– Газеты писали, что вы развлекались, не испытывая вины.

– Еще бы! Я уже говорила вам, что у меня были сиськи и задница, и поэтому меня не считали человеком. Девушка, потерявшая родителей, не имеет права опуститься только потому, что не может справиться с горем. Проще написать, что она шлюха. Это увеличивает тиражи. И копы туда же – все они считали, что раз я пью и развлекаюсь, значит, я порочная. Будь я мужчиной, они бы мне посочувствовали. И даже составили компанию.

– И детектив Блэк? – спросила я.

Детектив Джошуа Блэк был одним из двух следователей, занимавшихся делом Леди Киллер, и в полиции он прослужил еще тридцать лет. Я видела десятки его фотографий того времени: молодой, темноволосый, костюмы с широкими лацканами, широкие полосатые галстуки и серьезное выражение лица, когда он смотрел в камеру. Признаться, он выглядел довольно сексуально. Я знала, что Блэк по-прежнему живет в Клэр-Лейке, хотя уже вышел в отставку. Его напарник в расследовании дела Леди Киллер, детектив Мелвин Вашингтон, умер в 1980-м. Мне не повезло – я ни разу не говорила с детективом Блэком и мне не удалось достать копии дела Леди Киллер. По сообщению полиции Клэр-Лейка, дело не закрыто, а значит, его материалы не подлежат разглашению.

– Блэк был копом, – сказала Бет. – И остается им, хотя делает вид, что вышел на пенсию. Он всегда был слишком любопытен, себе во вред.

– Мне кажется, копам положено быть любопытными. – Я думала о Майкле.

– Когда их любопытство направлено на тебя – это совсем другое, – возразила Бет. – Например, когда вы сидите в холодном полицейском участке, а куча мужиков расспрашивают вас о сексе. Кстати, мне не о чем было рассказывать, потому что никакого секса у меня не было. Я знаю, существует мнение, что в семидесятые все только и делали, что трахались, но я должна была соблюдать осторожность. Я боялась, что закончу как мать.

– Что это значит? – Я почти ничего не знала о матери Бет. – Почему вы боялись закончить как ваша мать?

Бет подняла бокал и осушила его. Может, я придумываю, но мне показалось, что она тянет время – возможно, пожалев о своих словах.

– Мать не хотела выходить замуж, – наконец сказала она. – Но это было в пятидесятых, а ее родители были богаты. Они рассчитывали на достойную партию для нее. Она познакомилась с моим отцом, и все. Больше похоже на коммерческую сделку. Год спустя родилась я. Она оказалась в ловушке.

Я вглядывалась в лицо Бет. В нем проступила тщательно скрываемая боль. Непритворная, показалось мне. И еще показалось, что больше ей не хочется об этом говорить.

– Где у вас туалет? – спросила я, решив, что нам обеим необходим перерыв.

– По коридору, потом направо. – Бет подняла голову, и ее взгляд переместился куда-то мне за спину. Глаза ее на секунду стали совсем пустыми.

Интересно, о чем она думает, гадала я.

Потом она снова посмотрела на меня и взяла бокал.

– Пожалуйста, сделайте мне коктейль на кухне. Грейпфрутовый сок, содовая и лед.

Ее тон – я богата, и люди выполняют мои просьбы – должен был вызвать у меня раздражение. Но мне даже в голову не пришло возразить ей. Я взяла у нее бокал и встала.

Взгляд Бет снова переместился мне за спину, и у меня возникло странное ощущение, что там кто-то есть. Я повернулась – никого. Только массивная мебель, холодный свет из окон и старый постер на стене рядом с дверью в коридор. Я вышла из гостиной.

В ванной оказался пол из бежевой плитки, массивная раковина и краны, инкрустированные бирюзой. Все безупречно чистое, ни пятнышка. Я посмотрела на себя в зеркало, тоже обрамленное бирюзой. Выглядела я как обычно. Меня тянуло заглянуть в шкафчик с лекарствами позади зеркала, но я не стала этого делать. Вытерла руки, вышла из ванной и направилась в кухню.

Кухня тоже осталась с семидесятых и, подобно ванной, была безупречно чиста. Голубые шкафчики, темно-коричневые рабочие поверхности. На полу – ламинат кремового цвета. Окна над раковиной, в боковой стене дома, выходили на заросли деревьев. Отсюда не было видно ни бескрайних просторов, ни океана, ни дороги. Только густые деревья, словно ты посреди лесной чащи. Я поставила бокал на стол и вдруг сообразила, что именно здесь убили отца Бет: прислуга нашла его тело, когда пришла убирать.

