— Ну и что? Тот, на мотоцикле, доехал до Кудовы и передал его молодому.

— А с чего ты взяла, что неизвестный искал пленку? Кошелек-подковку, согласна, свой кошелек каждому хочется получить обратно, а пленку?

— Потому что искал в тех местах, где она может быть спрятана. Раскрыл упаковку с моим рафахолином. Зачем?

— Может, у него тоже печень болит? — предположила мамуля, и в ее голосе прозвучало сочувствие.

— Вот-вот! — подхватила Люцина, непонятно, в шутку или всерьез. — Ты проверила, он не принял лекарство?

Ну и семейка, спятишь с ними!

Вздохнув, я вытащила флакон с таблетками, высыпала их и пересчитала. Было тридцать штук, как надо.

— Сами видите! Ничего у него не болело, не лекарство он искал. Да мы и сами могли бы уже догадаться — они давно охотятся за фотопленкой. Именно за ней. А кошелек потеряли уже в процессе поисков...

Мамуля усомнилась:

— Даже если ты и права, откуда они могли знать, что пленка у нас, а не у Яди? Если, как ты говорить, они с самого начала охотятся за ней и следят за нами, должны искать пленку у Яди в Варшаве.

Я опять вздохнула:

— В том-то и дело! Когда тетя Ядя уезжала, мы перекрикивались с ней так, что эхо раздавалось в окрестных горах. О местонахождении пленки могли узнать все, кто находился в тот момент на вокзале, весь город.

И у меня в ушах опять зазвенели отчаянные «ииии» и «ууууу». Да, без сомнения, если за нами следили, то точно знали, у кого находится пленка.

— Вот значит что, — задумчиво произнесла Люцина. — Если они следят за нами, должны знать — пленка у нас, мы ее еще не проявили и пока не знаем, что на ней...

— Почему же тогда они не попытались выкрасть ее еще в Нисе? — спросила мамуля, и в ее голосе явно звучала претензия по адресу недогадливых преступников.

— А ты откуда знаешь, что не пытались? Может, и пытались, да у них не получилось. Помнишь, какой шум мы подняли из-за льняной тряпки? Могли и за окнами подслушивать, и за дверями топотать, мы бы все равно не услышали.

— Ты права. Могли. И что будем делать?

Я уже приняла решение:

— Надо обратиться в милицию. Дела зашли так далеко, что самим нам не справиться. Мы не знаем, из-за чего весь сыр-бор разгорелся, не знаем, что такое выкинула Тереса, но найти ее надо во что бы то ни стало. Повторяю, самим нам не разобраться.

Реакция на мое предложение была однозначной и на редкость дружной. Все трое решительно воспротивились, все принялись кричать. Правда, аргументы у каждого были свои. Признаюсь, я такого не ожидала.

— Погодите, не все сразу! С чего вдруг взъерепенились? Может, я чего не понимаю? Или не знаю? Какие-нибудь фамильные тайны? Почему мы не можем искать Тересу легальным путем? Самое нормальное дело...

— И вовсе не нормальное! — крикнула мамуля. — Не желаю впутывать милицию в наши семейные дела, не желаю... не желаю, чтобы меня затаскали по ихним управлениям, отделениям, комиссариатам! Не желаю! Вот если бы на Тересу кто-то напал в горах, какие-то... не знаю, грабители, бандиты — другое дело. Сейчас мы знаем — она жива и здорова, значит, сама отыщется, а потом будем предъявлять претензии, что мы напустили на нее милицию. Ведь она же приехала из Канады!

— Ну и что? Всех, кто из Канады, отлавливают и бросают в подземелье?

Люцина, редкий случай, поддержала старшую сестру:

— Я согласна, милицию нельзя впутывать в это дело. Тут что-то не так, Тереса с самого начала чего-то боялась, вспомните, как ее напугали визиты незнакомых...

— Один визит!

— А вот это еще под вопросом. Кажется мне, она впуталась в какую-то историю, наверняка случайно, но впуталась, а мы напустим на нее милицию. А если действительно у нее что-то не в порядке? И оставшийся отпуск она проведет... ну, если не за решеткой, то в кабинетах следователей, на допросах. Тоже хорошего мало. И не исключено, что посадят. А у нее ревматизм...

Я рассердилась:

— Какая решетка, при чем тут решетка? Что за глупости! Будто милиция только тем и занимается, что сразу за решетку сажает!

— На решетке я не настаиваю, но запросто могут запретить ей покидать Варшаву. Представляешь, как она обрадуется? Нет, я ничего не утверждаю, но согласись, история подозрительная.

Отец высказался не столь эмоционально, но твердо:

— Я в это дело вмешиваться не желаю. Вы тут что-то говорили о хахале, я слышал. Тереса может делать, что пожелает, но мне это не нравится. Ни в какую милицию я обращаться не стану, не желаю международного скандала. Дойдет до Тадеуша, а ему будет неприятно.

Я уже готова была рвать на себе волосы.

— Да что на вас такое накатило, спятили вы, что ли? При чем тут международный скандал? Как Тадеуш может узнать об этом?

— Очень просто, — возразили мне. — Дадут объявление в газетах, объявят всепольский розыск, а Тадеуш польские газеты читает.

В общем, опять проблемы. И неразрешимые, потому что каждая сторона стояла на своем. Проблемы усугубляла полнейшая неясность в отношении Тересы: что у нее было на совести и что с ней произошло. Замешана в какую-то подозрительную аферу и ее исчезновение связано с этим? Влюбилась и сбежала с предметом своих чувств? Ее похитили совершенно посторонние злоумышленники и увезли в неизвестном направлении?

Любая версия представлялась реальной, и в любом случае не хотелось вмешивать в дело милицию. И одновременно необходимо было как можно скорее разрешить загадку. Но вот каким образом это сделать — никто не мог посоветовать ничего разумного.

Мамуля ела творог и ворчала:

— Тереса моя младшая сестра, я не позволю ей делать глупости.

— Она уже совершеннолетняя, — автоматически возразила Люцина.

— Что с того? Совершеннолетняя, да глупая. Не позволю ей крутить любовь с первым попавшимся хлыщом! Пусть в Канаде крутит, там я за нее не несу ответственности. В Канаде я не вмешиваюсь, Тадеушу самому решать.

— Да неужели вы до сих пор не поняли, что никакая это не любовная история, а подозрительная афера! — простонала я.

— И в подозрительные аферы не позволю ей вмешиваться!

Вот и втолкуй им что-нибудь! Меня просто не желали слушать, каждый стоял на своем. Видя мое отчаяние, Люцина сделала попытку успокоить меня: