— Ничего в наших руках нет, кроме всякой ерунды. Я уже подумываю о том, чтобы иногда татушки бить так, как только я умею. Не страшно ведь, если чуток искажать людей? — ухмыльнулся Ден. — Меточки ставить, забавно. Или нет?
— Смотря какие метки, — с этими метками всегда что-нибудь, да не так. Сущности любят хулиганить — последить за кем-нибудь или энергию отобрать. Гораздо интереснее ставить метки не на людей, конечно. Но в буфере не так много отступников, которые бы поняли такую шутку, а работающие экзистенциалисты и Фениксы за это могут и до суда довести, ну или выговора на крайний случай. Страшного ничего, вот только хлопот и неприятных встреч — слишком много.
— Да никакие. Дурацкая идея. Тоже скучная, — он прошёл к окну и всмотрелся в серую улицу. — Слушай, Льё, ты Майю эту всё же как объект рассматриваешь?
— Не знаю, правда. Я начал немного её искажать, совсем капельку, хочу, чтобы она была свободнее со мной.
— Боится?
— Угу… — подумав, я зачерпнул побольше краски на широкую кисть, и принялся закрашивать рисунок сплошным чёрным.
— Я б тебя тоже боялся на её месте.
— Ах-ха-ха! — рассмеялся я, не в силах совладать с собой. — Да ты бы уже давно оказался в моей постели!
— Но-но! Я бы попросил, — с таким же смехом ответил Ден, — ещё неизвестно, кто в чьей оказался бы.
— Вот ты дурак…
— Сам такой. Художник, — и уже серьёзнее добавил, — будь осторожен. Не давай повода себя ни в чём уличить. Искажения людей без причины запрещены, а тебе — в особенности.
— Ден, мы в буфере. Никто ничего не узнает…
— Ну-ну.
Я задумался, поглядывая, как Денеб мирно пьёт кофе, задумчиво блуждая по комнате взглядом, иногда задерживаясь на мелких деталях. Буфер. Как давно я здесь? Вспомнить сложно. Я не люблю вспоминать, но постоянно это делаю. После изгнания, за дело, конечно, мне доступны только буферы — спокойные города под защитой. Сюда не проникают влияния, если только изредка и самые мелкие, зачастую те, которых создают всякие колдуны и маги, обитающие в Москве. Жаль, что меня определили сюда. Среднеазиатская линия. Лучше бы отправили в Европейскую. Будапешт мне роднее. Хотя все буферы одинаково тоскливые — города для людей, архивов и отпусков. Ну и для таких, как мы с Деном — отступников и изгнанников, можно сказать преступников. Меня избегают даже свои, даже те экзистенциалисты, с которыми я учился и дружил когда-то, те, с кем довольно плотно сотрудничал. Ну и Денебу заодно достаётся.
— Тебе не кажется, — продолжил я, нарушая прекрасную утреннюю тишину, — что без дела мы тут просто сойдём с ума? Разве простая жизнь нам подходит?
— Чем тебе не нравится делать то, что ты сейчас делаешь? Пиши картины, организуй выставки, открой ещё одну галерею или ресторан. У тебя тут столько связей уже образовалось, можно по самую крышечку загрузиться, — парировал вполне логично Ден, в общем-то он всегда немного отрезвлял меня.
— Это всё не то. Ты и сам прекрасно понимаешь. Только что ведь говорил! Мы привыкли применять свою силу, нельзя просто так взять и засунуть собственную природу куда подальше. А эти мелкие масштабы “шуточек” только угнетают и злят, — я добрался до раковины и принялся отмывать руки.
— Понимаю… Но как-то… А-а-а-а! Да к чёрту! — Ден хлопнул по столешнице громко и звонко, пустая кружка подскочила и тоскливо звякнула. — Искажай эту… Как её? Майю. Готовь. А я тебе помогу с влиянием. И будь что будет. Не помирать же теперь от тоски, да?
— Да… — я вытер руки и подошёл к нему. — Спасибо, essentia (сущность (лат)).
— Mollit viros otium (безделье делает людей слабыми (лат.)), — откликнулся он и хлопнул меня по плечу.
— Ленивыми оно их делает… И амёбными.
— И это тоже… Льё, — Ден вгляделся в мои глаза, готовясь сказать что-то важное. Он всегда так делал, сколько я его помню. Заглянет в душу и только потом говорит, будто проверяет, готов ты или нет. — А может тебе на Майю не как на объект глянуть?
— В каком смысле? Ты мне в неё влюбиться предлагаешь?
