— Привет! — весело махнул ей Глеб, и подскочил ближе, предпринимая попытки обнять.
— Как добрался? — дежурно спросила Майя, приобнимая его в ответ.
— Да как обычно, тут ехать-то, тем более выходной, — он увлёк её на диван. — Я тут уже всё приготовил. И выпить и закусить, и даже фильм подобрал. Ты в душе, наверное, часа два была.
— Даже не заметила…
— И всё же, мне кажется, Май, что ты слишком устаёшь. Особенно последнее время. Сама не своя просто, не узнаю тебя. Скажи, ничего не случилось? — Глеб осторожно погладил её по голове.
— Да вроде ничего. Всё как обычно, с книгой работы много.
— Кстати, — Глеб запустил фильм и налил вина в бокалы, подавая один из них Майе, — я цветы видел на кухне. Кто подарил?
— Цветы? — спохватилась она и чтобы скрыть смущение, заглянула в бокал. Вино поигрывало красным, вальяжно плескаясь о стенки. — Это благодарность.
— Волонтёрам стали платить розами? — хохотнул Глеб, словно ему было всё равно, что его девушке кто-то подарил шикарный букет.
— Будто сам не знаешь… Нам всякое прилетает иногда, — Майя допила вино и задумчиво повертела в руках бокал.
Фильм её не занимал совершенно, она даже упустила момент с названием и не особенно понимала сюжет. Глеб же с упоением смотрел и постоянно комментировал, не забывая при этом наполнять пустеющие бокалы и закусывать. Если связать свою жизнь с таким мужчиной, как он, то вот так можно просидеть до самой старости перед экраном, смеясь над глупыми шутками и удивляясь очевидному повороту событий.
Майя исподтишка глянула на Глеба: в целом привлекательный, но довольно обычный парень. Русые волосы, высокий рост, неплохая работа. Она не думала, что начальники службы безопасности получают настолько много, что могут себе позволить снимать хорошую квартиру не на окраине и путешествовать несколько раз в год. Хотя Глеб жил один, у него даже захудалой кошки не было — потратить зарплату некуда. Майя всё пыталась занять его каким-нибудь хобби, увлечь волонтёрством, или заставить взять на попечение животных из приюта, — но ему это было неинтересно.
Невольно тяжело вздохнув, она привалилась к плечу Глеба и прикрыла глаза. На безрыбье и рак — рыба. Так ведь говорят? Многие мечтают о таком парне, а она вдруг недовольна. Выбирать уже поздно, возраст не такой уж и молодой. Но сколько Майя не пыталась представить их вместе лет через пять — не могла.
“Ты только об отношениях и думаешь, — оборвала она себя. — Лучше бы поразмыслила о чем-то более важном. О работе, например, или о том, чем придётся отплатить Льётольву”. От одной только мысли о галеристе внутренности тоскливо сжались, напоминая о его нежном прикосновении. Вот бы сейчас рядом оказался не Глеб, а Льё. Такой загадочный и немного опасный. У него невероятно красивые мужские руки и изысканные манеры, он умеет говорить одними только глазами и жестами. Его хочется изучать, за ним хочется наблюдать. Иногда издалека, а иногда — прижавшись всем телом. Майя вдруг испугалась собственных вольных мыслей и встающих перед глазами картин, и обняла Глеба крепче.
Он растолковал эти объятия по-своему и вполне однозначно. И как бы Майя не думала, что близость с Глебом ей наскучила, тело отозвалось призывом к действию. Неспеша, растягивая удовольствие, они целовали друг друга и понемногу раздевали. Сердце забилось быстрее, когда он провел руками по голой спине. И всего лишь на жалкое мгновение, в полумраке комнаты, Майе почудились совершенно другие глаза вместо глаз Глеба.
Чтобы избавиться от пугающего видения, она прильнула к его губам, и не отпускала ни на секунду до тех пор, пока не опрокинула на диван. Глеб попытался было удивиться и возмутиться такому непривычно-властному жесту, но не успел. Майя, совершенно непохожая на саму себя, требовательно ласкала его, забываясь в ожидании грядущего наслаждения.
— Май, — прошептал он. — Полегче… Я не готов к такому напору.
— Зато я готова… Не хочу быть, как старая семейная пара, — продолжала она всё настойчивее.
Глеб понемногу сдавался, принимая странное и непривычное рвение Майи. Она и сама себя не узнавала — столько страсти в ней никогда не бывало. Иногда ей казалось, что это не чувства говорят, а желание позлить Глеба, показать ему, какими живыми и яркими могут быть отношения, она пыталась заставить его быть другим, не таким привычным и безопасным. Чувства! Вот чего ей хотелось. Настоящих, горячих чувств — приблизительно таких, какими они были в самом начале их знакомства.
