Разбитая, выброшенная на свалку истории — в её образе не осталось и следа от былой власти и силы. Рене сняла маску, что приросла к лицу за полсотни лет и под ней оказалась запутавшаяся, обманутая, натворившая таких делов, что ни в сказке сказать, ни пером описать, девчушка.

Ребёнок, которого вырвали из семьи, лишили любви и ласки и дали на выбор кнут и ошейник, без пряника. Естественно, чтобы не сойти с ума, она поверила в праведность идеалов культа. Потому что сжечь деревню «во благо» легче, чем признать, что всё это лишь кровожадная прихоть Темнобога, ненавидящего всё живое в том числе.

Но даже по прошествии стольких лет, в глубинах памяти Рене ненавидела Патриарха. Та маленькая, обездоленная девочка проиграла бой, но не войну за сердце Магистра, и продолжала бить врага исподтишка.

И пусть эта победа маленькой загнанной девочки произошла в самый последний миг жизни этого тела, на коленях перед бывшим паразитом встречала смерть Ренесми, дочерь Арчибальда и Эммы, внучка Ульрика, Палача Сект.

— Перед тем, как ты меня убьёшь, я лишь хочу тебе сказать, Эспен… — просопела Рене. — В казематах под башней полно малышей, таких же как я когда-то… И среди них есть одна черноволосая малышка, её родители всё ещё живы… Прошу… умоляю… — задрожали губы девушки. — Не как Песнь Бездны, а как простая женщина… верни её домой. Она не должна… хнык… пройти по тому же пути, что и я!

Эспен сжал рукоять катаны изо всей силы и с рёвом попытался опустить на голову Рене, но невидимая рука сжала его запястья. Загорелые пальцы легли на плечо и знакомый голос успокаивающе произнёс:

— Не поддавайся мести. Не вешай на себя это порочное ярмо.

Обернувшись, Эспен увидел Азима, что продолжал держать его руки приподнятыми. Карие глаза кочевника тепло смотрели на брата по оружию, чей подарок он носил даже после смерти. Несмотря на сильный ветер, полы одежд Азима не шевелились. Значит, это всё было только в его голове…

— Ты познал любовь, радость и ненависть. Осталось тебе научиться последнему человеческому качеству — уметь прощать, — сказал кочевник.

— Прощение… — повторил Эспен, глядя на заплаканную Рене. — А-а-а!

И прогнав наваждение, Лис Пустыни опустил свой меч. Но ни фонтана крови, ни треска костей не послышалось. Лишь несколько вороных волосков были приподняты ветром и унесены далеко на восток, когда катана коснулась плеча Магистра.

— Зачем ты надо мной издеваешься? — приподняла голову Рене. — Давай же… убей… я не хочу так больше жить! Нет, это даже жизнью не назвать — это рабство!

— Закрой рот, — цыкнул Эспен и прикрыл веки, собираясь с мыслями. — Если ты действительно сожалеешь о произошедшем, то простого раскаяния будет мало, — вздохнул он и спрятал катану в ножны. — Ты должна искупить свои грехи делом, — сам не веря в то, что делает, Лис Пустыни протянул ей руку.

Как только пальцы Рене соприкоснулись с пальцами мечника, тот ощутил лёгкий импульс. Мурашки пробежали по всему телу. Взяв бывшего Магистра, он понял, что ни за что не сможет навредить этой женщине.

Потому что в момент прикосновения, вся жизнь Рене, вся тоска и боль, ужасы, самоистязания над душой и телом, её мысли о нём, о культе, о Патриархе. Он увидел в воспоминаниях девушки своего учителя и едва не заплакал от осознания их участи. Одновременно с тем, хотелось ещё и обматерить того, кто распоряжается судьбами людей: ведь Ульрик, не сумев спасти внучку из лап Темнобога, невольно создал того, кто сделал то, чего не смог сам.

Рене открыла Лису Пустыни всю свою душу и чувства. В том числе и то, из-за которого она угробила нарочно стольких своих людей. Стольких мужей она одолела и ни один из них, сочиняя Магистру дифирамбы, даря земли и ползая в ногах не сумел добиться даже заинтересованного взгляда.

Но стоило какому-то червю показать Рене, что в этом беспощадном, ненавидящем всё доброе и светлое мире Карцера есть выбор…

«Я плохо знаю тебя, как мужчину, Эспен. Но я вверяю тебе всю свою жизнь без остатка».

