Здравствуйте. Меня зовут Эрик, Эрик Майковский. Моя история, как и одна из других тысяч таких историй, повествует о Любви. Любовь — такое прекрасное слово! Но, да не только ведь слово, так ещё и чувство! Заумные люди называют это заумными словами — химическая реакция в нашем мозгу, и тому подобное… Но ведь мы обычные простолюдины. Каждому из нас хорошо знакомо это слово, первая любовь, и часто, к тому же, безответная. Нам нравится любить, кого-то любить, а также — быть любимым. Согласитесь, если ты любим кем-то, ведь и жить становится как-то не в тяготу. А как самим любить кого-то, эти чувства неописуемы. Но первая любовь, та, что происходит в возрасте, когда у нас на уме явно не учёба и не развитие, ох… Те, кто никогда не влюблялись, явно те ещё вруны, к тому же самому себе. Чего греха таить — я и сам долго убеждал себя в том, что не влюблялся, а просто немного был заинтересован в человеке. Но шли годы, чувства не угасали, любимого мною человека всё не было и не было. Прошло то время, когда я мог с нею увидеться, поговорить, насладиться её прекрасным голосом, не идеальным, но нисколько от этого не менее красивым лицом, и речью… Да, в то время я мнил себя умным, образованным, и эрудированным человеком. Может, так оно и было, ведь искал людей я всегда себе под стать — умные, и с ними можно о чём-то поговорить. И вот она была одним из таких людей. Мои идеалы в то время не были столь завышены, но и не столь низки, а она — буквально сбежала из моей головы, порхая и улетая, словно бабочка, улетающая на Юг вместе со своими сородичами, летящая, словно в унисон, и не оглядывается.

Утекло немало времени, уж 20 с лишним зим, но чувства мои так не угасли, и я всё ещё с теплотой в душе вспоминаю о ней, как о той, с кем я хотел провести последнее своё лето, отведённое мне в этом прекрасном мире. Но это история отнюдь не о ней, в жизни ведь много всего проходит, эта история повествует о другой, не менее прекрасной, и такой же дорогой для меня девушке. Как ни странно, её я повстречал в те же свои мальчишеские годы, когда ещё сирень пахла не детством, а неизведанным будущим, а на закаты солнца ты смотрел не с мыслью о упущенном времени, а с мыслями о любви, что так усердно поглощала наши неокрепшие умы. В то время я начал увлекаться одним любопытным, и классным жанром музыки, “Эмбиент”. Вкратце — это музыка, где за счёт манипуляции звуковым тембром создавалась очень атмосферная, в некоторых случаях даже грандиозная, но фоновая музыка. В которой не было слов. У меня не было ничего кроме плеера и наушников, а также огромного количества литературы, и макулатуры, на которой я и выражал свои потуги творчества. Такое время было, что даже ручку иногда приходилось либо без спросу одалживать, либо просить у кого-нибудь. А даже если каким-то чудом появлялись деньги — всё уходило на покупку новых кассет с эмбиентами. Каждое лето я буквально жил на холмах около города. Там не было никого, кто мог бы мне помешать, так что я полностью отдавался себе. Перед походом я брал с собой бутылку воды, пару кружек, зажигалку, небольшой топорик, и немного уже не пригодной для письма бумаги, для костра. И с таким набором я шёл на холмы, в место, в котором лет 10 назад часто собирались на пикники, а ныне — всё заросло, и о нём знаю лишь я. По приходу я сбрасывал с себя всё что брал, и шёл по лесу, набирая хвороста. А как собирал достаточно, приносил на “Лилию”, так я называл свою лесную обитель. После этого шёл к небольшим берёзкам, и рубил, для дров. Не сказать, что я был хорошим лесорубом, или обладал достойной физической подготовкой, однако и берёзы не были особо крепкими. На эту подготовку я тратил около часа, но зато после мог долгое время сидеть в тепле, и ни в чём не нуждаться, целиком и полностью отдаваясь творчеству. Так я и сидел, слушая музыку, и о чём-то написывая на бумаге. Многое, из того что я написал, и по сей день хранится в том месте, где не бывало ни одной живой души, кроме моей, но и огромное количество материала, возможно стоящего, а может и нет, я утилизировал методом Николая Васильевича Гоголя — сжёг, прямо в том костре, что и разжигал. Но и использовался он не только в целях утилизации, также с помощью его я часто варил разные отвары из ягод, коими лес был битком, которыми меня научила моя бабушка, а её — её бабушка. Так я их и распивал там, а бывало даже ночевал, если засиживался подолгу. Может, я бы там и жить оставался, да живности в лесу уже давно небывало, да и охотник из меня — как из бухгалтера каменщик. Но когда лето кончалось, так оставалось лишь мечтать снова о тёплом времени года, ведь из-за снега в “Лилию” я никак не попаду, и приходилось сидеть в библиотеке. А когда она закрывалась, что происходило довольно рано по их расписанию, обстоятельства вынуждали идти на какой-нибудь вокзал, и уже там дописывать свои потуги творчества. И так проходили год за годом, так мне и пришло 16, девушки хоть и были интересны, но я им — ничуть. Как обычно находясь в “Лилии”, я не заметил, что моё общество пополнилось ещё одним человеком. Нет смысла скрывать, ведь это и так понятно — я был напуган. Агенты? Маньяк? Помешанные? Кому может быть дело до длинноволосого, и очкастого придурка, которого в учебном заведении видят раз в месяц? К счастью, мои предположения были неверными, и это оказалась обычная девушка, по имени Мария.

