А тут…

Я не знаю, как реагировать. Но жутко страшно, несмотря на то что он мне ничего не сделал. И отторжения нет. Наоборот, все органы скручивает.

Захватывающее чувство.

Почему? Не понимаю.

Пугать должен. И делает это, но необычно. По-другому.

Это страх перед неизвестностью.

– Кому-нибудь из моей семьи сообщили, что я здесь? – голос прорезает тишину, и я вздрагиваю.

– Нет, в бланках написано, что родственники извещены не были…

Обязательно ему разговаривать именно так?

Взгляд врезается в его губы. И тут же летит вверх, к его глазам. Он же всё видел!

– Мне… как раз нужно будет узнать контакты ваших родных и сообщить, что вы здесь.

– Нет, – жестко, холодно и бескомпромиссно выдаёт.

Внутри всё леденеет. Даже резинка у меня на волосах не выдерживает, спускаясь по волосам. Они у меня густые, тяжёлые, неудивительно, что в такой позе причёска распустилась, и тёмные локоны ложатся рядом с его лицом.

– Никому сообщать не нужно, – опять доносится из глубин его горла.

Мамочки… Какой же у него глубокий, хриплый голос.

Хочется обмякнуть на мужчине, но я быстро прогоняю эту навязчивую мысль.

Что вообще происходит в моей голове?

– Я вас поняла. Отпустите? Мне нужно поставить капельницу.

Не очень удобная поза для разговора.

И снова эта тишина.

Высвобождаюсь аккуратно.

А его свободная ладонь вдруг поднимается, пальцами проникая в мои волосы.

Так и хочется спросить, что он творит?

– Капельницу? – говорит так, будто высмеивает это слово. Ладонь уже плотно закапывается в причёску, а пальцы давят на затылок. – Секс – лучшее лекарство от любой болезни.

Он надавливает так сильно, что руки подкашиваются. Он сам чуть приподнимается, кривится от боли в сломанных рёбрах и вдруг целует меня.

Целует!

Нагло, беспардонно.

Но так страстно, горячо…

Прикрываю глаза, не ведая, что творю.

Это не первый мой поцелуй. Но такой жадный, взрослый, словно выдержанный, как вино…

Ладонь с запястья пропадает. Опускает меня на спину, тут же залезает под кофту. Мурашки от очередного прикосновения осыпают всё тело. А я сама напрягаюсь. Соски твердеют, внизу живота сладко тянет.

А он уже накрывает грудь пальцами, требовательно сжимая её через кружевной лифчик.

Стойте-стойте!

Что он там сказал?

Секс – лучшее лекарство?

Быстро прерываю поцелуй. С неохотой, но в страхе быстро выпрямляюсь.

– Перестаньте, – грубо осекаю.

Чёрт знает, кто его укусил. Но мужчина, снова кривясь и хватаясь за рёбра, вызывает желание помочь.

– Стойте! Вам нельзя делать резких движений.

Привстаю на носочки, одним коленом упираюсь в кровать. И отрывая вторую ногу от пола, подаюсь вперёд, стараясь дотянуться до регулятора спинки.

Что за дикарь, чёрт!

Внезапно ощущаю стальные руки у себя на талии.

Рывок!

И я уже, тяжело задышав от страха, вновь упираюсь ладонями в спинку кушетки, сидя на мужчине верхом. Ощущения, будто сижу на железе.

Я не знаю, что сказать.

Ярость бурлит в груди, но долбаное желание и притяжение дают отрицательным эмоциям пощёчины.

Возьми себя в руки!

А у него нет границ. Нормы морали. Он хочет тебя использовать, чего ты не позволяла никогда в жизни делать с собой.

Слов нет.

– Я вызову охрану!

– Правда? – опять насмешливо, но в то же время безразлично кидает.

Одним движением хватает мои руки и заводит мне за спину.

Я начинаю думать, что вовсе он и не больной!

Папа нанял его проучить меня за то, что я до сих пор, по его мнению, прохлаждаюсь здесь?

– И завтра же вылетишь отсюда.

Точно от отца!

Да нет, нет! Просто избалованный мужик, который не знает слова «нет».

Как его там зовут?

– Господин Бодров, – чеканю каждое слово, – вы, кажется, сильно ударились и путаете, где эротический сон, а где реальность. Если вы не перестанете, я вколю вам пару кубиков успокоительного.

Не действует!

Вырываюсь, пытаюсь выбраться, но не действует!

Наоборот, делаю ещё хуже. Твёрдая эрекция утыкается мне между ног. Чувствую себя голой, без костюма.