— Пора отсюда выбираться. Показывай, где катакомбы, — сказал Лис, услышав выстрелы пушек. Не дождавшиеся вести солдаты армии Белого Феникса приняли самостоятельное решение сравнять Цитадель с землёй и учитывая её состояние после битвы, это не потребовало бы много времени. Башня начала пошатываться, по вековым колоннам расходились метровые трещины, где-то уже провалился пол, а потолок обрушился. Твердыня Аммаста вот-вот сложилась бы карточным домиком.

— Они… — заикнулась Рене и тут же её оборвал свист стрелы. Из правого плеча девушки торчал наконечник из метеоритного сплава. Эспен поднял взгляд и увидел очнувшегося Энаса.

— Эта сука и тебя одурманила! Давай выбираться! — крикнул неко, подумав, что его друг попал под воздействие голоса бывшего Магистра.

— Ох… — Рене повалилась на Эспена всем телом и в этот момент башня содрогнулась. Кусок крыши на котором стоял мечник откололся, устремляясь в пучину тьмы.

— Твою же мать, Энас! — выругался Лис, пытаясь изменить положение тела в пространстве.

Но сзади его уже догоняло другой, более массивный обломок стены, что накрыл парочку спустя секунду, припечатывая к земле.

* * *

Остатки армии Белого Феникса и Старвода отошли за Гибельную реку, когда убедились, что от Цитадели камня на камне не осталось. Не дождавшись никого более из крепости, они сочли Лиса Пустыни и его верную братию погибшими, о чём позднее и доложили генералу Бальдру.

По такому поводу Большерук объявил в окрестных городах траур, совместно с празднованием победы на культистами, донимавшими десятки миллионов людей по всей Империи Доминос.

О храбром Лисе Пустыни, его верной спутнице Глории и проворном лучнике Энасе сочиняли песни и баллады, неделя проигрывая их в тавернах. Ветераны с гордостью делились историями о том, как сражались с Лисом Пустыни плечом к плечу при Доменгоне, пусть большая часть из этих баек и не соответствовала реальности. Наёмники же, преподносили историю Эспена, как образец, к которому должен был стремиться каждый солдат удачи: прошедший путь от беглого преступника до капитана рыцарей, Лис Пустыни вдохновлял молодых и заставлял стариков чувствовать себя живее, чем обычно.

Всё это выглядело немного забавно, учитывая, что все три героя песен стояли на холме неподалёку от Старвода, ожидая рассвета.

— Ты это… не обижаешься, надеюсь? — спросил Энас, всё ещё испытывая вину за то, что едва не погубил товарища.

— Я всё понимаю, дружище, — улыбнулся Эспен. — Челюсть не сильно болит, а то я ведь тебя нормально так приложил?

— До свадьбы заживёт, — махнул лапой неко.

Кустос медленно показался из-за гор, заставляя друзей прикрыть глаза козырьком из ладони. Первые лучи приятно согревали кожу лица, несмотря на то, что на дворе уже стояла Осень. Через пару месяцев грянут лютые дожди и первые заморозки, но до тех пор, троица решила насладиться последним совместным рассветом.

— Отличное выдалось приключение, — громко втянув воздух носом, произнёс Эспен.

— Лучшее в моей жизни, — согласно кивнул Энас.

— Ква-а! — добавила Глория.

— Ты уверен, что хочешь пойти сам? — спросил Лис Пустыни и повернулся к другу. — Мы ведь договаривались, что я помогу тебе в твоём путешествии на острова Чиноэ.

— Знаешь, мне нужно некоторое время, чтобы переварить произошедшее. И Гарольд… он прав, пришла пора мне стать мужчиной. Для этого, я должен научиться стоять за себя сам.

— До сих пор не верится, что старика не стало…

— Я хотел, чтобы это произошло в более спокойной обстановке, на его Родине, — поджал ухо Энас. — Клянусь, что назову своего первенца в его честь, пусть Гарольд и не подходящее имя для неко. Но перед этим нужно, как минимум, мне прорваться до шестого уровня. Уйдут годы, возможно, вместе с тобой это случиться быстрее, но я должен сам преодолеть все невзгоды, чтобы закалиться… А ты, что планируешь делать?

— Залягу на дно. Как удобно, оказывается, когда тебя считают мёртвым, — ответил Эспен.