Должен отметить вежливость и корректность гвинсильских полицейских. Они следовали за мной на почтительном расстоянии, время от времени подсказывали правильный путь.

– Здесь налево, – сказал старший.

Я свернул.

– Граница районов, – добавил он.

– Ну и что? – спросил я.

– Ничего, только мы сейчас в Исме, наш участок тоже в Исме, но пройти к нему ближе через два квартала Сомбура.

На моих глазах полицейские сменили внешность. У старшего быстро выросли усы, а второй стал как-то полнее, шире в плечах и выше ростом. У обоих сменились нашивки на рукавах.

– Что это с вами?

– Входим в соседний район, меняем форму, – пояснил старший.

– Тут сержантам положены усы, – с некоторой завистью прибавил его подчинённый.

Мы входили в так называемый Сомбур. Райончик явно беднее предыдущего. Странно, что в Гвинсиле существует такое. В городе мечты – и вдруг такая приземлённость.

– Изнанка жизни, – сказал я в задумчивости.

– Не разговаривать! – строго прикрикнул усатый сержант.

Я всё никак не мог привыкнуть к его новому виду.

Изменились и характеры полицейских, и даже их манера обращения со мной, – теперь они держали меня за руки и слегка подталкивали вперёд при каждом шаге.

Мы прошли два квартала, миновали границу районов и снова оказались в Исме. Всё вернулось на свои места: усы у сержанта исчезли, второй полисмен изменился в комплекции, вернувшись к прежнему виду; руки мои отпустили. Мне указали на тёмно-красную дверь двухэтажного кирпичного здания. Я вошёл.

– Куда? – сонный полицейский сидел у тумбочки с телефоном и жевал жвачку.

– Проходи, не обращай на него внимания, – успокоил меня сержант, входя следом.

– Я спрашиваю, куда? – обиделся сонный.

– Молчи уж, – отмахнулся сержант, и я спокойно прошёл вперёд по длинному коридору.

– Сейчас идём к капитану, – говорил сержант, когда мы поднимались на второй этаж, – он будет тебя допрашивать, говори ему всю правду, не нужно врать и хитрить, но только не стоит говорить о том, что мы шли через Сомбур. Если спросит – мы шли в обход. Хорошо? В обход. Скажешь?

Было странно, что сержант вдруг перешёл на ты и просьбу свою излагал вполголоса с просительной интонацией.

*

Вскоре я предстал перед капитаном. Огромный кабинет поражал своим великолепием, словно я находился не в казённом учреждении на допросе у полицейского чиновника, а в люксовой каюте на борту круизного лайнера. Всё вокруг оформлено в стиле, которому трудно подобрать название: тут вам и классика древних греков, здесь и роскошь эпохи Франциска I, а кое-где просматривались элементы средневековой культуры Японии. Много картин. Особенно заметной была картина в духе импрессионистов: девушка в ярком зелёном платье; босоногая, она стояла в луже и держала в руке яблоко; её мокрые волосы говорили о том, что она попала под дождь, а весёлый взгляд сообщал, что ей хорошо и радостно в том мире, где её нарисовали.

– Любите живопись? – приблизился капитан, человек примерно пятидесяти лет, убелённый сединами обладатель пышных усов. Он курил трубку.

– Не очень, – ответил я. – Картины статичны. В них нет действия. Мне больше нравится кино, там всё движется, меняется.

– Наверное, большой любитель порнофильмов.

– Почему вы так решили?

– Движется, меняется, – передразнил он и перешёл в деловую тональность:

– Я капитан второго участка Исмы. Моё имя Сайорс… Сайорс, – повторил он, – чёрт, забыл дальше.

Капитан обратился к двери и прокричал:

– Гил, напомни!

– О! – послышался возглас сержанта из коридора.

– Вот, – обрадовался капитан, – моё полное имя Сайорс О. Правда, вам его знать не обязательно. Вы преступник. Кстати, Гил, что он там натворил?

– Испортил объявление, – раздалось из-за двери.

– Плохо, – с красноречивым сожалением вздохнул капитан и снова обратился ко мне:

– Итак, вы согласны с утверждением, что вы настоящий преступник?

– Не совсем.

– Это как?

