Мы находимся в старом многоэтажном здании, которое до сих пор почти не повреждено. Он используется как место встречи, и Совет собирается за столом, состоящий из восьми человек, а также Сверре, парня Джоли, и Лейдона, парня Калисты, которые представляют народ змай.

Змай борются с той их частью, которая заставляет их убивать друг друга, поэтому для всеобщего блага мы избегаем того, чтобы в комнате было их слишком много одновременно. Люди в основном мои друзья, Розалинда, Джоли, Мэй, Калиста и некоторые из тех, кто представляет другую группу «интересов», гуманистов, как они себя называют. Все они отсталые ксенофобы.

Розалинда терпеливо наблюдает, ожидая, когда я начну заново. У неё есть то умение, которое я никогда не освою. Терпение. Проклятие всего моего существования.

Лейдон барабанит пальцами по столу, его крылья трепещут, а хвост дёргается туда-сюда. Он не скрывает своего волнения и беспокойства. Лейдон гигантский, даже для змая. Он загорелый с желтыми и синими акцентами по краям чешуи.

— Нам нужно оборудование. А ещё лучше, нам нужен доктор, который знаком как со змаями, так и с биологией человека, если мы отбросим наши желания улететь отсюда.

Розалинда кивает.

— Чего ещё тебе дать? — прорычал Гершом.

Гершом, чёрт его возьми, я его ненавижу. Ходячий мудила, если такой вообще существует. Громкий, дерзкий, самодовольный и расисткий кусок дерьма в довершение ко всему. Что поражает меня, так это то, что у него есть последователи среди выживших. Другие люди, которые также думают, что мы должны изолировать себя от змаев. Те, кто не доволен выбором некоторых девушек, кого они пригласили в свою постель.

Я бы сказала, что это всё какой-то клуб шовинистов, но среди его последователей есть и женщины. Он всегда борется против Розалинды, раздвигает границы и борется за власть. Чего, я думаю, он хочет. Силу. Власть для себя, чтобы он всегда мог добиться своего. Он машина, машина класса А.

— Что ты имеешь в виду, Гершом? — спрашивает Розалинда так, будто никто здесь не понимает, что он имел в виду.

— Было уже множество плохих… выборов, — он делает паузу, достаточную для того, чтобы все поняли, что он имеет в виду. — Насколько нам известно, мы единственные выжившие с космического корабля, у нас есть долг и обязательства перед нашей расой и нашими предками. Возможно, мы не добрались до планеты назначения, но судьба выбрала для нас эту.

— Судьба? — говорит Розалинда с явной насмешкой в ​​голосе. — Серьезно, Гершом?

— Издевайся, если хочешь, Розалинда, — говорит он, и за столом с его сторонниками раздается тихие бормотания.

Я не знаю их имен, мне всё равно. Они смешны до безумия. Я их не люблю, не хочу иметь с ними ничего общего и предпочла бы, чтобы их здесь вообще не было.

— Я не издеваюсь над тобой, Гершом, — ровным тоном говорит Розалинда. — Я подвергаю сомнению твою точку зрения.

Гершом улыбается и качает головой.

— Конечно, подвергаешь, — говорит он с такой снисходительностью, что у меня мурашки по коже.

— Уточни свою точку зрения, Гершом.

— Я хочу сказать, — говорит он, — что те, кто столкнулся с трудностями, заслужили должное отношение. Это никоим образом не должно мешать или подвергать опасности остальных выживших.

— Принято к сведению, — говорит Розалинда.

— Какое оборудование вам нужно? — спрашивает Лейдон, ставя локти на стол и наклоняясь ко мне.

— Кто-нибудь может перевести, что только что сказал этот монстр? — спрашивает Гершом.

Лейдон поворачивает голову и шипит, его крылья расправляются, а руки сжимаются в кулаки. Гершом отодвигает свой стул назад, и он падает, заставляя его оступиться. Его руки неэффективно крутятся перед собой, пока он пытается сохранить равновесие. Я не пытаюсь скрыть свое веселье.

Гершом и его гуманисты отказались изучать язык змай, что совершенно просто, нужно постоять перед одной из немногих работающих машин на этой планете и загрузить его себе в голову. Поскольку у нас, людей, нет машины, которая делала бы это для змаев, это поток в одну сторону.

