Призванные царевичем Алексеем, сыном свергнутого и ослепленного императора Византии Исаака Ангела, крестоносцы после длительной осады захватили Константинополь и теперь грабили его.

Третьи сутки они хозяйничали в немногих кварталах, чудом уцелевших от пожара, третьи сутки они грабили дома богатых византийцев, лавки торговцев и горожан, и врывались даже в христианские храмы в поисках поживы.

Алые кресты были на доспехах этих варваров как символ великой кротости Христовой, но сейчас они были почти незаметны под слоем алой крови, крови несчастных христиан.

За участие в крестовом походе всем было обещано прощение грехов – но сейчас, опьяненные кровью, опьяненные жаждой богатой добычи, крестоносцы только бесконечно множили свои грехи.

Кое-где победителям еще сопротивляются последние разрозненные отряды защитников великого города – императорские гвардейцы-секироносцы в бронзовых латах, варвары-наемники в кожаных нагрудниках, но они гибнут один за другим или благополучно переходят на сторону победителей.

По залитой кровью константинопольской улице ехал на коне закованный в броню рыцарь. Доспехи его были покрыты копотью великого пожара, залиты кровью – но то была кровь побежденных воинов, а не невинно убитых горожан. И алый крест на груди рыцаря сиял первозданной чистотой.

То был Ги де Кортине, барон Э, прозванный Благочестивым, честь и украшение крестоносного войска.

С горечью смотрел паладин на разграбленный, оскверненный город. С горечью смотрел на своих товарищей-крестоносцев, снующих по городу как дикие волки в поисках сокровищ.

Нет, не волки – в них не было красоты благородных хищников. Как собаки, как злобные и беспощадные одичавшие собаки…

Он увидел разграбленную лавку – одну из десятков и сотен таких же, но вдруг его охватило странное чувство.

Словно какой-то голос позвал его…

Паладин подъехал, спешился, набросил повод на коновязь, вошел в лавку.

Сразу у двери на него обрушился знакомый, ужасный запах – запах свежей, недавно пролитой крови.

Глаза рыцаря быстро привыкли к полутьме, он шагнул вперед и увидел до отвращения знакомую картину недавнего разгрома.

Разорванные и окровавленные персидские ковры, разбитые алебастровые вазы из Магриба, расколотые шкатулки из драгоценного розового дерева, рассыпанные по полу дорогие бусины – жемчужные, бирюзовые, рубиновые…

Не сразу он заметил хозяина.

Он полулежал на полу в луже крови, привалившись к стене. Глаза его были открыты, и в них еще не угас огонь жизни.

Увидев рыцаря, он приоткрыл окровавленный рот, в глазах его промелькнул ужас, но потом он сменился надеждой. Торговец что-то зашептал.

Рыцарь склонился к нему, чтобы разобрать шепот умирающего.

– Сбереги ее, добрый человек! – прошелестел едва слышный голос. – Я вижу, что ты честный и благородный человек!

– О чем ты, несчастный?

Умирающий скосил глаза вниз.

У него на коленях лежала старая, помятая медная лампа. Самая обычная, масляная.

Почему хозяин этой лавки, полной сокровищ и драгоценностей, прижимал к себе эту старую, дешевую лампу? Почему он просит рыцаря сберечь именно ее?

– Ты говоришь об этой лампе? – удивленно спросил умирающего рыцарь.

– О ней… – торговец опустил веки. – Обещай мне, что сохранишь ее, чего бы это ни стоило!

– Я сохраню ее, если это так важно для тебя. Но почему ты так о ней беспокоишься?

Губы торговца шевельнулись, словно он еще что-то хотел сказать, что-то чрезвычайно важное, но тут же его глаза закатились, и из уст вырвался последний вздох.

Несчастный умер.

Крестоносец закрыл рукою глаза мертвеца, сложил его руки на груди, затем прочел над ним заупокойную молитву.

Это было все, что он мог для него сделать…

Впрочем, не все.

Вспомнив последнюю волю покойного, рыцарь взял старую лампу и положил ее в седельную сумку.

