Ведь это вроде как на охоте: чтобы вспугнуть птиц, нужна хорошая собака, однако только охотник, идущий по следу собаки, может удержать ее от зряшной траты времени на погоню за кроликами. А для этого охотник должен знать обо всем не меньше, чем сама собака.

Я не хочу сказать этим ничего, что умалило бы достоинство ученых. Ни в коем случае! Мы собрали под своим крылышком всех гениев в данной области, которых только можно было найти в Соединенных Штатах — питомцев Чикагского, Колумбийского, Корнельского университетов, Массачусетского технологического, Калифорнийского технологического, Беркли, — вытащили их из всевозможных лабораторий, где они работали с радиоактивными элементами, да еще прихватили парочку выдающихся атомщиков, одолженных Англией. И эта публика располагала любыми приборами, которые только могла придумать и которые можно было соорудить за деньги. Пятисоттонный циклотрон, первоначально предназначавшийся Калифорнийскому университету, достался нам, но и он уже казался устаревшим в сравнении с теми новыми приборами, которые эти умники придумали, запросили и получили. Канада снабжала нас любым количеством урана — тоннами этого опасного сырья, добытого на берегах Большого Медвежьего озера, неподалеку от Юкона; технология же выделения урана 235 из более распространенного изотопа урана 238 уже была разработана той же группой исследователей из Чикагского университета, которые ранее изобрели более дорогой масс-спектрографический метод.

Кто-то в правительстве Соединенных Штатов уже довольно давно усек ужасные возможности, таящиеся в уране 235, и еще летом 1940 года все американские атомщики были взяты на учет и с них потребовали подписку о соблюдении секретности. Атомная энергия, если ее удастся получить, должна была, таким образом, стать государственной монополией; во всяком случае, хотя бы на то время, пока идет война. Атом имел шанс превратиться в необычайно мощное взрывчатое вещество — такое, что может присниться лишь в кошмарном сне, или же мог стать источником столь же невероятных ресурсов промышленной энергии. В любом случае, при наличии Гитлера, непрерывно вопившего о своем секретном оружии и выкрикивавшего грязные оскорбления в адрес демократии, правительство намеревалось держать любые новые открытия в данной области поближе к сердцу.

Гитлер потерял преимущества, вытекающие из положения первооткрывателя уранового секрета, только из-за того, что не принял должных мер предосторожности. Доктор Ган, ставший первым человеком, которому удалось расщепить атом урана, был немцем. Но одна из его помощниц бежала из Германии, спасаясь от еврейских погромов. Она приехала в нашу страну и здесь рассказала все, что ей было известно.

В своей лаборатории в Мэриленде мы нащупали путь использования урана 235 для контролируемого взрыва. Мы мечтали о тысячекилограммовой бомбе, которая заменит собой целый воздушный налет и одним-единственным взрывом превратит крупный промышленный центр в руины. Доктор Ридпат из Континентального политехнического утверждал, что он может создать такую бомбу, но пока не в состоянии гарантировать, что она не взорвется сразу же, как только будет заряжена; что же касается силы взрыва… ну… он сам не может заставить себя верить собственным расчетам — уж больно много там приходится писать нулей.

Проблема, как это ни странно, заключалась в том, чтобы создать взрывчатое вещество, которое обладало бы достаточно слабыми внутренними ядерными связями, чтобы взрывать по очереди целые страны, и было бы достаточно стабильно, чтобы делать это только тогда, когда ему прикажут. Если бы мы могли одновременно создать эффективное ракетное топливо, способное понести боевую ракету со скоростью тысяча миль в час или больше, тогда мы оказались бы в состоянии заставить почти любую страну относиться к «дяде Сэму» действительно как к уважаемому дядюшке.

Мы возились с этой проблемой весь остаток 1943 года и значительную часть 1944. Война в Европе и неприятности в Азии продолжались. После того как Италия капитулировала, Англия сумела высвободить достаточное число судов из своего Средиземноморского флота, чтобы ослабить блокаду Британских островов. С помощью самолетов, которые мы могли теперь ей регулярно поставлять, и тех устаревших крейсеров, которые мы ей одолжили, Англия как-то удерживалась на плаву, зарываясь в землю и переводя туда все больше и больше своих оборонных заводов. Россия, как обычно, склонялась то в одну, то в другую сторону, очевидно, придерживаясь политики не дать ни одной из воюющих сторон получить преимущество, которое позволит довести войну до победного конца. Кое-кто начал рассуждать о возможности «перманентной» войны.