Мы были с ней одного возраста, и часто виделись, когда я шёл на холмы, но хоть я и мысленно подмечал её необыкновенную красоту, даже не пытался заполучить её внимание, ссылаясь на свой род деятельности, и то, что такой я даже в подмётки не гожусь. Она всегда была одарена мужским вниманием, но никому не давала взаимности, так что являлась неприступной крепостью для всех парней нашего округа. Так она и прошла за мной. А как я не заметил её? Я и сам со смехом часто вспоминаю эту историю. Я предпочитал идти, опустив голову вниз и не оборачиваясь, а также на полную громкость включать музыку, и шёл я довольно быстро, всегда необоснованно торопился, так она и не могла не догнать меня, не окликнуть. Вот и решила то было просто пройтись за мной, а там уже — дело второстепенное. Моему удивлению не было предела, но довольно быстро сделал вид, что ничуть не удивлён, и нейтрален к этому, в то время, когда в голове было невероятное множество разного рода теорий произошедшего. Она тоже была немного удивлена, но быстро попыталась объясниться. Я с ожиданием выслушал её, и так мы и продолжили общаться.

Говорили о разном, о жизни, о небе, пейзаже, который открывался с “Лилии”, и обо всём, о чём только наши подростковые умы могли подумать. Оказалось, она была художницей, и тоже начинающим писателем. Из меня был художник тот же, что и из неё писатель — никудышный, так что у нас было общее желание — развиться в новом и нам нравившемся направлении. Я очень хотел научиться красиво рисовать, ведь всегда восхищался художниками, рисующими разного рода картины о природе, а она невероятно любила читать о романтических приключениях глуповатых героев, и желала сама научиться так же писать. Так мы и встречались на холме, где до того момента многие годы бывал лишь я. Она сидела и рисовала, время от времени показывая мне, что сделала, а я, воодушевляясь моментом, писал стихи. Именно с ней я познал такую письменность, до этого я создавал лишь повести, и изредка эссе. Можно подумать, что стихи я писал о ней, и иногда вы и будете правы, ведь бывало и такое, но обычно ничего о ней не делал, и всё хранил в себе. И писал лишь тогда, когда она делала мой портрет, хотя по моей просьбе без лица, а также на фоне пейзажа с “Лилии”. Каждый день мы с ней сидели, и час от часу всё больше и больше переходили не к творчеству, а друг к другу. Я не придавал этому особому значения, и она это воспринимала как бытовое, но с каждым днём я всё больше переставал понимать свои чувства. Неужели я снова влюбился? Сразу после того, как отошёл от прошлого, да, может и прошло пару лет, но своим чувствам я никогда владыкой не был. Я нередко переставал слушать то, о чём она говорит, и молча любовался ей красотой, особенно когда она рисует. Её лицо в этот момент свыше всех красот. Но и она не была глупой, и замечала то, что в суть диалога я даже не вникал, и просто тихо любовался. Я даже не скрывал того. А после того, как налюбуюсь, как ужаленный начинал писать, лист за листом, и меня бывало приходилось по 2 раза окликать, чтобы я спустился с небес на землю. А когда я сам отвлекался по какой-то причине, бывало и сам замечал, как она смотрит на меня, и как только замечает, что я отвлёкся, сразу смущённо прячет глаза. И наша обыденная близость, уже стала настолько родной, что происходит сама по себе. Но и время от времени заходила слишком далеко, и мы не скрывали своих чувств. В лесу тихо и свежо, так что никто нам и помешать не мог. И так прошло лето, наконец-то растаял снег, и после непродолжительной осени началась зима. Холодная, и не щадящая. Но теперь зимой я часто оставался у Маши, ведь её родители очень часто уезжали, бывало и по неделе там сидим. Моим родителям не было до меня дела, я был и оставался паршивой овцой в семье, и поддерживал контакт лишь с бабушкой, но и то не часто. Поэтому, единственный человек, с которым я проводил время и общался — Маша. У меня не было ни друзей, ни знакомых, кроме неё. Мы часто уходили на чердак, где тоже была комната, небольшая, но со своей атмосферой, и окно. Там я чувствовал себя в большем уюте, особенно вместе с ней, ведь узкие и тёмные помещения всегда были моим домом. Мы не признавались друг другу к том, что чувствуем, но прекрасно это понимали, и понимали настолько, что даже не нуждались ни в каких словах. Так мы и проводили свои юношеские годы. И вот нам настало 18.