– Понятно, – рассеянно кивнул Степан. – В общем, Саша, ты же в их комендатуре подвизаешься. Других русских там нет. Пошукай там по бумагам, воздух понюхай. Склад-то понятно, что уже потерян. Жаль, эх… Там партия топлива немецкого была, сбыть не успели. Но вот парня бы оттуда как-то вытащить… Пропуск ему какой устроить или еще как. Пошукай там, что можно сделать. Сможешь?

– Идет, – сразу согласился я. Интересы наши совпадали, но про Яшку Степан не знал, ведь он тоже там томится и рискует стать подопытным мышонком. Да и незачем Степе такое знать. Я же не спрашивал, что им было за дело до Тодтовсого склада, когда они там шумиху со взрывами и пожарами устроили, когда я Наташу вытаскивал.

– Вот этот наш человек, – Степан протянул мне бумажку. – Лев Борисович Яковец, сорок семь лет… Ого, почему-то я думал, что на жуликов в психушке работает какой-нибудь завхоз или санитар, а тут целый психиатр, заместитель завотделением… – Все запомнил?

Я кивнул. Степан сунул бумажку в рот и тщательно прожевал. Посмотрел на меня. Цепко так. С лисьим прищуром.

– Ну и чтобы тебе не казалось, что я просто с тебя должок требую, вот, держи как задаток, – он полез в карман и протянул мне небольшой сверток. – Не бог весть что, но вещица красивая. Девушке может какой красивой подаришь.

Степан ушел. Я развернул обрывок газеты. Усмехнулся. Красивая вещица. Золотая подвесочка с изумрудом.

Но подрываться и бежать в комендатуру прямо сейчас я, ясное дело, не стал. В кои-то веки мне выпала спокойная ночь, в которую можно выспаться. Значит надо эту возможность по полной использовать. Мне все-таки не двадцать, чтобы без сна и отдыха бегать. Завтра, все завтра. Приду на работу в комендатуру, как полагается, вот тогда и разверну бурную деятельность.

Отрубился я намертво, часов на двенадцать. Проспал, как младенец, проснулся, когда уже солнце встало. Умылся, побрился, помахал руками, чтобы кровь разогнать, и почапал на работу.

К обеду, слоняясь по коридорам и осторожными расспросами, примерную диспозицию я выяснил. Первые три этажа нашей комендатуры занимались текущими городскими делами: ремонтом зданий, водоснабжением и электричеством, восстановлением инфраструктуры и техническими вопросами печатных газет и листовок. А вот четвертый этаж… Четвертый был особенным. Вход туда был только через одну дверь, а чтобы еще более обезопасить его от случайных людей даже среди своих, немцы еще и решеткой лестничную клетку перегородили. Вход туда был открыт только особо избранным, по особым пропускам. И именно там сейчас выделили кабинет Зиверсу и его подручным. Там же в свое время квартировал безвременно нас покинувший гестаповец Алоиз. Это, конечно, была не крепость, как у штаба армии, и не особняком стоящий дом, как у абвера. Но проникнуть на четвертый этаж просто так, внаглую, вряд ли получится.

Что касается этой самой психушки и планов на нее, сотрудники нижних трех этажей ничего толком не знали. Зиверс первым делом запросил привезти все документы лечебного учреждения – истории болезни и личные дела докторов. И посадил за все эти бумаги пару своих людей. И те засели, чуть ли не с шести утра. Несложно догадаться, что именно они делают – сортируют. Кого-то оставят на опыты, кого-то запишут в ассистенты, кого-то отбракуют и отправят прямиком в печь. Этого мне никто не сказал, но было и необязательно. Я все-таки из будущего прибыл. И в отличие от того же Степана никаких иллюзий насчет фрицев не питал. Там, где за дело взялись их врачи, выживших не будет. А те, что переживут, никогда уже не смогут жить нормальной жизнью.

Плохо дело, вот что.