— Ну специально такое не сделать, но хоть повстречался бы? Или она совсем не то?
— А я что делаю по-твоему? Цветы два раза дарил уже. Три. Если быть точным. Один раз она их не взяла, второй раз выбросила…
— Третий? — Денеб продолжал сверлить меня взглядом. ну что за дурацкая привычка?
— Оставила. И то потому, что я сам их ей домой привез.
— Вот же ты! — надулся Ден. — Хоть бы сказал… Ну и как она?
— Чего она? Взяла, а куда деваться было?
— Да я не о том…
— Ты опять? Озабоченный. Это даже не свидание было!
— И что? — пожал плечами Ден. Ну да, это он мог утащить в своё логово девушку при первой же встрече и даже не смущался, наоборот — гордился. Сущности все такие: не выжидают, а действуют, редко сомневаются, потому что с чувствами у них туговато. Но Денеб не такой, мы с ним настолько сроднились, что какая-то часть меня теперь его, и наоборот, поэтому… У моей сущности есть чувства. Но повадки никуда не денешь.
— И ничего, — скривился я, как и всегда во время таких разговоров. Терпеть их не могу. — Я ж не ты.
— Скажи просто, что ты её не интересуешь как мужчина, — хохотнул он.
— Дать что ли тебе в лоб, а?
— Льё, ну ты как маленький, честное слово.
— Отвянь. Я люблю, чтобы всё было красиво. Дай мне наиграться в ухаживания…
— Ну так значит она тебе всё же приглянулась, да? Скажи да!
— Да.
— О! Это другое дело, — потёр руки Ден, ехидно улыбаясь. — Не оплошай там, если вдруг чего… — и добавил серьезно. — Отношения скрасят твоё изгнание. И плевать, что она человек. Хороший ведь человек?
— Ага… Очень хороший. И уже немножко… Искаженный.
Мы снова погрузились в молчание. Так происходило постоянно. Любой наш разговор сводился к работе или её проявлениям. Сложно быть отрезанным от привычной жизни, от того, чему были посвящены годы и годы труда. Нет, мне даже нравился размеренный темп моего нынешнего существования: никакой спешки, никаких ужасов и грязи, которые приходилось постоянно наблюдать при взаимодействии с влияниями.
Экзистенциалисты всегда приходят на место уничтожения или вместе с Фениксами или после, чтобы убрать за ними. Эти огненные товарищи работают резко, быстро и мощно, но зачастую с жутковатыми последствиями. Влияниям и тем, в кого они вселились, больно — без страданий, безумных выходок и разрушений пространства обходится редко, не многие из Фениксов способны на аккуратную кропотливую работу. Да оно и не нужно. Их достоинство — скорость и фатальность.
Правда, мой уровень таков, что я никогда ни за кем не убирал, наоборот, — работал вместе, в связке или дожидался, пока понадобится помощь.
Теперь же, с тех самых пор, как я стал отступником, моя помощь никому не нужна. Из буфера я могу выбираться только по специальному разрешению и не имею права в открытую применять силу. Хорошо, что пристально за этим никто не следит, да и я умею делать свою работу чисто.
Когда я узнал о том, что на Северо-Востоке от Москвы чаще, чем в других районах обнаруживаются влияния, то сразу сообразил, что дело тут нечисто. Всегда, когда в мире происходит прирост влияний разного масштаба, нужно ждать чего-то нехорошего — катастроф, эпидемий, войн. При локальном скоплении вместо глобальных проблем, появляются супер-влияния, огромные, гигантские и очень сильные. Ещё со времён учёбы, да и потом, когда мне приходилось сталкиваться по работе с Фениксами высоких уровней, типа наставников, я внимательно наблюдал и прислушивался к разговорам, а после — изучал литературу. Хотел стать лучшим, сильнейшим. Звания истинного мне всегда было мало, хоть оно и предполагало недостижимый для большинства уровень мастерства. Но как увеличить и нарастить то, что от природы дано в том виде, в котором есть и развитию не сильно подлежит? Запрещенных техник, как у Фениксов, мне думалось, что у нас, экзистенциалистов, нет. Но путём своих длительных изысканий и благодаря судьбоносной встрече с одним из сильнейших представителей огненных сущностей — Сёртуном, мне удалось выяснить одну преинтереснейшую вещь. Силу и энергию можно забирать в момент уничтожения влияния. И если из числа Фениксов на это способны единицы, то с экзистенциалистами ситуация проще и сложнее одновременно. Мы можем забирать довольно легко, поскольку научены взаимодействием с сущностями, но нам необходим проводник. Особенно если объемы большие.
