человек-невидимка под номером ноль. Дворкин! И ему придется отвечать.

Электричество! Сделать все сумеет! Электричество! Мрак и тьму рассеет. Нажал на кнопку, чик-чирик, И человек готов!

Переключаюсь я на другую песенку после безуспешной попытки сочинить

второй куплет к первой. Строю магический круг, из которого невозможно выйти.

Попытаться выйти можно, но, выходя из круга на север, попадаешь в него же с

юга. Просто – и со вкусом. А Истинный Терминал позволяет и не такие штучки

с пространством вытворять. Для безопасности обвожу на полу мелом границы

круга – войти-то в него можно с любой стороны. А затем редактирую текущие

координаты человека номер ноль. Дворкин возникает в центре круга.

И совсем не удивляется.

– Вот ты и нашел меня, мой мальчик, – говорит он и мелко хихикает. – Видимо, у тебя накопилось много вопросов?

Он направляется к креслу, но, переступив меловую черту, оказывается на два метра дальше от него, чем был.

– Ишь ты, как интересно! – удивляется Дворкин и несколько раз пытается перешагнуть линию. Смеется и грозит мне пальцем. Встает на четвереньки, поднимает двумя пальцами меловую линию, словно это веревка – и пролезает под ней! Он вне круга! С кряхтением поднимается и поправляет линию там, где она неровно легла на пол. – Ох, проклятый ревматизм! А ты шутник, Богдан! – Дворкин уже пассами превращает обычное кресло в кресло-качалку и укореняется в нем. – Задавай свои вопросы. Я честно на них отвечу.

Задавай… Все вопросы, как назло, вылетели из головы. Только что я считал себя хозяином ситуации, а мне погрозили пальчиком и объяснили без слов, что я в этих играх – мальчишка с грязной попкой.

– Этот мир, – делаю широкий взмах рукой, – это виртуальная реальность, да?

– А ты еще боишься поверить? – опять захихикал Дворкин. – Разве в школе не говорили, что чудес не бывает? Ты же взрослый человек, ты целый год изучал этот невозможный мир. Неужели еще остались сомнения?

Растерянность сменяется злостью, и злость возвращает ясность мысли.

– Невозможный, да? Я не физик, я кос-мо-де-сант-ник, понятно? Я работаю по Странникам! Этих невозможностей во сколько насмотрелся, – режу ребром ладони по горлу.

– Физики в сказки не верят, а остальным можно, – Дворкин опять захихикал, закудахтал, забил руками словно крыльями, взлетел, описал под потолком два круга и приземлился передо мной на стол – уже размером с голубя. – А чем тебе не нравятся чудеса? Чем не нравится этот мир? Разве он плох?

– Этот??? – хватаю Дворкина за грудки двумя пальцами и подношу к лицу. – Он игрушечный, не настоящий! Здесь нет ничего настоящего. Здесь только смерть настоящая, разве нет? Ты – божок местный – ты настоящий?

– Расшумелся! Положь, откуда взял! – сердится Дворкин. Отпускаю его. Дворкин становится плоским как лист бумаги. Кленовым листом планирует, кружась, мимо стола на пол, здесь раздувается, вновь становится объемным. Кряхтя, поднимается, отряхивая колени. – А любовь, а счастье здесь не настоящие? А боль и горе – не настоящие? Докажи, что ТАМ, в настоящем мире, ты был счастливее, чем здесь. Назови такой день, мы заглянем в твой файл и вольтметром измерим, как ты был счастлив ТАМ, и как здесь, с Паолой.

Крыть нечем.

– А кто вообще позволил засовывать меня в этот мир?

– Ты погиб ТАМ. Я дал тебе год жизни ЗДЕСЬ. Не нравится? За твоей спиной клавиатура. Нажми на пипочку и сотри свой файл. Это не больно и совсем не страшно, хи-хи-хи. Не хочешь стирать себя, сотри тех, кто тебе мешает. Стесняешься? Давай я за тебя сотру. Назови только имена.

– Кто дал тебе право распоряжаться чужими жизнями?

– Как – кто? Я их выдумал. Они же игрушечные, не настоящие. Ты сам мне это сказал. Настоящих здесь только двое: ты и я. Почему я не могу выбросить неудачную игрушку?

– Они больше не игрушки. Может, ты их создал, но они больше не твои.

– Так, значит, они настоящие? Живые?

Молчу. Что тут можно сказать? Меня выдрали за уши. Как мальчишку.

– Ладно, сдаюсь, – поднимаю руки. – Зачем этот мир? И зачем здесь я?

– Мне было скучно, вот я его и создал, – опять захихикал Дворкин.

– От скуки? Целый мир?

– Ты не представляешь, КАК мне было скучно! Зато теперь я при деле. Вершу историю. Караю и милую.

– Да за это судить надо!

– Вот мы и перешли ко второму твоему вопросу, – довольно потер руки Дворкин, – зачем здесь ты? Отвечаю: судить меня и этот мир. Готов передать тебе бразды правления. Как ты решишь, так и будет. Вся власть в твоих руках. Отсюда можно даже физически уничтожить весь массачусетский комплекс. Нижние ярусы затопить, а верхние – взорвать.

– Как это?.. Я… Судить…

– Струсил, десантник? А если не ты, то кто? Я? Сумасшедший старик? Я не обольщаюсь насчет состояния своего разума… После того, что сделали с ним… Поэтому я призвал сюда тебя. Молодого, энергичного, решительного. Психически здорового, – Дворкин опять противно захихикал. – Я дал тебе бессмертие в этом мире, дал способности, намного превосходящие средние. Ты понимаешь любой язык, способен быстрей всех перемещаться по отражениям. У тебя активная жизненная позиция. Я заставил тебя целый год мотаться по всему свету, чтоб ты изучил его изнутри. Я наблюдал за тобой. Ты побывал во многих переделках, но предпочитал вести дела без крови. У тебя появилось множество друзей, хотя могло появиться множество врагов. Много раз в минуту опасности ты рисковал на пределе своих возможностей, но не за пределом. Это говорит об уме и чувстве меры.

Ты готов судить мой мир.

Мне становится страшно. И тоскливо. Я не готов судить. Я никогда не распоряжался чужими жизнями – только своей. Мне приходилось спасать людей, но не судить. Черт! Что же делать? С Паолой посоветоваться?

Беру себя в руки. Главное – не паниковать. Что говорит наука? Для принятия решения нужна полная, достоверная информация. Есть она у меня? Нет. Значит, не надо торопиться. Поднимаю взгляд на Дворкина. Он опять сменил облик. Передо мной почтенный седобородый старец восточной наружности.

– Дворкин, расскажите (мы опять на "вы"), как возник этот мир? С чего он начался?