С тем, кто видел, как воскресает мертвец, призрак играть не будет. Микша вытаскивает внутренности из трупа, чтобы тело не всплыло, а потом толкает его в воду.
Неопознанный труп
На объявление, которое чешская полиция поместила в газете Hlasatel policejni, в котором было дано описание утопленницы восемнадцати-двадцати лет, со здоровыми зубами и рыжими волосами, никто не откликнулся. Тело было обнаружено через неделю, в каких-нибудь семи милях ниже по течению от места, где было совершено преступление. Однако личность жертвы не была установлена, несмотря на заинтересованность полиции трех соседних стран раскрыть загадочное дело. Поскольку это было небезопасное время взаимных подозрений и шпионажа, такая озабоченность понятна. В отличие от ежедневных газет, также опубликовавших новость об утопленнице, упомянутое полицейское издание дало детальное описание ран, приведших к смерти. После перечисления всех ран в области груди, шеи и спины, было насчитано еще двадцать семь ударов, нанесенных «острым предметом, предположительно ножом». В одной из статей говорится о способе, которым из трупа были извлечены органы брюшной полости, и при этом упоминается вероятность того, что преступник — некое лицо, обладающее «несомненным знанием анатомии». Дело, несмотря на известные подозрения, наводило на мысль о преступлении на почве страсти и как таковое, после шести месяцев безуспешного расследования, отправлено ad acta.
Загадочные связи
В конце 1934 года антоновская полиция арестовывает известного Аймике, Э.В. Аймике, по подозрению в поджоге склада фирмы Дигтярев. Это событие привело в движение целую цепь загадочных и таинственных связей. Аймике в момент пожара прячется в ближайшей сельской корчме, куда четкие восьмерки кривых следов его велосипеда в густой осенней грязи приводят полицию как по нити Ариадны. Полицейские уводят напуганного Аймике; затем следует фантастическое и неожиданное признание: он был тем, кто сообщал властям о тайных политических собраниях в подвале дома по адресу Ефимовская, 5. Помимо массы путаных и противоречивых причин, которые толкнули его на этот поступок, он упоминает и о своих симпатиях к анархистам. Ему не поверили. Выдержав еще несколько дней в карцере, загнанный в угол перекрестным допросом, Аймике упоминает дело убитой девушки. Это должно было стать ключевым доказательством в его пользу: поскольку у членов ячейки были очевидные причины подозревать, что кто-то их выдает, он должен был пожертвовать кем-то из них. Ханна Кшижевская, вступившая в организацию недавно, была самой подходящей по многим причинам, чтобы объявить ее предателем. При этом он привел детальное описание девушки, место и способ убийства, а также имя исполнителя.[2]
Признание
Когда Чехословакия заключила с Советским Союзом пакт о взаимопомощи, и таким образом, по крайней мере, на какое-то время отложила вечно щекотливый вопрос о границах, для полиции обеих стран открылись широкие горизонты сотрудничества. Чешская полиция передала Советам имена нескольких судетских немцев, стопроцентно шпионов Рейха, а Советы в ответ дали ей сведения о некоторых бывших чехословацких гражданах, в основном, не очень важных для советской разведывательной службы, или о тех, кто не мог обосновать свое бегство в Советский Союз внятными идеологическими причинами. Среди них было и имя известного Миксата Хантеску, по прозвищу Микша. Поскольку чешские власти считали его просто убийцей, и им не составило труда связать дело убитой девушки с исчезновением Хантеску и с заявлением Аймике, они потребовали его выдачи. Советские органы только тогда обратили внимание на гражданина М.