– Знаю?
– Я про буквы внутри под крышкой! Все дело в них…
– Но те буквы наполовину стерлись, клянусь вам, мой добрый господин, и я даже никогда не пыталась их разобрать.
– Ладно, поверю. Но тогда мы возвращаемся к первому вопросу: куда делась шкатулка?
– Я вам уже говорила: у меня ее забрали как раз накануне того дня, когда вы приехали в Лильбонн вместе с дамой… под густой вуалью.
– Забрал… кто?
– Один человек…
– Этот человек ее разыскивал?
– Нет, он случайно заметил шкатулку в углу чердака. И заинтересовался – вещица, мол, старинная.
– Имя этого человека? Я тебя в сотый раз спрашиваю!
– Не могу я его вам назвать. Он сделал мне столько добра, а вы ему навредите, очень навредите, потому не буду я ничего говорить…
– Он первый посоветовал бы тебе сознаться…
– Может, да… может, нет… Откуда я знаю? Я же не могу спросить его… не могу ему написать… правда, мы видимся иногда… Послушайте, мы же должны встретиться в следующий четверг в три часа…
– Где?
– Не могу сказать… не имею права…
– Что?! Начинаем все сначала? – прорычал Леонар, потеряв терпение.
Вдова Русслен задрожала:
– Нет! Нет! О мой добрый господин, умоляю вас, нет!
Она вскрикнула от боли:
– Ах, негодяй! Что он со мной делает! Бедная моя рука…
– Говори же, черт тебя возьми!
– Да, да, я скажу…
Но тут голос несчастной пресекся. Она явно была на грани обморока. Однако Леонар настаивал, и Рауль уловил несколько слов, которые она в страхе пролепетала… «да… мы должны встретиться в четверг… на старом маяке…».
И затем: «Нет… я не вправе… я лучше умру… делайте что хотите… правда… я лучше умру…»
Она замолчала. Леонар буркнул:
– Эй! Это еще что за штучки? Что стряслось с упрямой старухой? Не померла она, часом?.. Эй, старая кляча, ты у меня еще заговоришь! Даю тебе десять минут, и покончим с этим!
Дверь открылась и тут же закрылась. Несомненно, он пошел к Калиостро сообщить о выбитых у вдовы признаниях и получить дальнейшие распоряжения. В самом деле, привстав, Рауль увидел внизу их обоих, сидевших бок о бок. Леонар что-то взволнованно говорил. Жозина слушала.
Презренные негодяи! Рауль в равной степени ненавидел их обоих. Страдания вдовы Русслен потрясли его, и он весь дрожал от гнева и желания действовать. Ничто в мире не могло помешать ему спасти эту женщину.
По обыкновению, он ринулся в бой сразу, как только у него созрел план, малейшие детали которого выстроились в логической последовательности. В таких случаях колебания могут только помешать делу. Успех зависит от смелости, с какой мы преодолеваем препятствия, даже если не можем заранее знать о них.
Рауль бросил взгляд на своих противников. Все пятеро находились довольно далеко от пещеры. Он быстро нырнул в дымоход. Главное – как можно тише миновать участок, заполненный щебнем… но почти сразу на него обрушились обломки, до сих пор находившиеся в равновесии, и он рухнул вниз под грохот камней и битого кирпича. «Проклятье! – подумал он. – Хоть бы они ничего не услышали!»
Рауль замер. Вокруг было тихо. Царила непроглядная темнота, и он даже решил, что все еще находится в дымоходе. Но, вытянув руки, юноша понял, что труба вынесла его прямо в пещеру или, скорее, в туннель, вырытый позади пещеры, такой узкий, что его рука сразу натолкнулась на другую – горячую и дрожащую. Глаза Рауля уже привыкли к мраку, и он увидел блестящий взгляд, устремленный прямо на него, и бледное исхудалое лицо, искаженное ужасом.
Пленницу не связали, не заткнули ей кляпом рот. Да и зачем? Жертва была слишком слаба и напугана, чтобы думать о побеге.
Он наклонился к ней и сказал:
– Ничего не бойтесь. Я спас от смерти вашу дочь Брижитт, которая из-за шкатулки с кольцами тоже попала в лапы тех, кто вас мучает. Я проследил ваш путь из Лильбонна и явился спасти вас – при условии, что вы никогда никому не расскажете о том, что здесь произошло.