– Позвоню вашим родственникам, – говорю так, словно угрожаю вызвать родителей в школу. – Вы же этого не хотите?

– Номер сначала найди, – подаётся вперёд, оставляя отчётливый след у меня на груди. В том самом прямоугольнике, который не прикрывает форма.

Засос поставил!

– Вы личность известная. Найду. А ещё я вашего брата знаю. Булата, кажется?

Как же мне всё-таки повезло, что я ходила на некоторые светские тусовки с отцом.

И того мужика – точно помню.

Бодров хмурится, явно не ожидая от меня такого.

– Ты кто такая?

– Я? Ярина. Ваша медсестра.

– Ярина? Необычное имя.

– Да, знаете, для меня этот вечер тоже необычный. Так что – я звоню и волную ваших родственников, а завтра они с утра уже толпятся у вашей палаты?

Он кривится. Отпускает мои руки.

И я с радостью спрыгиваю с кровати, чуть ли не вылетая из палаты.

Безумный мужчина!

Вспоминаю про капельницу. Быстро ставлю её. И забрав листы с записями осмотров, всё же ретируюсь из комнаты, тяжело дыша.

Останавливаюсь у двери, опираясь на неё спиной. И запускаю пальцы в волосы, тормоша их и приводя себя в чувства.

Это что?.. Мне к нему ещё и завтра с утра идти?..

Глава 3

Захожу уверенно в палату извращенца, держа в руках поднос с едой. И делаю это, кажется, вовремя.

Бодров сидит на краю кровати, надевая больничную кипенно-белого цвета рубашку. Наблюдает за гуляющими в парке людьми. И что там интересного? Всё белое, надоедливое.

– Куда это вы собрались? – с подозрением щурясь, спрашиваю. Отчего-то у меня плохое предчувствие.

Он оборачивается, мажет по мне взглядом и снова устремляет его в окно. Продолжает застёгивать пуговицы, будто меня здесь нет.

– Будем играть в молчанку?

– Я хочу прогуляться.

Прохожу вглубь комнаты, ставлю поднос с едой ему на тумбочку. Параллельно достаю небольшой столик.

Чуть не зеваю, но сдерживаюсь. Хоть и поспала шесть часов, но этот неудобный диван в ординаторской дал о себе знать. И домой не поедешь – мне теперь здесь жить, пока он не выпишется, кажется.

Надо будет сходить чуть попозже в душ.

– Нельзя, – чеканю и, обернувшись, в два шага подхожу к нему. И не знаю, кто меня дёргает, но встаю между мужских сильных бёдер.

Пальцы рефлекторно тянутся к его пуговицам, чтобы раздеть. И мысленно бью себя по лбу и отдёргиваю руки. Он просто переодевается!

– Постельный режим.

Вот бы толкнуть его в плечи, уложить на лопатки!

– Тем более сначала нужно сменить повязку, – киваю на его голову. – Затем поесть.

Указываю в этот раз на поднос с едой.

– А потом вы ляжете в кровать. Вы слишком бездумно действуете и не заботитесь о своём здоровье. У вас сломаны рёбра после аварии. Больно, наверное, даже под обезболивающим?

Рёбра я себе никогда не ломала. Слава богу.

– Больно, – вдруг проговаривает. – Но потерпеть можно.

Пальцы тянутся к его голове, к повязке. Замечаю, как его ладонь тянется к моей талии. Вижу, но ничего не делаю. Хотя могу сделать шаг назад.

Но…

Чем я думаю?

Что он хочет сделать? Обнять? Притянуть меня и снова сказать «секс – лучшее лекарство»?

– Если собираетесь опять домогаться до меня, то я взяла с собой шприц. Вколю вам пару кубиков снотворного. Сон – лучшее лекарство от всех болезней, а не то, что вы думаете.

Ладони его застывают в полёте. И тут же опускаются обратно на колени, пока я разматываю голову мумии.

– Ты слишком дерзкая для медсестры.

Чёрт, да что не так с его голосом? Я млею, как ненормальная.

Стараюсь не смотреть в его лицо. Только сквозь него или на кровь, просочившуюся через бинты. Быстрее разматываю его и легонько кидаю:

– Немного.

– Не боишься увольнения?

– Нет. Я здесь временно. Для меня любой день может быть последним, – улыбаюсь, хотя на задворках души всё горит от несправедливости и обиды. Всю жизнь мечтала стать врачом-хирургом. Но учиться этой специальности нужно долго, усердно, постоянно практиковаться. С моим отцом это невозможно.