Но все получалось так, как мне бы и хотелось. Прибыли к месту около пяти вечера, совсем скоро окончательно стемнеет и начнется жопа. Спешивались немцы быстро и браво, смеются, наркотой, что ли, закинулись, довольные такие, аж смешно смотреть. Бэтээры встали так, чтобы пресечь любые попытки партизан пойти на прорыв, идиоты, они же вас в лесу ждут, на дорогу соваться им незачем. Порадовали и минометчики, два из четырех остаются на окраине, будут работать по рации, ну-ну, посмотрим. Я шел не впереди планеты всей, но все же близко к передней шеренге. Немцы рассредоточились на полосе метров в сто пятьдесят, майор скомандовал, и вся толпа устремилась в лес, а там уже довольно темно, это не в поле, в лесу темнеет раньше. Дюррер подробно выспросил у меня все подробности, я как мог нарисовал схему, честно предупредив, что бэтээры не проедут, партизаны не на опушке сидят. Мог бы и не говорить, но тогда возникли бы вопросы, зачем я тащу людей в глубь леса. А партизаны реально засели глубоко, они ж там не дураки.

Приближаясь к месту засады, отмечал про себя, что вокруг уже совсем темно. Интересно, наши разглядят врага? Как бы тут до рукопашной не дошло, немцев-то больше, да и вооружены хорошо, автоматчиков много, как бы не половина всего состава. Заприметив знакомые холмы, начал крутить головой еще быстрее, Дюррер заметил.

– Что, мы на месте?

– Где-то рядом, вроде как за тем холмом справа и был лагерь, – ответил я.

Как и обещал майор, я шел рядом и возможности свалить не имел. Задумка Медведева была простой, немцы должны обязательно увидеть лагерь, чтобы поверить в его существование. И они его увидели. Ложный, разумеется. Следы жизнедеятельности людей воспроизвести несложно, а этим занимались специально и со старанием. Несколько кострищ, с виду потушенных несколько минут назад, следы от установки палаток, отхожее место, все это я наблюдал со стороны, не суясь на поляну. Но и немцы, вот же суки грамотные, никуда не лезли. Видно было, что хотели пошариться, но приказ майора остудил их пыл. Наверняка наши сюрпризов оставили, но немцы осторожны.

– Когда ты говоришь, они уйти собирались? – Дюррер осматривал окрестности, задавая вопросы.

– Я разве говорил? – удивился я. – Услышал, что собираются снимать лагерь, и поспешил к вам.

– Не успел, ушли, как видишь, причем совсем недавно. Как думаешь, тебя раскрыли?

– Об этом, господин майор, мне неведомо.

– Лейтенант! – зычно позвал майор командира одной из рот. – Осмотрите окрестности лагеря, нужно определить, в какую сторону ушли бандиты.

– Организовать поиски?

– Ваши люди справятся в темноте? – Ага, Дюррер понял наконец, в чем он ошибся.

– Фонари есть, можем сделать факелы.

– Распорядитесь, если обнаружите следы, начнем преследование, в темноте они не могли уйти далеко, – подытожил майор.

Минут через пятнадцать, когда собаки уверенно взяли след, вся кодла устремилась в погоню, я уже устал немного и даже не притворяясь двигался медленно.

– Не отставать! – вернул меня в действительность голос Дюррера, ушедшего немного вперед.

– Я-то второй раз за день этот путь проделал, устал немного, – оправдывался я, но меня никто не слушал.

В двухстах метрах от лагеря на север находилось небольшое болотце, немцы решили обойти его справа, тем более и собачки вели туда же, а местность в этом месте была дюже удобной для засады. Откуда прилетела первая очередь из «станкача», я даже не сообразил сразу, пять секунд и лес ожил. Едва первые звуки стрельбы разнеслись между деревьев, я мгновенно упал. И блин, не по своей воле. Партизаны явно не видят отдельных солдат противника и стреляют на фонари и свет от факелов. Цель номер один это всегда офицеры, вот Дюрреру, похоже, и прилетело, а я рядом был. В руку как кувалдой влупили, и я, крутанувшись вокруг себя, полетел в сторону. Боль была адская, хорошо хоть в левую получил, куда-то выше локтя. Молчать нужды не было, один черт меня сейчас никто не слышит, стрельба такая, голову не поднимешь. Укрылся за сосной, надеюсь, сбоку никто в меня не пальнет, и попытался разглядеть рану. Ничего не увидев, выхватил ремень из штанов и перетянул руку. Вокруг яростно и методично шло истребление попавших в засаду немецких солдат. А хорошо партизаны устроили, да и майор им подыграл великолепно, на меня вообще не подумаешь, сам же полез догонять, мог бы и уйти, так что… Кстати, а где он сам?

