Самым большим препятствием для оценки уровня преступности (не только убийств) в средневековой Англии является тот простой факт, что мы не можем принимать средневековые обвинительные заключения за чистую монету. Частные обвинители часто прибегали к юридическим вымыслам, чтобы обойти ограничения жесткого общего права. Приведем два характерных примера:
(1) В целом тяжущиеся стороны предпочитали беспристрастное правосудие и быстрое решение королевского суда местному суду. Поэтому для того, чтобы дело рассматривалось королевскими судьями, они изощренно усиливали характер своих обвинений. Утверждение о нарушении мира короля (contra pacem), о нападении с применением силы и оружия (vi et armis) или о краже на сумму более 40 шиллингов были признанными юридическими фикциями, использовавшимися для передачи дела в юрисдикцию короля.
(2) Использование "билля Мидлсекса" - пожалуй, самая распространенная юридическая фикция. Для того чтобы дело о долге было передано в Королевскую скамью (что было значительно эффективнее, чем в Суд общей юрисдикции), обвиняемый фабриковал иск о преступном проникновении в Вестминстер, где Королевская скамья обладала уголовной юрисдикцией как местный суд. После того как обвиняемый оказался в тюрьме, фиктивный иск был полностью прекращен, а обвинитель перешел к рассмотрению долгового иска в Королевской скамье. В обеих этих ситуациях обвинения в совершении преступления были необоснованными.
Частные обвинители не были одиноки в манипулировании законом. Когда присяжные считали, что обстоятельства убийства не заслуживают смертной казни, они подгоняли детали протокола, чтобы добиться помилования. Так, под благосклонным руководством присяжных мужчина , обнаруживший свою жену во время секса с другим мужчиной, а затем быстро зарубивший любовника до смерти, превращался в жертву, загнанную в угол, которая бросается в бой только тогда, когда у нее нет другого выхода, поскольку ее жизнь находится в непосредственной опасности. Изменение обстоятельств дела происходило не во всех и даже не в большинстве обвинительных приговоров. Тем не менее, без параллельного сравнения всех деталей дела в судебной практике (от дознания до обвинительного заключения и судебного разбирательства), что редко удается сделать из-за плохой сохранности документов, невозможно определить, фальсифицировали ли присяжные факты по делу. Юридическим вымыслом проникнуты и обвинения в изнасиловании, выдвинутые против духовенства средневековой Англии. Недовольные неспособностью приходских священников исполнять обет безбрачия, разгневанные прихожане брали закон в свои руки, обвиняя их в изнасиловании. При этом обвинители прекрасно знали, что их непокорные священники не будут казнены как преступники. Осужденный священник претендовал на "пользу духовенства" - освобождение от суда в королевских судах; вместо этого он имел право быть судимым своими коллегами, т.е. священнослужителями. Таким образом, из королевского суда он попадал в епископский, где в перечень наказаний не входила казнь из-за запрета, наложенного на духовенство, не проливать кровь. Скорее, в епископском суде разгульный священнослужитель должен был ответить покаянием за свои (пусть и добровольные) сексуальные проступки, что, собственно, и было целью предъявления ему обвинения.
Еще более усложняет ситуацию то, что преступления тогда означали совсем не то же самое, что сегодня. Возьмем, к примеру, такое преступление, как изнасилование. Латинский глагол, используемый для описания преступления "изнасилование", - rapio, rapere, что означает "захватывать". Опираясь на это более широкое значение термина, юридические обвинительные заключения используют его в основном в двух сценариях: (1) соитие без согласия и (2) изнасилование, т.е. похищение без согласия. В обоих случаях речь идет не о согласии жертвы, а о согласии ее мужа или отца. В первую категорию иногда попадали и решительные женщины, которые выходили замуж против воли отца. В последней ситуации большинство женщин не только давали согласие на похищение, но и собирали чемоданы и были готовы уехать. Действительно, слишком часто "насильником" женщины оказывался член семьи , помогавший ей покинуть насильственный брак. Внимательное отношение к формулировкам обвинительного заключения позволяет определить, какие "изнасилования" также относятся к насильственным действиям сексуального характера. Присяжные включали "лексические дублеты" (фраза, придуманная Кэролайн Данн), такие как rapuit et cognovit carnaliter ("он изнасиловал ее и плотски познал ее") против rapuit et abduxit ("он изнасиловал и похитил ее"), чтобы уточнить характер преступления. Однако все остальные вышеупомянутые проблемы по-прежнему связаны с существующими записями.
