Синтия вообще почти не смотрела на экран. Она разглядывала сидящих вокруг людей. Если у них такие выражения лиц, когда они развлекаются, то как же они выглядят, когда несчастны? За редким исключением лица зрителей казались равнодушно-терпеливыми. В основном она видела на лицах недовольство, мрачные признаки физического страдания, несчастное одиночество, разочарованность и тупую злобу, зато веселые лица попадались крайне редко. Даже Тедди, чье бесшабашное веселье являлось одним из его главных достоинств, казался мрачным… впрочем, было понятно почему. Интересно, а почему же были так несчастны лица остальных?
Синтии вспомнилось виденное когда-то полотно под названием «Подземка». На нем была изображена толпа, вываливающаяся из вагона подземки, а ей навстречу ломится встречная толпа, рвущаяся внутрь. И те и другие явно спешили, и все же было видно, что происходящее не доставляет им ни малейшего удовольствия. В картине как таковой ничего красивого не было, ясно было, что единственной целью художника была жестокая критика образа жизни.
Она даже обрадовалась, когда фильм наконец кончился и они наконец оказались в объятиях относительной свободы улицы. Рэндалл поймал такси, и они поехали домой.
– Тедди…
– Что?
– Ты не обратил внимания на лица людей в зале?
– Да нет, не очень. А в чем дело?
– Все они выглядели так, словно никогда в жизни не радовались.
– Может, так оно и есть.
– Но почему? Вот смотри – у нас же бывают радости, правда?
– Ну еще бы!
– Мы постоянно радуемся. Даже когда мы разорялись и снова пытались начать бизнес, мы веселились. Мы отправлялись в постель с улыбкой и просыпались счастливыми. И так до сих пор. Так в чем же ответ?
Тут он в первый раз с момента начала поисков тринадцатого этажа улыбнулся и ущипнул ее.
– Радость – это жить с тобой, малышка.
– Спасибо. То же самое могу сказать и о тебе. А знаешь, когда я была маленькой девочкой, у меня была забавная идея.
– Расскажи.
– Я всегда была счастлива и так, но, взрослея, я стала замечать, что с мамой это не так. И с папой тоже. И учителя тоже не были счастливы… короче говоря, большинство окружающих меня взрослых не счастливы. И вот мне пришло в голову, что когда ты становишься взрослым, то обнаруживаешь нечто, что всю оставшуюся жизнь не дает тебе стать счастливым. Сам знаешь, как обычно обращаются с ребенком: «Ты еще маленькая, тебе не понять» или «Подожди, дорогая, вот вырастешь и сама поймешь». Мне всегда страшно хотелось узнать, что же это за тайну они от меня скрывают, поэтому я постоянно подслушивала, надеясь убедиться в том, что мне этого ни за что не обнаружить.
– Да, ты прирожденный детектив.
– Ну-ну. Но я поняла, что, чем бы это ни было, от него взрослые становятся не счастливыми, а печальными. И тогда я стала молиться о том, чтобы никогда не обнаруживать этого. – Она чуть пожала плечами. – Похоже, так оно и вышло.
Он усмехнулся:
– То же самое и со мной. Профессиональный Питер Пэн, вот кто я такой. Всегда счастлив так, будто у меня есть здравый смысл.
Она положила свою маленькую руку в перчатке на его руку.
– Не смейся, Тедди. Это-то и пугает меня в деле Хога. Я боюсь, что если мы продолжим, то обнаружим, что такое знают взрослые. И больше никогда не будем смеяться.
Он рассмеялся было, потом взглянул на ее руку.
– Слушай, да ты, похоже, серьезно! – Он пощекотал ее под подбородком. – Хватит ребячиться, малышка. Что тебе нужно, так это хороший ужин – и немного выпить.
IV
После ужина, когда Синтия как раз раздумывала над тем, что она скажет мистеру Хогу по телефону, прозвучал сигнал домофона. Она подошла к входной двери и взяла трубку переговорного устройства.
– Да? – Почти тут же она повернулась к мужу и почти беззвучно прошептала: – Это мистер Хог.
Рэндалл удивленно поднял брови, потом предостерегающе поднес палец к губам и на цыпочках направился в спальню. Она кивнула.
