Лишь один.

Мне снилось, как я отправляю стрелу прямо в его сердце, и, разбуженный торжественной песней труб, я проснулся с невероятной легкостью на душе. Богиня не омрачила день свадьбы скверной погодой, напротив – все благоволило соединению двух королевств. Уже засыпающие цветы расцвели с новой силой, одурманивая сладким запахом, а птицы запели искуснее прежнего.

Я наслаждался завтраком прямо на балконе, откуда открывался чудесный вид на сад; он пустовал, упиваясь отсутствием топчущих его дорожки каблуков. Служанки спорили о чем-то в главной комнате, звуча как еще две щебечущих птички, и периодически вбегали на балкон, моля их рассудить; я отвечал лишь снисходительной улыбкой. Признаться, мне было совершенно безразлично, в чем я появлюсь на церемонии; только если они не найдут броню, что можно надеть на сердце.

Впрочем, девушки подобрали мне отличный голубой камзол. Многим гостям на торжестве было важно представлять место, откуда они родом, и, хоть я, по легенде, старательно бежал от него как можно дальше, надеть национальный цвет Сайлетиса было важно и мне. Так я покажу, что во мне еще есть что-то от чужака, что я не пустил корни в покоях на втором этаже; покажу, что могу покинуть замок когда мне вздумается, и даже магическая сила Минервы не посмеет меня остановить.

– Понимаю, почему в Сайлетисе выбрали именно голубой, – вздохнула Фэй. – Он чудно смотрится с рыжими волосами.

Я провел рукой по щеке, пройдясь по легкой колючей щетине, и зачесал волосы назад. Пальцы скользили сквозь них так, будто те были сотканы из шелка; Лэсси добыла то королевское лимонное мыло, ноты которого я порой ловил на коже лисицы.

– Вам пора, – приказала Лэсси, складывая руки на груди. – Церемония начинается в полдень.

Даже если бы я не знал место проведения торжества, поток взволнованных гостей все равно отнес бы меня течением. Бесконечно пестрая толпа роскошных платьев заставляла щуриться, чтобы разглядеть в ней хоть какие-то лица. Госпожа Аурелия Ботрайд искренне пыталась смягчить строгое выражение лица по-девичьи нежными цветами макияжа и наряда, но выглядела скорее забавно, нежели изящно. Кудряшки юной Элоди спрятали в высокую прическу, открывая круглое личико и короткую шею. Эйнсли же была пряма и тонка; острота худых плеч оттенялась округлой, высоко поднятой корсетом грудью. Сложив руки в районе живота, она не прекращала учтиво улыбаться каждому, кто бросал на нее – пусть даже мимолетный – взгляд.

На возвышении в тронном зале, перед заботливо подготовленными королевой сундуками, стоял облаченный в мантию магистр. Серебряные волосы сияли в свете утреннего солнца, но взгляд был утомленным и скучающим. В руках его лежала потрепанная, старинная книга, похожая на те, что обычно использовали жрецы и жрицы; именно магистру выпала честь связывать судьбы двух семей. Удивительный выбор, учитывая традиции Греи, но его прибытие так или иначе не было безосновательным; даже если бракосочетание не было главной из причин, то точно попало в этот список немногим позже.

От входа к магистру вела усыпанная цветами дорожка, и все гости старательно обходили ее, боясь испортить; по обе стороны от нее – бесчисленные ряды до боли знакомых стульев из переговорных. Я хотел занять место в ряду, что был третьим от выхода, но на мое плечо приземлилась почти невесомая холодная рука.

– Составьте мне компанию, Териат, – пропела старшая принцесса, почти касаясь губами моего уха. – К тому же отсюда вы почти ничего не увидите.

Так и было задумано, хотел ответить я, но не посмел отказать фактической королеве; неподходящий момент, чтобы демонстрировать дурные манеры.

– С удовольствием, ваше вел… высочество.

Минерва вложила ладонь в предложенную мной руку и хищно ухмыльнулась. Всегда одна и та же ухмылка; она напоминала мне волчицу, знающую, что добыча не убежит от нее, как бы отчаянно ни пыталась.