Она передала инициативу в руки Глеба только для того, чтобы немного передохнуть и посмотреть, поддержит ли он её игру. Тихонечко постанывая, Майя целовала его, не открывая глаз, легко прикусывала то за ухо, то за плечо, то за губу. Глеб отвечал страстными, но всё равно едва заметно-сдержанными движениями. Ей так и хотелось крикнуть ему “Ну же! Хватит притворяться! Побудь чуть зверем!”, но вместо слов с губ срывался приглушенный стон, чуть реже — судорожный вздох. Она впивалась в его спину пальцами, сжимала до боли и дрожи, пугаясь своего остервенения.
В какой-то момент, когда уже погас экран, и комната погрузилась в ночную темноту, Глеб сдался. Легко и просто перешёл ту невидимую границу, которую чувствовала Майя. И её обдало жаром, таким невероятным, что она чуть не задохнулась. Вместо стонов выходили вскрики, и теперь уже её хватка становилась отчаянно сильной не из-за желания сделать больно, а из-за острой необходимости держаться за что-то. Она со всей силы прижималась к Глебу, пытаясь не отделять себя от него. Вот чего ей не хватало! Безумного огня, ощущения того, что это не просто привычный и необходимый акт соития, что это — настоящее занятие любовью от горячечного желания обладать друг другом, чувствовать друг друга, быть вместе.
Сумасшедший морок наслаждения и чувственного угара, боль, удовольствие и страх — всё слилось в едином порыве. Тело Майи пронзила острая судорога, сковавшая лёгкие, но заставившая блаженной неге собраться в один большой комок, а после — растечься, заполняя каждую клеточку. Она тяжело и шумно дышала Глебу в плечо, а он что-то тихо нашептывал будто сам себе на каком-то неизвестном языке.
Майя попыталась разобрать слова, но Глеб уже молчал. Кажется, воображение разыгралось, переворачивая сознание. Так она себя и чувствовала — полностью перевернутой, перемешанной, как бусинки в стеклянной банке. Он бегло поцеловал её, и тяжело лёг рядом.
Она повернулась, чтобы устроиться в его руках, но тут же отпрянула: вместо Глеба ей почудился обгоревший труп, совершенно черный, покрытый то ли сажей, то ли кусками угля. Ужас! Майя еле сдержалась, чтобы не закричать, дыхание перехватило и в голове зашумело. Откинувшись на диван, она уставилась в потолок, боясь посмотреть на Глеба.
— Май… — подал он голос.
— А?… — шепнула она в ответ, пытаясь успокоиться и не выдавать своего испуга.
— Круто было…
— Так ведь лучше, да?
— Чем что?
— Чем всегда…
— Ты так говоришь, будто сравниваешь… — чуть обиженно буркнул Глеб. — Может цветы от тайного поклонника?
— Скажешь тоже… Поклонник. Некогда мне по поклонникам бегать. Тем более… — она всё же рискнула взглянуть на него, — у меня есть ты.
Перед Майей лежал всё тот же Глеб: привычный, лохматый, голый и довольный. Никаких следов выжженного трупа. Ничего такого. Она подвинулась к нему ближе, и уткнулась в плечо, пытаясь вспомнить, как он обычно пахнет, но никак не могла сообразить. Эта информация словно исчезла, и сейчас запах Глеба показался чужим, новым. И не было в нём ничего такого особенного, что когда-то забавляло её, заставляя сердце чуть вздрагивать каждый раз, когда они оказывались рядом.
— Надо спать, Май. Завтра на работу как-никак.
— Да… Для игр нужно выбирать другое время, — неожиданно сказала она и прикусила язык.
— Игры? Ты о чем?
— Не знаю… Уже засыпаю. Доброй ночи.
Пустой холст
Я видел, как остывал кофе в чашке, брошенной на столе около плиты, как белеют пустые холсты, расставленные вдоль стен и под окнами, но больше всего меня занимала игра света фонаря, проникающего сквозь полупрозрачные шторы в комнату. Это был не луч света в том самом проклятущем тёмном царстве. Это была крошечная попытка жизни победить смерть. Свет рассеивался тем больше, чем дальше уползал в комнату, по частичке пропадал, исчезал, растворялся… Я мог бы подобрать ещё сотню синонимов, но все они были слишком не такими, какой я видел смерть этого луча. Если бы рядом был Денеб, он снова бы сказал, что я слишком переживаю о том, что с нами стало и слишком часто думаю о том, что будет. Но отпустить мысль о том, что я почти такой же умирающий полупрозрачный луч света, — не мог.