Другие правонарушения, которые мы сегодня классифицируем как уголовные, в средневековом мире относились к более слабо выраженной гражданской юрисдикции и поэтому не фиксировались в коронных исках. Пролитие крови, драка, нападение, нанесение ран, бунт и бесчинства могли быть предметом иска в самых разных судах, и поэтому они оказались разбросанными среди гражданских юрисдикций местных, королевских и церковных судов. Уголовная юрисдикция также не включала в себя преступления, совершенные против или с участием духовенства. Таким образом, любое исследование, сконцентрированное исключительно на материалах королевских судов, не может дать полной картины средневекового насилия.
Пинкер никогда не видел протоколов средневековых судебных заседаний и не понимает, как работало право в Средние века. Поэтому неудивительно, что ничего из вышеперечисленного не учитывается в его рассуждениях о средневековых цифрах. Когда он сравнивает средневековую статистику с современной, он не понимает, что они измеряют совершенно разные вещи; без достоверной статистики вся аргументация Пинкера рассыпается. Он не может утверждать, что насилие снизилось со времен Средневековья, поскольку у нас нет реальных доказательств этого. Более того, совершенно неясно, насколько жестокими были Средние века.
Историографический контекст
По мнению Пинкера, убедить аудиторию в жестокости Средневековья - задача непосильная; однако для медиевистов более привычной претензией является кажущееся естественным смешение понятий "средневековый" и "варварский". Во многом это объясняется тем, что Элиас, хотя и является новичком для Пинкера, но уж точно не новичок для историков. Теория цивилизационного процесса Элиаса является одним из основополагающих текстов для исследований исторического насилия и неоднократно обновлялась за счет новых концепций с момента ее публикации в 1939 году и перевода на английский язык в 1969 году. Несомненно, наиболее глубокие размышления вызвала книга Мишеля Фуко "Дисциплина и наказание: Рождение тюрьмы" (1975). Фуко значительно повысил ставки, рассматривая средневековые монархии, использующие террор как инструмент государственного строительства. Для того чтобы заставить сопротивляться все возрастающему влиянию централизованной власти, государство устраивало публичные зрелища насилия, накладывая кару на тела тех, кто не проявлял должного уважения при столкновении с властью. Работы Фуко не фигурируют в библиографии Пинкера, однако, поскольку книга посвящена демоциду, его тень сильно нависает над исследованием.
Борьба с не менее сенсационными и аисторическими взглядами Фуко на протяжении последних 45 лет заставляет медиевистов задаваться вопросом о том, насколько точным является его и Элиаса представление о средневековой эпохе. Никто не возражает против того, что средневековый мир был жесток: так оно и было. В средневековых проповедях регулярно рассказывается о том, как Бог мстит человеку, распространяя болезни, поднимая бури, поджигая дома и деревни, вызывая внезапную смерть. Акцент на распятии и страданиях Христа способствовал широкому распространению самонасилия среди адептов - от голодания до бичевания и т.п., о чем свидетельствует жизнь Генриха Сузо, доктора церкви, который спал на гвоздях и в течение восьми лет носил на спине крест в натуральную величину. Церковь не гнушалась назначать кающимся порку или тюремное заключение, если этого требовал характер греха. Светское право предписывало публичное повешение, сожжение, ослепление и кастрацию за совершение преступлений, а священнослужители во всеуслышание рекомендовали всем благочестивым христианам посещать казни в качестве средства, удерживающего от преступного образа жизни. Если насилию можно научиться, то средневековые мужчины, безусловно, учились этому дома, так как мужья должны были жестко управлять своими женами, детьми и слугами. Однако все это еще далеко от зарождающегося паноптикума, описанного Фуко.
