Литмир - Электронная Библиотека

КЕЙТЛИН (пытается наводить порядок, пока говорит). Кто знает? Вероятно, роется на свалке, ищет что-то полезное для себя. Тебе следовало позвонить и предупредить нас о своем приезде.

МИННИ. Я никогда не знаю, когда приезжаю. Это просто случается. Да и какая разница? Сейчас я здесь. По крайней мере, я думаю, что здесь. Это ведь я, так?

КЕЙТЛИН. При условии, что ты готова жить в этом мире.

МИННИ. Если бы я ждала, пока буду готова, то никогда бы не выбралась из материнского чрева. Кейтлин, прибираться не обязательно.

КЕЙТЛИН. Да ладно. Я не против.

МИННИ. Я против. Прекрати.

КЕЙТЛИН. Я не думала, что ты можешь взять и уехать из больницы.

МИННИ. Я приехала туда по своей воле. И могу уехать. Если человек безумен, это не означает, что он не может принимать решения.

КЕЙТЛИН. Ты не безумна, сладенькая. Ты немного перенапряглась, вот и потеряла связь с реальностью. (Находит листы бумаги с размазанными чернильными кляксами). Это произведения искусства, или я могу это выбросить?

МИННИ. Да.

КЕЙТЛИН. Да, что?

МИННИ. Да, это произведения искусства, и ты можешь это выбросить. Он нарисует новые.

КЕЙТЛИН. Это выглядит как что-то такое, вырастающее на занавеске для душа.

МИННИ. Именно. Он нарисовал целую серию. Называет эти картины «Бактерия Первая», «Бактерия Вторая», и так далее. К моему отъезду добрался до «Бактерии Шестьдесят девятой». Он берет старую ручку бабушки Минни, смачивает водой большой лист оберточной бумаги затем капает чернила на бумагу и создает эти странные, отвратительные кляксы. Такое ощущение, что они живые. Мак действительно гений.

КЕЙТЛИН. Он проводит большую часть времени ползая по свалке и расчленяя манекены.

МИННИ. А что целыми днями делаешь ты, Кейти?

КЕЙТЛИН. Забочусь о своем муже и поддерживаю в доме такую чистоту, что есть можно с пола.

МИННИ. А почему ты хочешь есть с пола?

КЕЙТЛИН. Не хочу я есть с пола.

МИННИ. Тогда чего держать пол таким чистым, что с него можно есть?

КЕЙТЛИН. Для нормального человека это обычное дело.

МИННИ. Значит, я ненормальная?

КЕЙТЛИН. Я не говорю, что ты ненормальная. Твой мозг в чуть большем беспорядке, чем мой. Мне нравится обычная, размеренная жизнь.

МИННИ. Тогда почему ты постоянно на всех злишься?

КЕЙТЛИН. Ни на кого я не злюсь.

МИННИ. Ты злишься на Мака за то, что он ходит на свалку.

КЕЙТЛИН. Знаешь, сладенькая, не хочу я ссориться с тобой в твой первый день дома. Я просто думаю, что ты слишком хороша для него, и его следует убить.

МИННИ. Мак – прекрасный человек.

КЕЙТЛИН. Да, если забыть о том, что из-за него ты уже дважды попадала в психушку. И если ты продолжишь жить с ним, боюсь, попадешь снова, причем на этот раз навсегда, или того хуже.

МИННИ. Что значит, того хуже? Это косвенный намек на ту случайность с таблетками снотворного?

КЕЙТЛИН. Никакой это не косвенный намек. Я всегда обхожусь без косвенных намеков. Я просто хочу тебе помочь.

МИННИ. Ты пытаешься сказать, что мне делать, чем ты всегда и занимаешься.

КЕЙТЛИН. Так кто-то должен. У тебя самой получается не очень. И шансов ты упустила много. Скажем, могла выйти за нормальное человеческое существо. Ты знала Мака всю жизнь. Знала, какой он. Мы пытались тебя предупредить. Но ты не слушала.

МИННИ. Почему ты так сильно ненавидишь Мака?

КЕЙТЛИН. Нет у меня ненависти к Маку. Я просто думаю, умри он, мир стал бы лучше. Чище – это точно. Меньше всего на свете я хочу расстраивать тебя. Просто…

МИННИ. Что? Что «просто»?

КЕЙТЛИН. Просто я чувствую, что должна сказать тебе кое-что до того, как ты вновь увидишь Мака. Потому что, увы, как только ты увидишь его, до тебя уже не достучишься.

МИННИ. Скажи, откуда у тебя такая потребность превращать всех, кто оказывается рядом с тобой, в таких же несчастных, как ты сама?

КЕЙТЛИН. Да как ты могла такое сказать?!