Я убивал время в административном офисе, пытаясь хоть немного улучшить свое умение печатать на пишущей машинке (большую часть докладных Маннинга мне приходилось печатать самому), когда в комнате возник ординарец и доложил о приходе доктора Карст. Я включил внутреннюю связь.

— Пришла доктор Карст, шеф. Вы примете ее?

— Да, — ответил он из своего кабинета. Я приказал ординарцу впустить посетительницу. Эстелла Карст была совершенно необыкновенная старуха и, я полагаю, первая женщина в инженерных войсках, добившаяся высокого звания. Она имела степень доктора медицины, а также доктора наук и очень напоминала учительницу, которая была у меня в четвертом классе. Думаю, именно поэтому я инстинктивно вскакивал всякий раз, как она входила в приемную — боялся, что она поглядит на меня и презрительно шмыгнет носом. Разумеется, причиной был не ее чин — мы тут с чинами не очень считались.

На ней был рабочий комбинезон и длинный, как у продавца, фартук; поверх всего этого она набросила накидку с капюшоном, чтобы укрыться от снега.

— Доброе утро, мэм, — сказал я и провел ее в кабинет Маннинга.

Полковник приветствовал ее с той вежливостью, которая сделала его столь популярным в женских клубах, и усадил в кресло, предложив сигарету.

— Рад видеть вас, майор, — сказал он ей, — а я как раз собирался на днях заскочить в вашу лавочку.

Я знал, куда он метит; тематика доктора Карст имела медико-физический уклон; он же хотел заставить ее изменить направление исследований, сделав их более актуальными с точки зрения обороны.

— Не смейте называть меня майором! — ответила она недовольно.

— Извините, доктор…

— Я пришла по делу, и мне надо поскорее вернуться обратно. Готова предположить, что вы тоже человек дела. Полковник Маннинг, мне нужна помощь.

— Я тут как раз для этого.

— Ладно. В своих исследованиях я столкнулась с рядом трудностей. Думаю, что один из сотрудников отдела доктора Ридпата мог бы помочь мне, но доктор Ридпат, видимо, не слишком расположен к сотрудничеству со мной.

— Вот как? Что ж, вряд ли я смогу действовать через голову начальника отдела, но все же расскажите мне, в чем дело; может быть, нам удастся решить этот вопрос. Кто вам нужен?

— Мне нужен доктор Обри.

— Специалист в области спектрографии. Хмм-м… Я понимаю колебания доктора Ридпата и склонен с ним согласиться. В конце концов, исследуемая проблема сверхмощных взрывчатых веществ — приоритетная тема в нашей конторе.

Она вспыхнула, и мне показалось, что сейчас она прикажет ему, по меньшей мере, остаться в классе после уроков.

— Полковник Маннинг, вы понимаете, какую роль играют искусственные радиоактивные вещества в современной медицине?

— Что ж, полагаю, мне это известно. Тем не менее, доктор, наша главная миссия — это совершенствование оружия, которое может гарантировать безопасность нашей страны в случае войны.

Она шмыгнула носом и кинулась в бой.

— Оружие… чушь собачья! А что, в армии нет медицинской службы, что ли? Разве не важнее знать, как вылечить человека, нежели разорвать его в клочья? Полковник Маннинг, вы не тот человек, который должен возглавлять наш Проект? Вы… вы… поджигатель войны, вот кто вы такой!

Я чувствовал, что мои уши пылают, но Маннинг даже не шелохнулся. Он мог доставить ей кучу неприятностей, мог отправить под домашний арест, может быть, даже отдать под трибунал, но наш Маннинг не таков! Помнится, он как-то сказал мне, что каждый раз, когда подчиненного отправляют под трибунал, это означает, что некто из старших офицеров опять лопухнулся и не справился со своими обязанностями.