Покуда хирургическое искусство готовилось отдать свои силы спасению потерпевшего, Эрна ждала его в Таубене.

В половине десятого она встала и приняла ванну, и, пока проветривала комнату, пела. Она взбила подушки, снова пригладила, собрала седые волоски Лео. Потом она сдула волоски и села в постели поближе к изголовью, подоткнув под себя одеяло. Какая большая комната… Она приподняла волосы, снова уронила на шею и на лицо, выбрала одну прядь и расправила у себя на груди. Она положила голову на колени, повертела головой и увидела все картины на стенах и себя в большом зеркале над диваном. Там они увидели друг друга, проснувшись среди ночи. Большой пошлый портрет — так они дружно решили.

Она взяла Библию с ночного столика и полистала хрустящие страницы, заглянула в Книги пророков, в Апокалипсис, решила почитать Псалтырь, но наткнулась на притчу о зарытом в землю таланте и прочла до конца. Когда Лео приедет, она прочтет это ему вслух.

Она тихонько выбралась из постели, побродила по комнате, нехотя глянула на часы и удостоверилась, что условленное время давно прошло. Она села на край постели, пальцами ног приподняла коврик, снова опустила. Она встала, поправила косо висящую картину, хотела было поправить и остальные, но передумала. Вместо этого она поправила скатерть, которую задела и чуть не сдернула на пол, когда вечером вешала на спинку стула свои вещи. Она начала одеваться, она причесалась. Она застегнула две нижние пуговки на блузке и позвонила в холл узнать, не справлялись ли о ней. Нет, никто о ней не справлялся. Она спросила, который час, и убедилась, что часы у нее правильные. Он уже на час опаздывает. Она застегнула блузку, надела юбку и туфли. Она отдернула портьеру и принялась смотреть на улицу.

Одна за другой заворачивали сюда машины, издали очень похожие на машину Лео, но вблизи оказывались не те. Две или три были почти в точности такие же, до того, что она чуть не вскрикнула от радости. Но они промчались мимо, она даже не успела разглядеть, кто за рулем. Чье-то бдительное око уставилось в нее с тротуара, а в доме напротив у окна стоял господин с сигарой и тоже смотрел на нее, но, поймав ее взгляд, тотчас ретировался во мрак комнаты.

У окна стоять нечего. Она его закрыла. Она села, сложила руки.

— Господи, — спросила она. — Что же случилось, Лео? — Она спросила это вслух. Да, что-то случилось. Теперь уж ясно. Это стало ей ясно уже четверть часа назад, сейчас она себе призналась.

Она собрала вещи, положила в папку. Она натянула покрывало на неубранную постель и погасила ночник. Потом села к столу, вынула из папки гостиничных письменных принадлежностей бумагу и конверт и написала Лео письмо:

«Милый Лео, что-то, конечно, случилось, а я ничего пока не знаю, я так боюсь, но неважно, лишь бы не что-нибудь серьезное. Да, вот еще. Может, даже хорошо, что ты не приехал. Сама не знаю. Но счастье — такая трудная штука, и у нас с тобою столько дел. Сообщи мне поскорей, что произошло. Пока я не узнаю, что с тобой, я ни о чем больше не могу думать. Твоя…»

Она положила письмо в конверт и нашла в справочнике рабочий адрес Лео. Так что можно сразу послать.

Она сняла трубку и позвонила в аварийную службу узнать, не поступали ли сведения о машине такой-то марки и о человеке по имени Лео Грей. У нее с ним назначена встреча. Нет, такую справку они дать не могут. На их участке много происшествий. Пусть она попробует навести справки на других пунктах. Или позвонит в дорожную полицию. Она позвонила в дорожную полицию, назвалась и задала тот же вопрос, и ей словоохотливо ответили, что им ничего не известно, да и вообще по телефону не говорят о таких случаях, знаете, мало ли что и вообще, но, видимо, что-то могут знать полицейские другого района. Эрна положила трубку и встала.

Она медленно спустилась вниз, останавливаясь на каждом этаже, и в холле справилась, сколько она должна за номер. Коридорная подарила ее — внимательным взглядом. Эрне объяснили, что по счету уплачено. Она ушла. Она покорилась вращению двери, та вымела ее на улицу, и на улице Эрна тотчас достала из кармана свое письмо, разорвала в клочки и выбросила в урну.

