед событиями, которые могут привести к вышеописанному результату. Я не говорю, что они проявляют тот благочестивый страх, который является оборотной стороной желания защитить страну от сомнительного опыта войны. Такой страх, будучи порождением добродетели, возбуждаемый и управляемый разумом, часто оборачивается своевременным проявлением смелости, отгоняющим всякую опасность простым актом презрения по отношению к ней. Но теперешний их страх с первого взгляда выдает подлинную свою причину и настоящий свой субъект. Иностранные державы, зная эту их черту, не побоялись нарушить самые важные договоры. И, бросив им вызов, посреди всеобщего мира начали захватывать территории прямо в сердце Европы. Таковым был захват Корсики отъявленными врагами человеческой свободы, бросивший вызов тем, кто ранее был ее главными защитниками. К этим державам у нас были справедливые претензии – права, которые должны были быть священны как для них, так и для нас, ибо они исходили из нашего милосердия и щедрости по отношению ко Франции и Испании в день их величайшего унижения. Таковым я именую выкуп Манилы и возвращение Франции пленников Восточной Индии. Но эти державы совершенно справедливо понадеялись на наш «двойной кабинет». Данные требования (по крайней мере, одно из них) быстро устаревают. Наши логичные возражения начинают покрываться пылью забытья. По той же причине исчезает часть самых ценных наших рынков. И я не имею в виду те рынки, что растут сами по себе, я говорю о тех рынках, которые мы получили по недавним договорам. Отдельно хочется упомянуть португальский рынок, потеря которого совпала с приходом к власти наших заговорщиков.
