Роятся параллельно и нежданно

Сны разные – свод разума дал течь.

Офелия и тысячами братья,

Гвидон и Бабариха, баба сватья,

И Крым, его гористые объятья,

И Южного креста над ним распятье.

Зачем они? Игра не стоит свеч.

Какой такой песчинкою прибоя

Судьба определила нас с тобою,

Чтобы до срока в жизни уберечь?

Нас смяли, нас почти что взяли в плен.

Прожившие свободными с пеленок,

Теперь мы разложение и тлен,

Мы кораблекрушения обломок.

За новою добычей гончий пес

Шлагбаумом вытягивает выю

Не зная ни пощад, ни передоз,

И держат высь орлы сторожевые.

Остерегайся злого умысла,

И вероломством не греши.

А то бы как не пригорюнился

Веселый нрав твоей души.

Блуждают песни неприкаянно,

Не в силах отыскать певца.

А где твой брат – спроси у Каина,

А лучше – у его отца.

Какое печальное эхо

Родил во мне сумрак ночной.

Мне снилось, что я переехал,

Что я не остался с тобой,

Что вдаль простиралась дорога,

Что думалось, мыслью скользя,

Что всюду мы ходим под Богом,

И что заблудиться нельзя.

Весь молодой, неугомонный,

Астральный паритет храня,

Рудольф Нуреев, лик иконный,

Витает рядом в свете дня.

Ему и памятник в Казани,

На гроб на кладбище цветы,

И наплевать, что рассказали

Про субкультуру наготы.

Потомок Чингисхана, вроде,

Принц крови с гордой головой.

И, говорят в честном народе,

Теперь уж точно не изгой.

Смешалось всё, как у Облонских,

И Пастернак, и Заболоцкий,

И рикошетом по вискам,

И Гумилев, и Мандельштам.

И в переулочках московских,

И Ахмадулина, и Бродский,

И ни на выход, ни назад,

И листопад, и листопад.

Нас было много, цифра веская,

Почти несметное число.

Но вычитанье жизни резкое

Внезапно лучших унесло.

Перемести места слагаемых,

Их сумма будет неизменна.

Пути судьбы непознаваемы,

Хотя просты и откровенны.

Но ни хореем, ни анапестом,

Ни амфибрахием, ни ямбом

Не перепишешь песню начисто.

Категорически и явно.

Мораль моя и ценность интеллекта

Рождаются из моего нутра.

Как четкий абрис Невского проспекта

Родился только волею Петра.

А если ты случайно недалекий,

Тебя в Спинозу с боем не развить.

Белеет парус, парус одинокий.

И никаким другим не может быть.

Не в небе ясным соколом

А все вокруг да около,

Где все как будто близкое,

Тут рядышком почти.

Но нас зовет далекое,

Где баобабом брокколи,

Где клавикорд с арфисткою.

Свят. Господи, прости.

Одичало стоит Грибоедов

На бульваре у Чистых прудов,

Где тинейджеры вместо обеда

Делят чипсы и водку Smirnoff.

Не расскажет мой преданный сервер,

Будто клятва сковала уста,

Как мы пили портвейны на сквере,

Под угрозой мента из куста.

Если спросит парнишка безусый:

Неужели и вы, господин?

Я отвечу тому карапузу:

Да, конечно. Не ты же один.

Не для наград и контрибуций.

Мы все должны сюда вернуться,

А чтоб взглянуть с особой грустью,

Как георгин бутон распустит.

Без мысли – близко иль далеко,

Среди толпы иль одиноко,

С пустой душой иль в укоризне,

Что было лучше в прежней жизни.

Я по добру и по здорову

Жизнь перепахивал свою.

И через пень – колоду снова

Я эту песню допою.

И пусть закатанными в глянец

Не сохранят мои стихи.

Но Солнца щит, протуберанец,

Всем видеть тоже не с руки.

Любовь под кленами, под вязами,

Во чистом поле по весне.

Она всегда такая разная,

Как и внутри, так и вовне.

И вот стою я, огорошенный,

И змеем в воздух отпускаю,

Страницы избранного прошлого,

И все чего-то не хватает.

Я поздно вечером встаю

И начинаю жизнь свою,

Чтоб упиваться до утра

Как Пушкин росчерком пера.

Пленяет лоно монитора,

Летит компьютерная мышь

И есть предчувствие, что скоро

Открою дверь – там ты стоишь.

Время выплыть из заводи,

Где мы затаились вдали,

Без малейшей надежды

Хоть как-то покончить с невзгодой.

Как в растекшейся памяти

У Сальвадора Дали

Беззастенчиво крутится

Пуще неволи охота.

Опять весна дождями пьяными

Совсем не думает о лете,

И солнечные дни с изъянами

Не греют и не слишком светят.

И только девочка, не яркая,

На не взошедшем огороде

Безрадостной вороной каркает,

Что жизнь уходит, жизнь уходит.

За коньяком и папиросой

Рапидом следует угар,

Неся с собою чувство скверны.

Сто тысяч рашпилей по нервам.

Будто Юдифь у Олоферна

Главу снесла не за удар,

А шею бедного ножовкой

Кромсала долго без сноровки,

И парня мучила вопросом,

А рад ли Навуходоносор,

Узнав, что вмето битвы блуд,

Избрал его военачальник.

Что жизнь грустна, а смерть печальна,

Не только иволги поют.

Из театра представления

В театр переживаний.

Устав от ночи бдения

Заснул я на диване.

Москва назад столетие

Открыла мне кулисы.

Таирова там встретил я

И Коонен Алису.

Свои пристрастья вкусами

Не упустив из виду

Я в переулке Брюсовом

Райх встретил Зинаиду.

Твой сон не в руку, скажете

С лицом в надменной мине.

Зато не надо в гаджете

Мне их искать отныне.

Пускай идет молва – доверься глазу,

Обычай нехорош – рубить с плеча.

У ревности всегда есть метастазы,

От зависти не сыщется врача.

Равно, как убеждаешься не сразу,

Что букве слова велено звучать,

Не скрепой для мобильного указа,

А нотой для скрипичного ключа.

Я, заворачивая за угол,

Привычно сбрасываю хвост.

Равно как все исчадья Дракулы

Оберегают свой погост.

Цвела черемуха, да выцвела,

Стоит в бутонах бузина.

Душа в накале – ждите выстрела,

Первопричина не важна.

Так корабли, поэты плаванья,

Мечтают в гавани стареть,

Чтоб оживлять воспоминания,

Когда минует время петь.