Подобная конструкция схожа с той, что применяется для больших межпланетных кораблей, которые используются в наши дни, но при этом следует учесть ее громадный размер. По сути, это был целый город, где вполне хватало места для колонии из двадцати тысяч человек, что позволяло планируемому составу из десяти тысяч удвоить свою численность за время долгого путешествия к Проксиме Центавра.

Соответственно, несмотря на размеры корабля, с сотней тысяч с лишним семьян на борту он был перенаселен впятеро.

Они мирились с этим лишь до тех пор, пока не подготовили все необходимое для анабиоза. Помещения для этой цели выделили, превратив в склады комнаты отдыха на нижних уровнях. Погруженные в сон требовали около одного процента пространства, необходимого для бодрствующих людей, и со временем на корабле стало свободнее. Добровольцев для анабиоза сперва было немного – благодаря своей уникальной наследственности они прекрасно осознавали, что такое смерть, и анабиоз казался им слишком похожим на «последний сон». Но немалые неудобства из-за крайней тесноты в сочетании со столь же крайней монотонностью бесконечного полета достаточно быстро заставили их изменить мнение, обеспечив постоянный приток желающих испытать подобие смерти, по мере того как для них появлялось место.

Те, кто продолжал бодрствовать, занимались рутинной работой – обслуживали корабль, ухаживали за гидропонными фермами, а также, что самое важное, заботились о самих спящих. Биомеханики разработали сложные эмпирические формулы, описывавшие деградацию человеческого тела в анабиозе, и необходимые меры, чтобы отсрочить ее с учетом ускорения, окружающей температуры, используемых лекарств и прочих факторов, таких как метаболический возраст, масса тела, пол и так далее. Используя верхние отсеки с пониженной силой тяжести, повреждения, вызванные ускорением (то есть самим весом тканей тела, тем самым, который приводит к плоскостопию или пролежням), можно было свести к минимуму. Но заботиться о спящих приходилось полностью вручную – переворачивать их, делать массаж, проверять уровень сахара в крови и проводить прочие процедуры, необходимые, чтобы крайне замедленный метаболизм не перешел в смерть. Не считая десятка камер в лазарете корабля, он не был рассчитан на пассажиров в анабиозе, и для этого не предусматривалась никакая автоматика. Так что утомительная забота о десятках тысяч спящих легла на плечи остальных.

Элинор Джонсон наткнулась на свою подругу Нэнси Уэзерел в столовой 9-D, которую ее завсегдатаи именовали Клубом, хотя те, кто ее избегал, называли столовую не столь лестными именами. Большинство посетителей составляла шумная молодежь. Лазарус был единственным из старших, кто часто заходил туда поесть. Шум ему не только не мешал, но даже нравился.

Спикировав на подругу, Элинор чмокнула ее в затылок:

– Нэнси! Так ты проснулась! Господи, как же я рада тебя видеть!

Нэнси выпуталась из ее объятий.

– Привет, подружка. Не пролей мой кофе.

– Ну а ты разве не рада меня видеть?

– Конечно рада. Но ты забываешь, что для тебя мы виделись год назад, а для меня – только вчера. И у меня все еще глаза слипаются.

– Давно тебя разбудили, Нэнси?

– Пару часов назад. Как твой малыш?

– Просто замечательно! – Лицо Элинор Джонсон просветлело. – Ты его не узнаешь – он здорово подрос за последний год. Скоро будет мне по плечо и с каждым днем все больше похож на отца.

Нэнси сменила тему – друзья Элинор старались не упоминать в разговорах ее покойного мужа.

– Чем ты занималась, пока я спала? Все еще возишься с детишками в садике?

– Да. Или, вернее, нет. Я веду ту же группу, в которой мой Хьюберт. Он теперь в начальной школе.

– Почему бы тебе несколько месяцев не поспать и не пропустить часть этой тягомотины, Элинор? Если так пойдет и дальше, ты станешь старухой.

– Нет, – возразила Элинор. – По крайней мере, пока Хьюберт не подрастет и не перестанет во мне нуждаться.