Раз Зиверс своих ассистентов пинками подгоняет, чтобы они архив побыстрее прошерстили, значит, торопится. И времени у меня вообще нет. Потому что тут Яшка может и не отболтаться. Не то место, из которого хорошо подвешенный язык легко вывести может. Значит, надо сегодня ночью пробираться на этот наш секретный четвертый этаж, другого шанса может и не быть. С другой стороны, мне повезло, что они именно здесь работают, а не в самой больнице. Видимо, Зиверс пока счел для своих целей ее недостаточно безопасной. Ну или, хрен знает, может ему хочется пока что в «высшем свете» повращаться. А в Черняковицах, что? Деревня, и вокруг только психи. Одни в смирительных рубашках, другие – в белых халатах. И усики его пижонские вряд ли кого-то там очаруют. А здесь – офицерский клуб с певичками из Германии привезенными, бордельхаус, театр скоро откроют, вывеску уже приколотили. Ресторан третий день работает, даже выглядит почти как настоящий – скатерти белые, столовое серебро, официанты в униформе… Рынок, опять же. Хотя вряд ли герр Зиверс большой любитель потолкаться среди торговых рядов, но мало ли? Я пока что слишком мало о нем знаю…

В общем, вариантов нет. Надо ночью лезть в зарешеченную твердыню секретных документов. На четвертый этаж. Причем, тенью, чтобы ни одна крыса меня не заметила… Потому что если хоть один труп там оставлю, то это уютное гнездышко моментально переведут куда-нибудь в Кром, и хрен я вообще туда смогу пробраться. А тут шансы все-таки есть. Дверь-то они решеткой заварили и пару часовых туда воткнули, а вот окна решетками забрать пока что не успели. Значит можно через чердак и крышу попытаться.

Луна благополучно спряталась за тучкой, темень выполза из подворотен и окутала город. Фонари не горят, электричество немцы зазря жечь не будут. Добрая ночка для сегодняшнего дела. Темная.

Перед этим я задержался на работе, для виду сложив все бумажные задания графа (даже мной уже исполненные) пухлой стопкой на самое видное место на моем столе. Дескать, смотрите, сколько у меня задач нарезано. Не успеваю разгребать.

– Ты не идешь домой? – Марта недовольно сквасила губки, уже поняв, что очкастый зарылся по уши в бумажках.

– Сегодня придется поработать сверхурочно, – нахмурился я, изображая безысходность вьючного ослика. – Иди отдыхай.

– А я и не устала, – Марта игриво обняла меня со спины, ее руки скользнули по груди. По животу и ниже.

Я лишь тяжко вздохнул и перелистнул бумажку, в которую таращился уже минут десять и ждал, когда девица покинет наш кабинет.

Марта резко распрямилась, недовольно фыркнула и зацокала прочь. Уже в дверях бросила в пол-оборота:

– Хорошего, вечера, герр Волков. И не забудь пропуск заполнить.

Надо же. Вроде обиделась смертельно, а обо мне беспокоится все же. Про пропуск напомнила. После последних событий граф мне безмерно стал доверять и выдал пачку отпечатанных пропусков с печатями, штампами и прочими подписями. В пропуск лишь стоило внести мое имя и поставить нужную дату. И я мог безбоязненно передвигаться после наступления комендантского часа.

Подарочек я оценил. Еще бы. Теперь не надо прятаться ночью на улице и шарахаться от каждой тени. Кроме того, сегодня я даже выписал пропуск на Рубина. Вписал туда длинное: Евдоксий Констандопулос. Тьфу блин, без бутылки и не выговоришь и не напишешь сходу. Даже ценный бланк один испортил, пока его регалии выводил.

И вот теперь, цыган уже терся где-то возле комендатуры. Притаился за деревом и наблюдал. Задача у него простая. На шухере стоять и мяукнуть котом мартовским, если кто под окнами комендатуры не вовремя нарисуется. Ведь проникнуть я собирался на четвертый этаж, как раз через окно. Другого хода не придумал. Часовые только в лестничном пролете стоят. Аж двоих сразу поставили с карабинами. Стерегут решетку, как цербер вход в царство Аида. Разве что ядовитая слюна у них не капает.

Дождался пока комендатура совсем опустеет, внизу только слышны возгласы постовых из дежурки. Кто-то травил очередную байку про Красного вервольфа. Судя по доносившемуся разговору, Вервольфа этот, оказался психом, сбежавшим из больницы. Людям глотки грыз, потому что волком себя считал. Но герр Зиверс его уже изловил и нужные опыты над ним ставит. Ну-ну… Знали бы вы, насколько близок сейчас к вам Вервольф, штанцы бы обделали.