Высунув голову из-за дерева, попытался разглядеть хоть что-нибудь, впереди слева лежал на земле фонарь с синим фильтром и освещал чье-то тело. Метров шесть до него, не могу разглядеть отсюда, но, кажется, вижу рядом фуражку. Лейтенанты, командиры рот, имели на головах каски, а вот майор не последовал советам бывалых и щеголял в своей фуражке.

Немцы попытались установить минометы, но это было бесполезным занятием, во-первых, лес был достаточно густым, кроны деревьев хоть и освободились от листвы, но слишком плотно закрывали небо, переплетаясь ветвями друг с другом. Со стороны партизан начали лететь гранаты, это я определил легко, рвались-то они возле немцев. Лесные жители приготовили сюрприз в виде «станкача Максима» и двух трофейных МГ-42, плотность огня просто зашкаливала. Ответить им смогли только четыре таких же МГ, видимо, немцы уже потеряли кучу солдат от внезапного нападения. Бой распадался на отдельные фрагменты, немцы или пытались разбегаться, или рассредоточивались намеренно. В любом случае плотность огня убывала с каждой секундой. Так, вроде в мою сторону пока не стреляют, надо осмотреть майора, у него должен быть медпакет, надо перевязаться, причем срочно. Пытаюсь ползти на боку, загребая одной рукой, медленно, но двигаюсь, хотя каждое движение, даже самое медленное, причиняет боль. Это как с зубами, когда болит сильно один зуб, а ты никак не можешь дойти до дантиста, то через день-два начинает казаться, что болит уже вся челюсть и ты даже определить не можешь, какой точно болит.

Начав обшаривать тело майора, все же я не ошибся и лежал тут именно он, чуть не подскочил от страха, когда тот закашлялся и схватил меня за руку.

– Господин майор, это я, Юрко! – зашептал я скороговоркой, пытаясь привести Дюррера в чувство. Тот, схватив меня за руку, попытался второй рукой направить на меня пистолет.

– Ты?! – словно увидев меня в первый раз, воскликнул майор.

– Тише, господин майор, услышат. Вы ранены?

– А, Осипчук… – наконец признал меня майор, – что с ногами, не чувствую их?

– Меня в руку, кажется, зацепили, а медпакета нет, – посетовал я.

– Партизаны оказались умнее, чем мы думали.

Мне показалось, что у него сейчас слезы потекут из глаз, голос дрожал и то и дело прерывался, хреново ему. Но гибель этого фашиста, как бы странно это ни звучало, не входила в мои планы. Да-да, партизаны крошили всех, но у меня в голове вдруг родился отличный план, и надо теперь очень постараться, чтобы воплотить его в жизнь.

– Я вытащу вас, к нам наверняка спешит подмога с дороги, – ответил я.

– Не успеют, слишком далеко, да и у тебя не хватит сил, чтобы тянуть меня. Говоришь, сам ранен? – выражение его лица вдруг стало участливым.

– Пока терплю, но я перетянул руку, здорово немеет, а бинтовать нечем.

– В моей сумке, на спине, есть перевязочный материал, но надо как-то отойти. Если партизаны пойдут в контратаку и начнут добивать раненых, нам конец.

Я вытащил ремень из штанов майора, заставив того сильно удивиться, и обвязал его вокруг груди. На спине, толкаясь ногами, я за этот ремень медленно, но начал движение в нужном направлении. Стрельба между тем сместилась в сторону и начала стихать, будучи уже откровенно редкой. Майор помогал мне руками, его ноги я так и не осмотрел, что с ними, не известно. Минут через пять такого передвижения я ощутил тяжесть ноши. И сам устал, выбившись из сил, и майор обмяк, потеряв сознание. То, что не умер, я сообразил, пульс был учащенным и прощупывался хорошо, но при этом глаза закрыты и тело как мешок.