– Секундочку. Ну вот… теперь лучше. Похоже, плохое соединение. Слушаю вас.
– О… Мистер Хог. Конечно, поднимайтесь, мистер Хог.
Она нажала кнопку, отпирающую электрический замок на входной двери.
Хог вошел и нервно забормотал:
– Надеюсь, вы не сочтете это вторжением, но мне было страшно не по себе, и я почувствовал, что не в силах дождаться вашего отчета.
Она не пригласила его присесть.
– Прошу прощения, – вежливо сказала она, – но мне придется вас разочаровать. Мистера Рэндалла еще нет дома.
– О! – Казалось, он был расстроен до слез – настолько, что ей стало его жалко. Но тут она вспомнила, что утром пришлось пережить ее мужу, и снова ожесточилась.
– А вы не знаете, – продолжал Хог, – когда он вернется?
– К сожалению, нет. Жены детективов, мистер Хог, привыкают не ждать своих мужей.
– Да, понимаю. Что ж, не буду вас задерживать. Но мне просто необходимо с ним поговорить.
– Я так ему и передам. Может быть, вы хотели сказать ему что-то конкретное. Например, сообщить новые сведения?
– Нет, – медленно ответил он. – Нет, наверное… все это покажется просто глупым.
– Что именно, мистер Хог?
Он взглянул на нее:
– Интересно… миссис Рэндалл, вы верите в одержимость?
– В одержимость?
– В одержимость человеческой души… дьяволами?
– Честно говоря, я не слишком над этим задумывалась, – осторожно ответила она и подумала, слушает ли их Тедди и успеет ли он вовремя прийти на помощь, если она закричит.
Хог как-то странно теребил рукой ворот своей рубашки. Наконец расстегнул верхнюю пуговицу. Синтия почувствовала какой-то едкий, нечистый запах, потом она увидела у него в руке какую-то штуку, что-то висевшее на шнурке у него на шее под рубашкой.
Она с трудом заставила себя взглянуть на это и с внутренним облегчением поняла, что перед ней просто несколько зубчиков чеснока, которые Хог носил как ожерелье.
– Зачем вы это носите? – спросила она.
– Правда ведь глупо, да? – спросил он. – Дурацкое суеверие… но так мне легче. У меня пугающее чувство, что за мной постоянно следят…
– Неудивительно. Мы… мистер Рэндалл действительно следил за вами по вашей же просьбе.
– Нет, не то. Человек в зеркале…
Он заколебался.
– Человек в зеркале?
– Ваше отражение в зеркале всегда наблюдает за вами, но вы об этом знаете, и это вас не беспокоит. А вот у меня такое ощущение, что кто-то пытается добраться до меня и только ждет подходящего случая. Думаете, я спятил, да? – внезапно заключил он.
Синтия только вполуха следила за его словами, потому что заметила кое-что, когда рассматривала чесночное ожерелье на его ладони. Кончики его пальцев были покрыты волнистым узором из завитков и петель, как у любого другого человека, – и сегодня определенно не были покрыты коллодием. Она решила добыть для Тедди отпечатки пальцев Хога.
– Ну что вы, я вовсе ничего такого не думаю, – успокаивающе сказала она, – но мне кажется, что вы чересчур много беспокоитесь. Вам следует расслабиться. Не хотите выпить?
– Если можно, то стаканчик воды.
Ей было все равно чего – воды или виски, – все дело было в стакане. Она извинилась и отправилась на кухню, где выбрала высокий стакан с гладкими, без какого-либо рисунка стенками. Она тщательно отполировала его, осторожно положила льда и налила воды. Потом, держа его за самое донышко, вынесла в прихожую и подала Хогу.
Намеренно или случайно, но он сорвал ее планы. Он стоял перед зеркалом в прихожей, очевидно поправляя галстук и приводя себя в порядок после того, как снова одел на шею чесночное ожерелье. Когда, услышав ее шаги, Хог обернулся, она увидела, что он уже натянул перчатки.
Синтия пригласила его присесть, думая, что в этом случае он их снимет. Но он сказал:
– Я и так отнял у вас кучу времени.
С этими словами он отпил полстакана воды, поблагодарил ее и молча ушел.
Появился Рэндалл.
– Ну что? Ушел?