По морщинам побежали слезы, чернея от впитанной пыли и копоти. Седые усы и борода намокли и потемнели.

– А сержант-то как свечка… Господи! – и рука сотворила крестное знамение. – Господи, помяни во Царствии Твоем православных воинов, на брани убиенных, и прими их в небесный чертог Твой, яко мучеников изъязвленных, обагренных своею кровию, яко пострадавших за отечество…

Частый перестук выстрелов насторожил. Черных всхлипнул последний раз и посмотрел в ту сторону. Нет, это не перестрелка. Немцы раненых добивают. Или в трупы от злости палят. С них станется…

– Сволочи… – с ненавистью процедил Кондрат Степанович. – Сволочи! Сволочи!

Еще выстрелы, уже ближе. Надо спешить – немцы начали прочесывать лес.

Злость придала сил. Взвалив бойца на себя, дед дотащил его до схрона, бережно положил на землю, затем приподнял створ, закрепил его упором, после чего подхватив раненого под руки, затащил внутрь.

– Вот и добрались… – сказал Черных, беззвучно закрывая створ. – Тут они нас не найдут.

Он и сам этот схрон не нашел бы, если б не оступился и не упал в неглубокую впадинку рядом с кустом орешника. Кто-то очень постарался, строя это укрытие, в которое прятали оружие, боеприпасы и продукты. Правда, продуктов давно нет. Остались винтовки, револьверы и патроны к ним.

Кондрат Степанович пристроил бойца на расстеленном тряпье, сам бессильно привалился к ящикам и с минуту сидел, пялясь в полутьме на закрытый выход. Потом спохватился – из ящика справа достал два нагана, оттуда же хватанул патронов, сколько в руку попало, и принялся заряжать револьверы. Рядом шевельнулся боец.

– Где я? – прохрипел он.

– В схроне, сынок, в схроне.

– А…

– Тс-с-с… – приложил палец к губам дед, затем ткнул им вверх и прошептал: – Немцы. Потерпи, парень.

После чего направил оба револьвера на выход и принялся ждать.

Вася слетел с кушетки и начал стряхивать с себя пламя и не сразу понял, что огонь только кажется.

– Вот… напасть… – пробормотал он. – Где это я?

По лицу тек пот, затекая в глаза. Вытерев лицо он, наконец, смог осмотреться. Но сразу ничего разглядеть не смог – в глазах двоилось, и голова шла кругом. Посидев немного с закрытыми глазами, вновь осмотрелся.

– Дома! – выдохнул Вася.

В лаборатории стояла тишина и царил сумрак. Перед светящимся монитором разглядел дремавшего Пашу. А Жуков где? И сколько времени? Разглядеть стрелки на настенных часах не удалось.

Маргелов с трудом поднялся, но сделав шаг, рухнул на пол.

– Что это со мной? – пробормотал Вася. – Как после ранения…

Тело отказывалось повиноваться, словно отвыкло от своего хозяина, онемев от макушки до кончиков пальцев. Маргелов принялся массировать руки, затем перешел на тело и чуть не взвыл. Бока отозвались жжением. Тихо матерясь, Вася задрал футболку, но ничего не разглядел.

С трудом поднялся, доковылял, борясь с головокружением, до выключателя и включил свет.

– А? – встрепенулся Свешников, мелко заморгал и, разглядев кто перед ним, подскочил. – Вася?

– Вася-Вася, кто ж еще… – прохрипел Маргелов. – Серега где?

– За продуктами поехал. Надо же чего пожевать-то. Скоро должен вернуться. Мы решили на ночь тут остаться и продолжить эксперименты. Твоим родителям мы звонили, сказали – что ночевать не приедешь.

– Ясно. А сколько времени?

– Полпервого ночи, – глянув на часы, ответил Паша.

– Ого! – Маргелов дошел до кресла и рухнул в него. – Долго я там…

– Как себя чувствуешь?

– Хреново, Паш, хреново. Как еще можно чувствовать себя после смерти? Пусть и чужой…

– Понимаю… – вздохнул Паша, – сам через это прошел. Но скажи, у тебя вышло?

– Вышло, – кивнул Вася, – удачно летеха из НКВД подвернулся, все сведения с ним передал. Вот доставил ли он пакет до командования?

– Бой был?

– Был. Я вновь в сержанта попал, да погиб в конце зазря. Хотел танк сжечь, да немцы на замахе бутылку с горючкой пулями разбили. Сволочи! Сгорел заживо. Хоть сержант и трус был, но такой смерти… – и, задрав футболку, Вася начал рассматривать свое тело. – Ощущение, как кипятком обварился, но жжет не сильно…

– Думаю, это фантомные боли, – сказал Паша. – Должно пройти. Ты записать фамилию погибшего не забудь.

– Да, кстати! Дай тетрадь, тут много фамилий надо записать. Целый взвод. А пока пишу, глянь, есть чего по боям у деревни Багута, что на реке Усяжа стоит.

– Ничего нет, – через минуту сообщил Свешников. – Даже близко похожего нет.

– Тогда попробуй найти что-нибудь про Денисова Андрея Михайловича. Это тот лейтенант НКВД. Даты рождения не знаю, известна только дата выдачи ксивы – 19 января 1941 года.

С этим Свешников возился дольше, но тоже отрицательно покачал головой.

– Денисовых много, – сообщил Паша, – но с НКВД они или нет, поди разбери. Дай-ка тетрадь.

Свешников начал просматривать записанные фамилии.

– Самойлов, – прочитал Паша. – Погоди, где-то я уже встречал эту фамилию, причем не раз.

Свешников начал просматривать историю посещений.

– Так, не то… это тоже… ага, вот. Тут я список Героев Советского Союза скачал, там есть Самойлов, и тоже Александр Васильевич, но не тот скорей всего. Еще когда воспоминания ветеранов просматривал, думал, полезного чего найду, так одно интервью посмотрел. Вот.

Свешников запустил воспроизведение, и в этот момент мобила Паши завибрировала.

– О, вот и Серега. – Паша нажал ответ. – Да, Серег, ага, сейчас встречу. Вася? Уже очнулся… бегу. – Свешников шагнул к выходу. – Ты ролик посмотри пока, а я пойду Серегу запущу.

На экране возникает надпись – «Интервью Героя Советского Союза гвардии полковника Самойлова Александра Васильевича». Маргелов вгляделся в лицо ветерана и замер, глядя в экран. Неужели…