Группа Оппенгеймера должна продолжать свои расчеты. Если же они не смогут прийти к однозначному и неоспоримому выводу, что наши атомные бомбы не в состоянии взорвать воздух и море, создавать эти бомбы ни в коем случае нельзя^[217].

(После войны выяснилось, что ученые в Германии тоже обнаружили эту угрозу и сообщили о ней даже Гитлеру, который счел услышанное поводом для черного юмора^[218].)

Оппенгеймер вернулся в Беркли и выяснил, что Бете уже обнаружил серьезные изъяны в расчетах Теллера^[219]. Поскольку ученые не смогли убедить всех физиков, что создание атомной бомбы безопасно, они в конце концов решили переключиться на другие темы. Позже Оппенгеймер поручил составить секретный научный доклад о возможности возгорания атмосферы^[220]. В нем подкреплялись выводы Бете, что такой сценарий кажется маловероятным, однако не доказывалась его невозможность и не давалась оценка его вероятности^[221]. Хотя в заключении доклада отмечалось, что “ввиду сложности вопроса и отсутствия удовлетворительных экспериментальных данных весьма желательно продолжить изучение предмета”, руководство лаборатории в Лос-Аламосе сочло, что дальнейших обсуждений не требуется.

И все же сомнения одолевали физиков до самого испытания “Тринити”, в ходе которого была взорвана первая атомная бомба^[222]. Лауреат Нобелевской премии по физике Энрико Ферми, который также присутствовал на встрече в Беркли, опасался, что проведенные расчеты и высказанные предположения недостаточно точны и за ними скрывается истинная опасность. Они с Теллером снова и снова перепроверяли данные до самого дня испытания^[223]. Президент Гарвардского университета Джеймс Конант настолько серьезно относился к этой угрозе, что, когда вспышка при взрыве оказалась гораздо ярче и пылала гораздо дольше, чем ожидалось, его обуял ужас: “Мне сразу показалось, что что-то пошло не так и действительно случилась термальная ядерная трансформация атмосферы, о возможности которой говорили ранее и вспоминали в шутку всего пару минут назад”^[224].

Атмосфера не загорелась. Ни тогда, ни в ходе любого из более поздних ядерных испытаний. Узнав больше о ядерном синтезе и поручив расчеты компьютерам, физики подтвердили, что такой сценарий действительно невозможен^[225]. И все же какой-то риск существовал. Создатели бомбы не знали, есть ли физическая возможность поджечь атмосферу, поэтому на том этапе это было возможно эпистемически. Хотя и выяснилось, что объективного риска нет, существовал серьезный субъективный риск, что разработанная ими бомба уничтожит человечество.

Современная наука прежде не сталкивалась с дилеммами такого типа. Мы вдруг нашли способ высвободить столько энергии, что повысили температуру до беспрецедентных в истории Земли значений. Наш разрушительный потенциал настолько возрос, что впервые нам пришлось задать вопрос о том, не уничтожим ли мы человечество, а также дать на него ответ. В связи с этим я веду отсчет Пропасти (нашей эпохи повышенного риска) от 11:29 утра (UTC) 16 июля 1945 года – точного времени проведения испытания “Тринити”.

Прошло ли человечество собственное испытание? Сумели ли мы справиться с первым экзистенциальным риском собственного производства? Возможно. Меня искренне трогают настойчивость Оппенгеймера и взволнованные речи Комптона. Но я сомневаюсь, что запущенного ими процесса оказалось достаточно.

Расчеты Бете и секретный доклад были хороши и детально изучены ведущими физиками мира. Но в военное время действовал особый режим секретности, в связи с чем этот доклад не подвергался внешней экспертной оценке силами незаинтересованной стороны, хотя в нашем представлении без этого не обойтись, если мы хотим удостовериться в качестве научного исследования^[226].

Кроме того, хотя многие лучшие умы планеты посвятили себя решению физических задач в соответствующей сфере, нельзя сказать того же о работе с более общими задачами для определения того, как управлять риском, кого информировать, какой уровень риска приемлем и так далее^[227]. Неясно, сообщили ли о потенциальном риске хотя бы одному избранному представителю граждан^[228]. Складывается впечатление, что ученые и военные взяли на себя всю ответственность за деяние, которое угрожало всей жизни на Земле. Но были ли они вправе брать на себя эту ответственность?