— Видите! — восклицает Гершом.

— Видите что? Как ты шатался, как идиот? — спрашиваю я.

Он и его сторонники смотрят на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Я ухмыляюсь, приветствуя их неприязнь, поскольку она взаимна. Розалинда вздыхает и переводит Гершому, пока Сверре и Лейдон смотрят, как люди решают свои проблемы.

— Нужно что-то, что позволит нам заглянуть внутрь Калисты, — говорю я. — Мы называли их ультразвуковыми аппаратами.

Лейдон и Сверре обмениваются взглядами, затем Сверре пожимает плечами.

— УЗИ? — спрашивает Лейдон.

— Да, он использует звуковые волны, чтобы создать картину того, что происходит внутри. Мы не знаем, как… хммм, — я замолкаю, пытаясь подобрать слова для того, что я хочу сказать.

— Не знаешь что? — шипит Лейдон.

— Ну, если говорить прямо… Мы не знаем, что твой ребенок делает с внутренностями Калисты. Я бы и не догадалась, что межвидовое оплодотворение вообще возможно.

— Понятно, — говорит Лейдон, его голос спокойный и тяжелый одновременно от беспокойства.

— Здесь были медицинские учреждения, — говорит Сверре. — Может быть, что-то еще работает?

— Стоит попробовать, — говорю я.

— Приоритет на любые объекты или ресурсы должен быть в первую очередь ориентирован на человеческие потребности, — говорит Гершом.

— А ты думаешь, о чем мы здесь говорим?! Калиста и Джоли — люди! — прокричала я.

— Нет, это не так! Они спали с этими… тварями. Их решения могут стоить им жизни, но это лежит на их плечах. Есть множество выживших людей. Они могли бы внести свой вклад в наше общество, а не порождать…

Он не договаривает то, что хотел сказать, и я увидела это кристально чисто. Я знаю, что он хотел сказать, и мой гнев вспыхивает добела.

— Ты недалекий, невежественный, эгоцентричный, никчемный ублюдок, — говорю я, вставая на ноги. — Как твоя голова могла застрять так глубоко в твоей заднице?

— На что это ты намекаешь?

— Ты расист, — заявляю я.

— Нет, не расист, — говорит он, защищаясь. — Даже и не близко.

— Что с того, что ты перенёс своё невежество на инопланетян, поменяв местами с непримиримостью с другим цветом кожи? Я изучала документальные фильмы. Я знаю, какой была Земля, когда мы ушли. И теперь ты возрождаешь его здесь.

— Я не делаю ничего подобного, — говорит он. — Я реализовываю выживание для нашей расы.

— Ты невозможен.

Мужчины рядом с ним подходят ближе, и часть меня хочет перепрыгнуть через стол и сбить эту понимающую ухмылку с его лица. Это не принесло бы никакой пользы. Я откидываюсь на спинку стула, качая головой.

— Где это оборудование? — спрашивает Розалинда, придерживаясь сути дела.

— Я могу показать путь, — говорит Лейдон.

— Я пойду, — говорю я.

Розалинда кивает и закрывает собрание. Я сижу и смотрю, как все выходят, пока не остаются только Розалинда, Лейдон и я.

— Почему ты терпишь его? — спрашиваю.

— Потому что у него есть право на выражение своих мыслей, — говорит Розалинда. — Если мы потеряем это, то потеряем всё, что делает нас людьми.

— Но он чудовище!

— Нет, он подстрекатель и напуганный человек, который боится, что умрёт в одиночестве, но это не меняет того факта, что он имеет право чувствовать то, что чувствует.

— Он собирает последователей, — говорю я.

— Я знаю, — неумолимо говорит Розалинда.

— Хорошо, ну, он придурок, и я его терпеть уже не могу.

Розалинда улыбается.

— Я знаю.

— Ладно, — говорю я, глядя на Лейдона. — Пойдем?

— Да.

Мы выходим из зала Совета, и Шидан стоит сбоку от двери. Лейдон шипит на его неожиданное присутствие, и они оба смотрят друг на друга. Шидан меньше Лейдона, но не отступает. Это замечательно, и случайная мысль о том, как бы он выглядел без рубашки, проносится у меня в голове, но я отбрасываю её в сторону.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, делая все возможное, чтобы разрядить обстановку, прежде чем что-то обострится.