Но к чему эти объяснения, которые несчастная все равно была не в состоянии понять? Не медля больше, он подхватил ее на руки и взвалил на плечо. Затем, пройдя через пещеру, он слегка толкнул дверь и убедился, что она не заперта. Невдалеке Леонар и Жозина продолжали свой разговор. За ними, позади огорода, тянулась белая дорога, ведущая к Дюклеру, и по ней в обоих направлениях двигались крестьянские телеги.
Решив, что момент подходящий, Рауль рывком открыл дверь, сбежал по склону огорода и положил матушку Русслен под насыпью. И тут же у него за спиной раздались вопли. К нему мчалось семейство Корбю, сопровождаемое Леонаром, – все четверо вне себя от бешенства и готовые к жестокой схватке. Но что они могли поделать? В обе стороны ехали конные повозки. Нападать на Рауля при таком количестве свидетелей и силой отбивать вдову Русслен значило самим отдаться в руки властей, а это грозило неминуемым расследованием и возмездием. Они, как и рассчитывал Рауль, остановились. Молодой человек окликнул двух монахинь в крылатых чепцах, одна из которых правила небольшим шарабаном, запряженным старой лошадью, и попросил их помочь бедной женщине, объяснив, что нашел ее без сознания на обочине дороги, с раздавленными колесами пальцами.
Монахини, содержавшие в Дюклере приют для умалишенных и лазарет, ревностно взялись за дело. Они перенесли вдову Русслен в шарабан и укутали ее в шали. Женщина все еще была без сознания и бредила, тряся искалеченной рукой, большой и указательный пальцы которой распухли и кровоточили.
Шарабан быстро скрылся из виду.
А Рауль по-прежнему стоял, не в силах забыть ужасное зрелище – изуродованную руку, и его потрясение было так велико, что он не заметил приближающихся Леонара и троих Корбю, которые начали обходной маневр с тем, чтобы перекрыть ему путь к побегу. Когда наконец он их увидел, четверка уже окружила его и теперь теснила в огород… В эту минуту дорога была безлюдна, и положение дел казалось бандитам настолько благоприятным, что Леонар даже достал нож.
– Убери нож и оставь нас, – сказала Жозина. – Вы, Корбю, тоже. И без глупостей, слышите?
Все это время она не поднималась со стула, но теперь вдруг появилась из-за кустов.
Леонар возмутился:
– «Без глупостей»?! Глупость – это оставлять его в живых. Раз уж он у нас в руках!
– Уйди! – приказала она.
– Но эта женщина… Эта женщина нас выдаст!
– Нет. Вдова Русслен не станет болтать. Она будет молчать.
Леонар зашагал прочь, и графиня приблизилась к Раулю.
Он долго смотрел на нее, и в этом взгляде было столько ненависти, что она смутилась и пошутила, чтобы прервать молчание:
– Каждому свой черед, не правда ли, Рауль? Удача приходит то к тебе, то ко мне. Сегодня ты одержал верх. А завтра… Но что случилось? У тебя странный вид! И такой тяжелый взгляд…
Он решительно ответил:
– Прощай, Жозина.
Она слегка побледнела:
– Прощай? Ты хотел сказать – «до свидания».
– Нет! Прощай.
– Значит… значит… ты больше не хочешь меня видеть?
– Не хочу.
Она опустила глаза, дрожь пробежала по ее векам. Губы все еще улыбались, но улыбка стала горестной.
Она тихо сказала:
– Почему, Рауль?
– Потому что я увидел то, что никогда… никогда не смогу тебе простить, – ответил он.
– Что же ты увидел?
– Руку этой женщины.
Она словно разом лишилась сил и пробормотала:
– Ах! Понимаю. Леонар причинил ей боль… Но ведь я ему запретила… и думала, что она просто уступила угрозам…
– Ты лжешь, Жозина. Ты слышала крики этой женщины, как слышала их и в лесу Молеврие. Казнь совершает Леонар, но злая воля, замысел убийства исходит от тебя, Жозина. Это ты послала своего сообщника в маленький домик на Монмартре с приказом убить Брижитт Русслен, если она будет упорствовать. Это ты не так давно подложила Боманьяну яд в снотворное… И это ты расправилась с двумя друзьями Боманьяна – Дени Сент-Эбером и Жоржем д’Иновалем.
После этих слов она взбунтовалась:
– Нет, нет, я тебе не позволю… Все неправда, и ты это знаешь, Рауль.