Мы проследовали к первому ряду, и мое место оказалось крайним, у самого прохода. Я долго не мог устроиться на стуле, не понимая, откуда взялось столь назойливое неудобство, но, бросив взгляд налево, понял: мне мешал въедливый взгляд Кидо. Нас разделяла лишь торжественно украшенная дорожка и тишина, что мы вынуждены были соблюдать, но его глаза и без того говорили многое.

Мощная мужская фигура опустилась на стул прямо за ним, лишь тенью сообщив о своем присутствии; даже не оборачиваясь, капитан знал, кому она принадлежит. Лэндон сидел прямо и невозмутимо, однако все его тело было напряжено.

– Прекрасный день, не правда ли?

– Не надо, – отрезал советник.

Кидо замер, будто ему отвесили пощечину.

– Что?

– Не надо делать вид, будто нам есть о чем поговорить.

– Ох, – протянул Кидо. – Темы точно найдутся.

– Послушай, капитан. – Лэндон повернулся к собеседнику, и лицо его было подобно камню; непроницаемое, твердое. – Кому доверяешь все – может столько же и отнять. Держи язык за зубами. Не только ты знаешь обо мне что-то, неизвестное другим, но и я храню множество твоих секретов.

– Давно штаны менял?

Уверенность тут же пропала с лица советника, а брови взлетели; Кидо мастерски сбивал его с толку. Если Лэндон когда-либо в самом деле доверял капитану и считал его близким другом, то сердце его, должно быть, покрыло коркой льда и сковало цепями; каждый взгляд его был тяжелее ноши, что плечи капитана могли выдержать, и Лэндон его не жалел – он с удовольствием добавлял вес.

– А то кажется, что ты обделался от испуга.

Слова Кидо выплюнул, будто те были пропитаны ядом, и советник скривился от гнева.

– Зато тебе страх неведом, да?

– Мне нечего бояться. Моя совесть чиста.

Быть может, у капитана и вправду были тайны, которые отныне находились в опасности, но ему это, казалось, было безразлично – его ранило лишь изменившееся отношение друга. Возникшее между ними напряжение, недомолвки, интриги. То, что право взглянуть на раскрытую душу Хюн Ки, которое он так старательно зарабатывал, отобрали у него в одночасье, забыв о годах преданности и искренности. Их размолвка делала капитану так больно, как наверняка не делали ссоры с женщинами, – нестерпимо, до стиснутых челюстей и дрожи в коленях. Кидо не растерял теплые чувства к давнему другу, но обида и разочарование отравляли их, убивая медленно, постепенно.

В зал, будто птица, влетела Лианна и, обменявшись парой слов с магистром, подала гостям знак занять свои места. Пальцами правой руки я сжал подлокотник стула, не зная, как иначе удержаться на месте; сбежать хотелось так сильно, будто я совершенно точно знал, что церемония кончится демонстрацией моей головы на пике. Тревожное чувство пробралось с низа живота к горлу и сдавило его, пытаясь задушить во мне остатки воли, и я закашлялся, отгоняя его прочь. Кашель разрезал воздух в полной тишине.

Спустя мгновения заиграла музыка – чарующая, как и всегда, – и все взоры обратились ко входу. Ровена в роскошном сером платье вела облаченного в белое жениха; он постоянно норовил наступить на подол королевы, но она привыкла держать лицо, и на нем не отразилось и тени недовольства. По традиции, жениха к алтарю вела его мать, невесту – ее отец, но, в силу сложившихся обстоятельств, было решено прочесть этот обычай иначе: мать Ханта хоть и была жива, но не покинула Куориан ради свадьбы сына; отец Ариадны, по воле подлых предателей, не дожил до этого дня.

Под руку с королем Дамианом невеста медленно вышагивала по усыпанному цветами полу, борясь с волнением, что запросто могло сбить ее с ног. Посеревший, пристыженный взгляд островитянина не поднимался от пола, видно, в надежде, что никто не увидит его позора; впрочем, это было вполне вероятно. Темные волосы Ариадны на фоне белого платья делали ее лицо таким выразительным, что оно притягивало взгляд, и противостоять этому было невозможно. Ее щеки горели румянцем, а губы были взволнованно приоткрыты, и весь путь до магистра она будто что-то шептала; в рое восторженных вздохов я так и не смог расслышать, что именно. Следом шла невероятно взволнованная Элоди; как и мечтала, она придерживала подол кузины, пока та не взошла на подиум.