– В деле много спорных вопросов. А некоторые вещи мне совершенно непонятны. Всё-таки не нужно забывать, что я иностранец, нахожусь в вашем городе по частному делу.

Капитан меня не слушал. Он подошёл ближе к двери и поинтересовался:

– Вы нашли дочь Бомжевича, Гил?

– Нет, – последовал ответ сержанта.

– Где она может шляться?

– Не знаю.

– Слушай, Гил, а что это вдруг случилось, что ты стоишь там за дверью и не входишь в кабинет?

– Инструкция. Не могу нарушать.

– Что ж мне теперь вот так с тобой через дверь и разговаривать?

– Вероятно, да.

– Чёрт знает что! – возмутился капитан. – Дикость какая. Понапридумывают там, а я должен орать через дверь. Но, будем надеяться, что скоро всё поменяется и вернётся в норму. Приступим к допросу. Значит, вы преступник, вас доставили ко мне. Да, интересно, а каким путём вы шли, как вас привели?

– В обход, – ответил я, вспомнив о просьбе сержанта.

– Гил, ты слышал? – крикнул капитан. – Он говорит, что вы шли в обход.

– Нагло врёт. Мы прошли через Сомбур. Мы ведь не идиоты – тащиться через пять кварталов.

Капитан с наслаждением затянулся из трубки, выпустил дым правильным колечком и спросил:

– Зачем вы соврали?

Вероломство сержанта меня нисколько не смутило. Я уже привык ко всяким неожиданностям. Сейчас я беспокоился лишь о том, как бы поболезненнее отомстить.

– Вы знаете, капитан, ваш сержант замыслил злостную измену. Мне кажется, он от вас что-то скрывает. Он просил, чтобы я не рассказывал вам всей правды, которую знаю…

– Стоп, – перебил он, – с этого момента начинаются ваши показания, я должен записать.

Он прошествовал через весь кабинет, аккуратно водрузил свой толстый округлый бабский зад на кресло, похожее на трон, и вытащил журнал в полосатом переплёте. Полистав его, спросил:

– Ваше имя?

Я помнил, что мы с Борей придумывали какой-то псевдоним, но я совершенно забыл, как он пишется и произносится. Более того, я и своё настоящее имя не мог вспомнить, поэтому сказал первое, что пришло на ум – Уинстон.

– Черчилль, – добавил я неуверенно.

Капитан сделал запись.

– Так вот, Уинстон Черчилль, длинное у тебя имя, долго писать, да уж ладно, привыкну. Теперь ты самый обыкновенный преступник, церемониться с тобой никто не будет. Думаю, нужно кинуть тебя в тюрьму. Есть за что: испортил объявление, пытался оклеветать благородного сержанта. Но сначала я должен провести с тобой воспитательную беседу. Слушай.

Он поднялся и, мерным шагом следуя по кабинету в моём направлении, начал.

– Ты должен запомнить, что мы никого не наказываем за преступления, а помогаем оступившимся и заблудшим исправить ошибки. У полиции города на текущий момент две важнейшие задачи, которые…

Капитан взял со стола папку с надписью «Очень важный документ» и раскрыл её. Пару секунд он соображал, потом продолжил:

– Итак, две важнейшие задачи, которые заключаются в том, что их четыре. Первая и самая главная – борьба с кэхами и наркоманами. Ты не из них? Нет, не похож. И это тебя спасает от виселицы. Далее, вторая задача – борьба с маньяками и убийцами; третье – это борьба с воровством и поиски пропавшего добра. Господи, нам ещё искать эту чертовку – дочь Бомжевича. Как подумаю – волосы дыбом.

Захлопнув папку, капитан бросил её на стол.

– Вы ничего не сказали о четвёртой задаче, – напомнил я.

– А-а, – небрежно махнул он рукой, – самая непонятная статья. Пишут в инструкциях, что нужно бороться с взятками и должностными преступлениями. А как с этим бороться?

– Ну как же, с этим нужно бороться всеми силами и всем обществом, – произнёс я расхожую фразу, которую не раз слышал по телевизору.

– Много ты понимаешь! Всеми силами. Если, допустим, я сам совершаю должностное преступление, то как мне бороться против себя?

– А вы не совершайте.

– Хо! Сказанул тоже мне. Не совершайте. Мне же выгодно его совершить. Понял? Вы-год-но. И что с этим делать?