Л. Хантеши, работавшего в совхозе Красная свобода. Он был старательным работником бойни, дважды ударник. Его арестовали в ноябре 1936 года. После девяти месяцев одиночки и ужасных пыток, когда ему выбили почти все зубы и сломали ключицу, Микша потребовал, чтобы к нему привели следователя. Ему дали стул, лист плохой бумаги и карандаш. Ему сказали: «Пиши и не фокусничай!» Микша признался, черным по белому, что чуть больше года назад убил по партийному заданию предателя и провокатора по имени Ханна Кшижевская, но решительно отрицал, что ее изнасиловал. Пока он своим твердым крестьянским почерком писал признание, со стены скромного кабинета следователя за ним наблюдал портрет того, кому надлежало верить. Микша посмотрел на этот портрет, на это добродушное лицо с улыбкой, доброе лицо мудрого старца, так похожего на его дедушку, посмотрел на него с мольбой и благоговением. После месяца голодовки, избиений и пыток это был единственный светлый момент в Микшиной жизни, этот теплый и уютный кабинет следователя, где потрескивала старая русская печь, как когда-то давно в родном доме на Буковине, этот мир, где не слышны крики заключенных и глухие удары, этот портрет, по-отечески улыбающийся ему со стены. В стремительном порыве веры Микша пишет свое признание: что он был агентом гестапо, что работал на свержение советской власти. Тогда же он назвал еще двенадцать соучастников большого заговора. Вот их имена: И.В. Торбуков, инженер, И.К. Гольдман, начальник цеха на химическом заводе в Кемерове, А.К. Берлицкий, геодезист, партийный секретарь совхоза, М.В. Корелин, судья областного суда, Ф.М. Ольшевская, председатель колхоза «Красноярск», С.И. Соловьева, историк, Е.В. Квапилова, учительница, М.М. Нехавкин, священник, Д.М. Догаткин, физик, Е.К. Мареску, наборщик, Э.М. Мендель, мастер-закройщик, М.Л. Юсеф, портной.
Все получили по двадцать лет. Тот, кого назвали вождем и организатором заговора, А.К. Берлицкий, расстрелян, под рев работающих тракторных моторов, ранним утром восемнадцатого мая 1938 года, во дворе тюрьмы Бутырка, вместе с двадцатью девятью членами другой группы заговорщиков.
Михаил Хантеску умер от пеллагры в лагере Известково, накануне Нового, 1941 года.
Свиноматка, пожирающая свой приплод
Бориславу Пекичу
Страна вечности
Первый акт трагедии или комедии (в схоластическом смысле этого слова), главным героем которой является известный Гульд Версхойл, начинается, как любая земная трагедия — с рождения. Позитивистская презренная формула среды и расы применима к человеческим существам ровно в той же мере, в какой применима к фламандской живописи. Первый акт этой драмы начинается, стало быть, в Ирландии, «на самом далеком острове Туле, в стране по ту сторону знания», как ее называет двойник Дедалуса, в Ирландии, «в стране тоски, голода, отчаяния и насилия», как ее называет другой исследователь, менее склонный к мифологии, а более к тяжелой земной прозе. Однако и у этого второго, кажется, известная лирическая вычурность не гармонирует с суровостью края: «Наивысшая ступень заката, Ирландия — это последняя страна, которая наблюдает, как угасает день. Ночь уже над Европой, когда заходящее солнце еще заливает пурпуром фьорды и пустоши западные. Но пусть наползут мрачные облака, пусть упадет звезда, и остров снова становится, как в легенде, тем далеким краем, окутанным туманами и темнотой, что долгое время для мореплавателей означало границу известного мира. А с той стороны провал; мрачное море, в котором когда-то мертвые находили страну вечности. Их черные барки на песчаных отмелях со странными названиями свидетельствуют о временах, когда в путешествиях было что-то от метафизики: они призывают к грёзам без берегов, без возврата».
Эксцентрики
Дублин — это город, культивирующий зверинец эксцентриков, выдающийся во всем западном мире: изысканно разочарованные, агрессивные представители богемы, профессора в рединготах, избыток проституток, известные пьяницы, пророки в лохмотьях, фанатичные революционеры, сумасшедшие националисты, лихие анархисты, вдовы, убранные гребнями и драгоценностями, священники, закутанные в облачение, — весь день-деньской вдоль реки Лиффи дефилирует эта карнавальная процессия. Картина Дублина, созданная Бурникелем, дает нам возможность хотя бы отдаленно представить себе, при недостатке надежных источников, тот опыт, который Гульд Версхойл обязательно увезет с собой с острова, опыт, который проникает в душу, как проникает в легкие душными летними днями ужасная вонь рыбной муки с консервного завода вблизи порта.