С учетом слабости сделанных в докладе выводов, невозможности обеспечить независимое рецензирование и неослабевающих опасений уважаемых ученых были все основания просто отложить или отменить испытание. Когда ученые встречались в Беркли, многие из них серьезно опасались, что Гитлер станет первым и возьмет мир в заложники с помощью ядерного оружия. Однако к моменту испытания “Тринити” Гитлер был мертв, а Европа – освобождена. Япония отступала, и никто уже не боялся проиграть войну. На риск пошли по той же причине, по которой месяцем позже бомбы сбросили на японские города: чтобы быстрее покончить с войной, избежать потерь и вторжения, добиться более выгодных условий капитуляции, а также предупредить СССР о том, что США обрели новое мощное оружие. Эти причины нельзя назвать достаточно вескими, чтобы в одностороннем порядке принять решение рискнуть будущим человечества.

Насколько велик был этот риск? Сложно назвать точную цифру, ведь мы не знаем, как производилась оценка доступных в то время данных^[229]. Ученые получили верный ответ, и потому, оглядываясь назад, мы склонны полагать, что результат был неизбежным. Однако встреча в Беркли положила начало своеобразному естественному эксперименту, поскольку тем летом на рассмотрении оказались два важных вопроса, связанных с термоядерным воспламенением. Покончив с вопросом о воспламенении атмосферы, ученые стали изучать, какой тип топлива позволил бы осуществление термоядерного взрыва. Они выбрали топливо на базе изотопа лития – лития-6^[230]. Но природный литий содержал слишком мало этого изотопа, чтобы взрыв состоялся, поэтому они решили, что нужно избавиться от инертного по большей части лития-7, хотя это и затратно.

В 1954 году США провели испытания именно такой бомбы с кодовым наименованием “Касл Браво”. Время поджимало, поэтому концентратор лития-6 был наполнен лишь на 40 %, а большую часть топлива все равно составлял литий-7. При взрыве бомба выбросила гораздо больше энергии, чем ожидалось. Вместо 6 мегатонн она дала 15, что было в тысячу раз больше, чем в Хиросиме, и этот взрыв остался мощнейшим в американской истории^[231]. Это также была одна из крупнейших в мире радиоактивных катастроф, в результате которой под облучение попали японское рыболовное судно и несколько населенных островов, расположенных в направлении ветра^[232]. Оказалось, что группа из Беркли (и впоследствии физики из Лос-Аламоса) ошиблась насчет лития-7. Температура в момент взрыва взлетела до беспрецедентных значений и спровоцировала неожиданную реакцию, в результате чего литий-7 внес не меньший вклад, чем литий-6^[233].

Тем летом в Беркли было сделано два важных термоядерных расчета, один из которых оказался верным, а другой – нет. Было бы ошибкой сделать на этом основании вывод, что риск воспламенения атмосферы в итоге дошел до 50 %^[234]. Однако надежность расчетов явно была недостаточной для того, чтобы рисковать нашим будущим.

Через пятнадцать дней после атомной бомбардировки Японии Америка начала планировать ядерную войну с СССР^[235]. На картах СССР начертили огромные круги, показывающие радиус действия бомбардировщиков, и на основе этого изучили, какие города уже можно разрушить, а для налета на какие потребуются новые авиабазы и технологические усовершенствования. Так началось планирование масштабной ядерной войны, которое продолжается на протяжении последних 75 лет.

В этот период стратегический ландшафт ядерной войны не раз менялся. Как правило, это происходило в ответ на такие технологические сдвиги, как быстрая разработка собственного ядерного вооружения в СССР; создание термоядерного вооружения, гораздо более мощного, чем бомбы, сброшенные на Японию; появление межконтинентальных баллистических ракет (МБР), способных поражать города на территории противника, давая ему всего полчаса на подготовку; создание крылатых ракет подводных лодок (КРПЛ), которые невозможно сбить при первом ударе, что гарантирует ядерный ответ; а также значительное увеличение общего количества ядерных боеголовок^[236]. Политическая ситуация также менялась существенным образом, например после формирования НАТО и распада СССР. Таким образом, холодная война шла бессистемно, от одной стратегической ситуации к другой, причем в одних случаях возникала необходимость в превентивных ударах, в других – в ответных, а риск был то высоким, то низким.