Сзади послышался звук, и по спине у меня пробежал холодок.

Скрип, потом звук льющейся воды. Кто-то открыл кран.

Может, это Бет в ванной, подумала я, хотя не слышала, чтобы она вставала и шла за мной. Я вернулась к двери и выглянула в коридор.

Дверь ванной была открыта, и оттуда доносился шум льющейся воды. Я вышла в коридор и посмотрела. Вода действительно текла в раковину из обоих открытых кранов. Но там никого не было.

– Бет? – окликнула я.

– Вы сделали мне напиток? – Голос Бет доносился из гостиной.

Я не открывала кранов, она тоже.

Собравшись с духом, я быстро вошла в ванную, выключила воду и вернулась на кухню. Потом открыла холодильник, налила в бокал грейпфрутовый сок, добавила содовую, достала из морозилки лед. Продуктов в холодильнике почти не было – только несколько коробок с полуфабрикатами и едой навынос. Ни вина, ни другого алкоголя. Вероятно, холодильник был отрегулирован на максимальный холод, потому что я вздрогнула от потока ледяного воздуха – казалось, он пронизывает меня насквозь, до самой спины. Пальцы были холодными, непослушными, но я старалась как можно быстрее смешать коктейль для Бет.

Закончив, я закрыла холодильник, взяла бокал и повернулась. Сердце замерло у меня в груди.

Все дверцы шкафов за моей спиной были распахнуты. Четыре дверцы над кухонной рабочей поверхностью, которые точно были закрыты, когда я входила. И еще четыре внизу. Все открыты одинаково, под одним и тем же углом – словно солдаты на плацу. Ни звука, ни какого-либо движения.

Это не Бет. И не я. И не какой-то другой человек.

На меня снова повеяло холодом – похоже на сквозняк. Как будто где-то оставили открытым окно. Но почему воздух такой холодный? На улице явно теплее. Однако сквозняк был вполне явственным, он шевелил пряди волос, выбившиеся из хвоста на затылке.

Краны в ванной снова открылись. Я замерла, прислушиваясь и совсем забыв о бокале в руке; сердце бешено колотилось. На мгновение мне показалось, что я вернулась в семидесятые, когда дом был полон жизни. Что я выйду из этой кухни и попаду совсем в другой мир, где едят салаты-желе, а по телевизору идет сериал «Уолтоны».

Вот только дом этот не располагал к сентиментальной ностальгии. Здесь убили человека. Прямо на том месте, где теперь стояла я.

Я поставила бокал на стол и вернулась в ванную, механически переставляя ноги, почти уверенная, что увижу там Бет – подростка Бет, юную и стройную, в футболке и джинсах с вышивкой на карманах, с падающими на спину волосами. Но, как и в прошлый раз, ванная была пуста.

Едва я взялась за кран, в раковину хлынула кровь. Она смешивалась с водой и стекала в слив. Я отдернула руку. Она не кровоточила. Тем не менее кровь продолжала течь, как будто кто-то лил ее в раковину или мыл окровавленные руки. Затылком я снова почувствовала дуновение холодного воздуха, а от неприятного металлического запаха меня чуть не вырвало.

Поспешно закрыв краны, я прошла на кухню, онемевшими пальцами схватила бокал с напитком для Бет и вернулась в гостиную. Бет по-прежнему сидела на диване, ждала.

– Вы в порядке? – Она с любопытством посмотрела на меня.

– Да. – Я старалась не думать о том, что только что видела. В гостиной было душно – ни намека на сквозняк. Я протянула Бет напиток. – Этот дом…

– Ужасен, я знаю. – Бет взяла бокал и поставила рядом с собой. – Продолжим. О чем еще вы хотите меня спросить?

Мой телефон по-прежнему лежал на столе. Выходя из комнаты, я не остановила запись. Взяв телефон, я увидела, что он поставлен на паузу.

– Это вы остановили? – спросила я.

– Нет, – ответила Бет. Она внимательно посмотрела на меня. Лицо ее оставалось невозмутимым. – Вы какая-то бледная, Шей. Что случилось?