МИННИ. Это едва ли не основное преимущество тех, кого считают безумными. Ты можешь говорить, что вздумается, и ты можешь это говорить, вышагивая голой с попугаем на голове. А раз разговор зашел о голых, где Шерри?

КЕЙТЛИН. Была здесь минуту тому назад.

МИННИ. И что сделала? Вылезла в окно, увидев, что я вхожу в дверь?

КЕЙТЛИН (подходя к сетчатой двери). Шерри! Иди в дом! Твоя сестра дома.

МИННИ (тоже кричит). Не бойся, Шер. Острых предметов при мне нет. Хотя я уверена, что ножи бабушки Келли по-прежнему на кухне.

КЕЙТЛИН. Если на то пошло, их там нет.

МИННИ. Ты спрятала их, как только услышала, что я возвращаюсь.

КЕЙТЛИН. Нет, конечно, нет. Вообще-то, да.

ШЕРРИ (появляясь за сетчатой дверью, определенно не в своей тарелке). Привет, Минни. Как ты, сладенькая?

МИННИ. Мне гораздо лучше. Разве не видно?

ШЕРРИ. Конечно.

МИННИ. Тебе будет гораздо проще меня обнять, если ты окажешься по эту сторону сетчатой двери.

ШЕРРИ. Хорошо.

(Входит и обнимает МИННИ, сначала осторожно, потом с жаром. МИННИ обнимает ее в ответ без особого энтузиазма).

МИННИ. Осторожнее с ребрами, Шерри.

ШЕРРИ (отпуская ее). Извини. Когда ты оттуда вышла?

МИННИ. Сбежала этим утром. Убила трех охранников ножом для колки льда.

ШЕРРИ (отступая на шаг). Ты шутишь. (Обращаешь к КЕЙТЛИН). Она шутит, да?

МИННИ. Да. Я шучу. Охранников было только двое. Ориентировка на розыск отправлена во все полицейские участки штата. Сможете вы спрятать меня в подвале?

КЕЙТЛИН. Она выписалась раньше, чем мы ожидали.

МИННИ. Меня подвезла моя подруга с Урана, которая постоянно выписывала зигзаги на джипе, чтобы избежать столкновения с зебрами. Она верит, что зебры, которые говорят с румынским акцентом, заполонили страну и мочатся в ее овсянку. Они говорят мне, что теперь я такая же здоровая, как и она. Не врачи. Зебры. С врачами я больше не говорю. Это секрет хорошего психического здоровья. Говорить только с зебрами.

ШЕРРИ. Я действительно рада, что тебе лучше. Тебе ведь теперь лучше, так?

МИННИ. Я больше не вижу везде сороконожек[1] и не думаю, что я – Ида Лупино[2], хотя мне очень нравилось быть Идой Лупино, потому что я всегда хотела сниматься с Хэмфри Богартом.

ШЕРРИ. Отлично. Просто отлично. Я очень скучала по тебе, Минни.

МИННИ. Поэтому ты приезжала каждый день, чтобы повидаться со мной?

ШЕРРИ. Я думала, ты никого не хочешь видеть. Так сказал Мак.

МИННИ. Видеть Мака я не хотела.

ШЕРРИ. Должно быть, я неправильно его поняла. В любом случае, выглядишь ты отлично. Выглядит она отлично, так? То место действительно пошло тебе на пользу.

МИННИ. Что ж, я много времени красила ногти, они полагали это занятие превосходной психотерапией. И, пожалуй, так оно и было. Я красила ногти, и внезапно мой разум оказывался где-то еще, совершенно в другом месте, уходил, полностью уходил в какое-то другое место, а потом внезапно, медсестра принималась трясти меня за плечо, и я не могла вспомнить, где именно была, но точно знала, что это не мое имя, не мое тело, и на самом деле я – кто-то еще, и эта жизнь, это тело с пальцами на руках и ногах, это имя, все это не мое, а я… но это как раз и ускользало. Я знала, что была кем-то еще, но не могла вспомнить, кем. У тебя когда-нибудь возникало чувство, что ты – не та, кто ты есть? Что ты была кем-то еще, в другой жизни?

ШЕРРИ. Я никем не была. И сейчас никто. И никогда не стану кем-то.

МИННИ. Когда мы были маленькими, папа перед сном читал нам «Алису в Зазеркалье», и мне снилось, как меня засасывает в зеркало и забрасывает в другое измерение. Я до сих пор вижу что-то странное в зеркале, краем глаза. Разбей зеркало, и ты не сможешь из него выбраться. Закончишь отражением в миллионе осколков. Когда кто-то умирают, зеркала поворачивают лицом к стене, потому что призрак умершего бродит по дому и может утащить с собой твою душу, чтобы ему не было одиноко.

вернуться

1

Подробности в монологе «Сороконожки».

вернуться

2

Подробности в короткой пьесе «Ида Лупино в темноте».

2
{"b":"860913","o":1}