Покинув лавку, он отправился дальше по охваченному грабежом городу.

Солнце клонилось к закату, и пора было подумать о ночлеге.

В городе почти не осталось постоялых дворов, а те, что уцелели, были переполнены. Как всегда на юге, быстро темнело, и вскоре на Константинополь обрушилась темная, жаркая, душная ночь, освещаемая только багровыми отсветами пожаров да факелами снующих по городу мародеров.

Так и не найдя своих соратников, рыцарь наткнулся на чудом уцелевший дом и попросил у хозяина ночлега. Тот испуганно покосился на крестоносца, но все же не посмел отказать ему и отвел в сарай. Там нашлась охапка сена, которая вполне могла заменить неприхотливому рыцарю постель. Еще одна охапка послужила ужином для верного рыцарского коня. Нашлось у хозяина и вино, к которому он принес ковригу хлеба и горсть фиников.

Утолив телесный голод, благочестивый рыцарь подумал о душе. В седельной сумке у него была рукописная библия, но в сарае было слишком темно.

Тут крестоносец вспомнил о лампе, которую взял у погибшего торговца.

Он достал ее и задумался: где бы взять масла, чтобы осветить свое пристанище.

В задумчивости он пару раз ударил кресалом о кремень, посыпались искры, и, к его удивлению, старая лампа загорелась. Видимо, в ней еще были остатки масла.

Сарай наполнился странным, волнующим ароматом. Ароматом освещенного луной ночного сада.

Голова рыцаря закружилась, и перед его глазами поплыло удивительно яркое видение.

Ему виделось, что он выезжает из ворот замка и скачет по выжженной солнцем долине, в ряду таких же закованных в латы крестоносных рыцарей, навстречу всадникам ислама в ярких чалмах. Два отряда сшибаются в смертельной схватке, долина наполняется криками боли и торжества.

Крестоносцы начинают одолевать, они теснят мусульманских воинов, прижимают их к каменной гряде. Победа кажется уже близкой, но тут из-за невысокого холма, поросшего колючим кустарником, вырывается новый отряд сарацин.

С боевым кличем они обрушиваются на фланг крестоносцев, и через считаные минуты большая часть рыцарей падает под их ударами. Что же страшнее всего, один из исламских бойцов убивает вождя крестоносного воинства Конрада Монферратского…

Смерть предводителя лишила уцелевших крестоносцев воли к победе, они сбились в кучку, ощетинившуюся копьями, и стали пробиваться к воротам замка.

Но в это время видение начало бледнеть и постепенно растаяло, как утренний туман.

Рыцарь осознал, что находится в бедном сарае, со двора доносилось сонное всхрапывание коня…

Он подумал, что его посетило странное видение, улегся на сено и заснул.

Едва я утром явилась на работу, меня сразу вызвали в кабинет начальника.

Там уже сидела Басинская – та самая неподражаемая Ираида Павловна, которую за глаза все в нашей конторе называют Бастиндой.

Вы, разумеется, помните, кто такая Бастинда – злая и очень страшная волшебница из сказки. Она правила страной Мигунов и смертельно боялась воды. И это единственная вещь, которая не совпадает у Ираиды со сказочной Бастиндой. Воды она не боится, это мы точно знаем, во всем остальном она – вылитая ведьма. Злая, грубая, скандальная баба. Хамит всем подряд, ругается матерными словами и курит как паровоз.

В общем, достала всех, но когда кто-то из сотрудников, пожелавший остаться неизвестным, дал ей прозвище Бастинда, стало как-то легче. Да еще мы все сложились и на прошлый Новый год подарили Бастинде фиолетовый шарф. Ведь в сказке Бастинда управляла Фиолетовой страной и одевалась исключительно в фиолетовую одежду.

Она-то конечно, никаких сказок не читала даже в детстве, так что понятия не имела, в честь кого ее назвали. И даже обрадовалась лиловому шарфику, и носила его всю зиму, в то время как коллектив потешался от души.