Она села в машину и вывела ее на шоссе, где мог показаться Лео. Она ехала медленно. Все, попадавшееся на пути, вспугивало ее, и она медлила перед каждым дорожным знаком. Медленно проехала она километров двадцать, потом завернула на стоянку и там пересела на сиденье сбоку от руля. Она не была суеверна, но заговорила с Лео, не спуская настороженных глаз с дороги, где он еще мог показаться.

Она проехала несколько километров до другой стоянки и опять подождала. Она тряслась от холода, у нее начался насморк, она ходила вокруг машины, сунув руки в карманы пальто, а время шло, оно вдруг пошло быстрей, быстрей, сгорало, как бумага, исчезало, исчезло и стало темнеть, и тут она поняла наконец, что никто не появится, никого не будет, ни даже грузовика, который показал бы ей дорогу в какую-нибудь мастерскую, где бы можно навести справки.

Она вернулась в город, из автоматной будки позвонила к нему в контору, но нет, там его не было. Он прислал телеграмму, что не придет, очевидно, болен.

Она стояла перед светлым окном цветочного магазина и разглядывала цветы. Она поймала себя на том, что выбирает, какие бы послать. Тогда она взяла себя в руки.

Она заторопилась к машине, повернула домой и уже прикидывала в уме, какие ей на днях предстоят заседания. Завтра она опять позвонит Лео.

«Таубен окружен густыми лесами» — говорится в справочниках. Она ехала домой бесконечными лесами, отсчитывая каждое дерево.

Тем временем над Лео Греем поработали специалисты и водворили его в отдельную палату, обвязав бандажами и ремнями для связи со сложной аппаратурой.

Оперировавшие его врачи выпили кофе, прочли газеты, и те из них, кто не дежурил, отправились домой предаться отдыху или хобби.

Одежду, снятую с Лео перед операцией, отдали в стирку, предварительно осмотрев все карманы в поисках бумаг. Найти удалось лишь карточку к зубному врачу. Разумеется, они уже прежде записали номер машины как последнее средство опознать пациента. Теперь можно было осторожно действовать через зубного врача. После обеда секретарша позвонила к Розе в клинику и спросила, нельзя ли выяснить, какой больной назначен на сегодня к половине четвертого. Сестра замялась и попросила обождать.

Роза пломбировала канал. Она затрясла головой и сказала, что позвонит через пять минут. Она не поняла в чем дело.

— Что такое? — спросила она, домучавшись с пациентом.

— Звонили из больницы узнать, кто назначен на половину четвертого. Его положили. И никак не могут выяснить фамилию.

Роза выглянула в окно. Желто зажглись фонари. Старуха в окне напротив опять смотрит на улицу.

Роза подошла к календарю, повела пальцем к 15.30. Она закрыла календарь, посмотрела себе на ноги.

— Не может быть, — сказала она.

Сестра со звоном перебирала инструменты.

— Вы все же позвоните, — сказала она. — Они ждут.

Разговор повторился.

— Что вы хотели узнать? — спросила Роза секретаршу.

Секретарша все объяснила Розе.

— Это Лео, — сказала Роза. — Лео Грей.

Когда он родился, она не помнила, но назвала домашний адрес и контору.

— Это опасно? — спросила она.

— Таких справок мы не даем, — сказала секретарша. — Больного оперировали, больной лежит в отдельной палате. Я должна позвонить близким.

Роза секунду помешкала:

— Я не знаю, где они. Жена уехала. Отдыхать. Сын учится. Я не знаю, где он живет.

— Мы оповестим супругу через полицию. Мне велено сообщить ей или родным.

— Значит, это опасно, — сказала Роза.

— Я таких справок не даю, — сказала секретарша. — Вы поговорите с врачами, я могу соединить с отделением. Только, может, врачи уже ушли.

— Понимаю, — сказала Роза. — Спасибо.

— Это вам спасибо, — сказала секретарша, — вы нам так помогли.

— Да, — сказала Роза.

Сестра стояла к ней спиной у окна, глядя вверх на чердак, где молодой человек улыбался ей и корчил рожи. Она подалась набок, сложила руки на животе и с трудом приняла серьезный вид, оборачиваясь к Розе.