– Верещагин, зачем ты читаешь мне лекцию по психологии? Не учи жить, помоги материально.

– Сколько?

– Чего сколько?

– Сколько денег тебе нужно для полного счастья?

– Не в этом смысле, Никита. В настоящий момент мне достаточно ключей… и доброго слова.

– Ключей, заметь, от квартиры, где деньги лежат. Пользуйся моей добротой. Но учти – я реально, а не фигурально, ревную. Ты мне дорога, но не как память – как женщина.

– У тебя сейчас было такое странное выражение лица, Верещагин. Если бы я тебя не знала столько лет, подумала бы, что влюбился.

– Так и есть, Вика, так и есть. Считаешь, я не способен любить?

– Это мы обсудим позже. Дай с мыслями, с чувствами собраться.

Вика смачно чмокнула Никиту в щёку, – я побежала. Ты – настоящий друг.

Верещагин убежал с работы почти за час, заверив секретаря, что отправляется на встречу с потенциальным клиентом, договорился с соседкой, Марией Егоровной, о помощи в приборке.

В суете приготовления, чтобы не отвлекаться, Никита привычным движением перевёл смартфон в беззвучный режим.

Оставалось проветрить квартиру, дождаться сигнала к эвакуации и исчезнуть с чувством позорного унижения и полной беспомощности.

Телефон молчал. Точнее, Никита не услышал зуммер.

Он переживал, нервничал, даже закурил. Чтобы смягчить шок отправился лечить приступ меланхолии на лоджию, хотя больше года как избавился от пагубной привычки дымить.

Скажи кому, что собственноручно устроил романтическое гнёздышко для любимой, у которой будет свидание с кем-то другим, возможно в собственной постели, любой покрутил бы указательным пальцем у виска.

На столе, застеленном льняной скатертью, стояла бутылка вина, бокалы, виноград и тарелка с сыром. Горели две свечи. В вазе – срезанные цветы.

Притворяться недотрогой Вика не планировала, старания друга оценила сполна.

Лоджия оказалась открытой, что говорило о том, что Никита торопился покинуть помещение.

– Наверно увидел в окно, – решила она, – какой же Никита заботливый, – и заперла дверь балкона.

Верещагин дёрнулся было выйти, но посчитал, что обнаруживать себя неловко, тем более что у любимой женщины были определённые, возможно не совсем скромные интимные планы. Проблема в том, что в октябре холодные вечера, а он не одет.

Хорошо хоть телефон с собой. В случае чего можно позвать на помощь.

Подглядывать и подслушивать было стыдно, дрожать с закрытыми ушами и глазами – неудобно. Взор то и дело соблазняли откровенные кадры интимного свидания.

Никита всё слышал, кое-что видел.

Несмотря на то, что сценарий откровенного спектакля разворачивался в довольно целомудренных рамках, его терзала душевная боль.

Самодовольный хлыщ, которого Вика даже разглядеть, как следует, не успела, дерзко нарушал правила этики: нагло прикасался к её груди, целовал, где вздумается, стремительно приближая финальный момент трагедии.

Форточка оставалась открытой, потому слышно было почти всё.

Никита всматривался в сумерки, желая понять, есть ли хоть малая возможность беззвучно исчезнуть с балкона.

Цифра тринадцать, если считать этажи, и сорок метров пустоты под ногами ясно давали понять безнадёжность подобного предприятия.

Ирония положения усугублялась возмутительной настойчивостью кавалера, которого теперь, когда женщина дала понять, что готова, хоть и не сразу, уступить, неудержимо расширял зону влияния, о чём свидетельствовала кокетливая возня, звуки интимной борьбы, пока шутливой, но нетерпеливой и всё более бесстыдной.

Было слышно, как Вика отбивается, остужая атаки неудобными вопросами, заставляя темпераментного поклонника торопливо, невпопад отвечать, не вслушиваясь в суть откровений и вопросов. Он торопился получить бонус.

Никита слышал едва ли не каждое слово рискованной игры, финал которой был предрешён заранее.

Северьян наступал, Вика всё менее активно защищалась. Похоже, ей нравилась неприличная забава.

Одежды на ней оставалось всё меньше, сопротивление свелось на нет.

В этот момент настойчиво зазвонил телефон любовника.

– Тебя, – учащённо дыша, сказала Вика, – ответь.

– Не хочу.

– Вдруг что-то важное.

– Плевать, не до этого.

– Дело твоё. Тогда, давай выпьем.

Интонация голоса Вики свидетельствовала о том, что страсть по какой-то причине остывает. Никита чувствовал – что-то пошло не так.

– Ответь.

– Барышников слушает.

– Работаю. Да, тот самый проект.

– Какого чёрта, мне некогда!

– Кто она, – почти равнодушно спросила Вика, – жена, любовница?

– Начальство… ну, жена… и что с того?

– Я про себя всё рассказала, ты соврал. Одевайся. уходи.

– Динамо решила крутить, мокрощёлка!

– За кого ты меня принимаешь?

– За гулящую девку, которая не в себе, оттого, что до помутнения в мозгу хочет трахаться.

– Браво. Будешь насиловать? Рискни.

Никита набрал её номер.

– Вика, ты случайно закрыла меня на лоджии. Извини. Помощь нужна?

– Сейчас открою.

– Так ты чего, сука, подставить меня хотела, – завопил идеальный любовник Северьян, – зря ты так! Ходи теперь и оглядывайся.

– Я рада… что вовремя разглядела в тебе козлика. Не пыли, ничего ты мне не сделаешь. Даже жены боишься. Иди уже, горе-любовник.

Северьян с опаской посмотрел на Никиту, мужчину с торсом атлета и суровым взглядом.

– Зря ты так. Думаешь, этот простит… ага, держи карман шире! Передаю из рук в руки, не раскупореную, даже трусики при ней, правда, мокренькие. Пользуйся, угощаю! Девочка горячая, сладкая, только дура.

Никиту переклинило. Ринулся было в бой, но Сева оказался шустрее: просвистел, как фанера над Парижем, только его и видели.

– Останешься, – неуверенно спросил Никита, с надеждой глядя на Вику.

– С удовольствием. Жаль, гитары нет. Не люблю ходить в должниках.