– Не будь сентиментальной. У половины женщин-добровольцев маленькие дети. И я нисколько их не осуждаю. Да хоть на меня посмотри – с моей точки зрения, полет пока что длился всего семь месяцев. Так что остальную его часть я могу хоть на голове стоять.

Элинор упрямо покачала головой:

– Нет, спасибо. Может, тебе так и лучше, но меня вполне устраивает то, что есть.

Сидевший за тем же столиком Лазарус яростно расправлялся с куском суррогатного стейка.

– Она боится что-нибудь пропустить, – объяснил он. – Нисколько ее не осуждаю – я тоже.

Нэнси снова сменила тему:

– Тогда заведи еще ребенка, Элинор. По крайней мере, освободишься от рутинных обязанностей.

– Вообще-то, для этого требуются двое, – заметила Элинор.

– И что с того? Вон, например, Лазарус. Из него получился бы отменный папаша.

Элинор улыбнулась, заставив Лазаруса покраснеть.

– Собственно говоря, – бесстрастно сказала она, – я уже ему предлагала, но он мне отказал.

Нэнси расплескала кофе, быстро переводя взгляд с Лазаруса на Элинор и обратно.

– Извини, не знала.

– Ничего страшного, – ответила Элинор. – Просто я одна из его правнучек в четвертом поколении.

– Но… – Нэнси тщетно боролась с привычкой не лезть в чужие дела. – Господи, но ведь подобное кровосмешение вполне допустимо. В чем заминка? Или мне лучше заткнуться?

– Да, лучше, – согласилась Элинор.

Лазарус смущенно поерзал на стуле.

– Знаю, я достаточно старомоден, – признался он, – но некоторых принципов я придерживаюсь с давних времен. В генетике тут дело или нет, но я попросту не считаю себя вправе жениться на собственных потомках.

Нэнси удивленно взглянула на него.

– А ты и впрямь старомоден! – заметила она и тут же добавила: – Или просто стесняешься. Меня так и подмывает сделать тебе предложение и посмотреть, что из этого получится.

Лазарус яростно уставился на Нэнси:

– Что ж, давай – увидишь, какой сюрприз тебя ждет!

– Гм… – задумчиво проговорила Нэнси, окинув его холодным взглядом.

Лазарус попытался играть с ней в гляделки, но в конце концов отвел глаза.

– Прошу меня извинить, дамы, – нервно проговорил он. – У меня дела.

Элинор мягко коснулась его руки:

– Не уходи, Лазарус. Нэнси – в душе кошка и ничего не может с этим поделать. Расскажи ей про планы насчет высадки.

– То есть? Мы что, собираемся садиться? Где? Когда?

Лазарус, слегка успокоившись, обо всем ей рассказал. До солнцеподобной звезды типа G2, к которой они проложили курс несколько лет назад, оставалось меньше светового года – чуть больше семи световых месяцев, – и теперь стало возможным определить с помощью параинтерферометрических методов, что звезда (ZD9817, или попросту «наша звезда») обладает некоего рода планетами.

Еще через месяц, когда до звезды останется половина светового года, должно было начаться торможение. Вращение корабля при этом останавливалось, и он тормозил с замедлением в один g, подлетая к звезде скорее на межпланетной, чем на межзвездной скорости, после чего предстояло начать поиски пригодной для человеческой жизни планеты. Вряд ли поиск занял бы много времени – их интересовали только ярко сияющие планеты, подобные видимой с Земли Венере, но не холодные далекие миры вроде Нептуна или Плутона или обугленные камни вроде Меркурия, прячущиеся в пылающей короне материнской звезды.

Если землеподобной планеты не обнаружится, им придется продолжить полет, приблизившись к этой «нашей» чужой звезде, откуда их вновь отбросит световым давлением, и они смогут возобновить поиски нового дома где-то еще – с той разницей, что теперь их не преследует полиция и они могут спокойно выбрать новый курс.

Лазарус объяснил, что «Новый рубеж» в любом случае не станет садиться на планету, – корабль был для этого слишком велик и разрушился бы под собственным весом. Вместо этого – если удастся найти подходящую планету – корабль должен был выйти на промежуточную орбиту, а исследовательские команды отправились бы на поверхность планеты на шлюпках.