Эхохайд сглотнул.

— Устроит.

Я застыла мраморным изваянием. Нет. Они оба лишились рассудка. Кто-нибудь разбейте доску! Прекратите эту игру!

Но никто не посмел прервать это безумие.

Эохайд вновь взял белое войско. Крепко держали его солдаты оборону, упрямо продвигались к краю доски. Но черные превратились в вихрь, в рой жалящих ос. Не прошло и четверти часа, как белый король пал. Его украшенная драгоценными камнями корона покатилась по игровой доске и легла у ног черного воина.

— Всё, — спокойно сказал Мидир.

— Всё?… — гулким этом повторил Эохайд и вцепился пальцами в волосы. Ему казалось, что это он лежит на резной доске в луже собственной крови, что это его корона валяется у ног проклятого туата.

Мидир тем временем поднялся и подошел ко мне.

— Твой муж отпустил тебя. Это слышали все. Теперь ты пойдешь со мной?

Слова разнеслись, словно раскат грома. Я молча кивнула и протянула ему руку. Пойду. Куда угодно пойду.

— Не-ет! — Глаза безумного Эохайда возникли слишком близко. — Нет! Это обман! Проклятая магия!

— За игрой следили придворные фении и филиды. Они подтвердят, что я не применял магию.

— Нет, не ты. Эта ведьма! Я обещал ее тебе? Но ведь не говорил, что она будет при этом жива.

Никто не понял, как он это сделал. Не видел удара. Даже Мидир стоящий рядом, даже я, в чье сердце вошел железный клинок.

«Почти как в тот раз. — Я отрешенно смотрела, как на зеленом платье распускается алая роза. — Совсем как в тот раз. И этот круг замкнулся».

Глава VII. В чертогах Дану

Первым желанием Мидира, когда он увидел, что из глаз Этэйн уходит жизнь, было обратить все живое в замке в пепел. Тени, послушные его воле, тут же отделились от стен обретая плотность. Но разум победил жажду мести.

Люди думают, что сиды повелевают стихиями, но это не так. Сиды и есть стихия, воплощенное явление, умение, и зачастую не одно.

Они могут обрушиться дождем, промчатся ветром, разлиться полноводной рекой, прорасти цветком, смотреть глазами рыб, звенеть ударами молота о металл. Им подвластны временные тропы и тайные слова. Они умеют сплетать чужие судьбы и видеть сокрытое. Даже смерть для них не конечна.

Все в мире замкнуто в круг. Круг жизней и перерождений. Идти по нему в одиночку — то еще испытание, ведь путь к новому воплощению длиться одновременно миг и вечность. Он проходит всюду и одновременно с тем везде отсутствует. На этой тропе легко потерять и потеряться. И так же легко найти то, что ты никогда в себе не видел. Ибо смерть дарует одновременно слепоту и истинное зрение. Немудрено, что там, где есть путь всегда присутствует проводник.

Таким проводником у туатов был тот, кто носил в этом воплощении имя Мидир. Именно он должен был сейчас взять Этэйн за руку и отправится с ней по извилистым тропам круга жизни. Но сегодня шагая в тень умирающей королевы, он знал — не бывать тому.

Плох тот проводник, который знает только один маршрут. Мидиру известны были все. Тайные и явные. Заросшие кустарниками сомнений и изрытые ямами страхов. Усеянные ядовитыми цветами тщеславия и скользкими камнями обид. Он знал, как нарушить правила, установленные самим лордом Смертью и готов был бросить ему вызов. Да, шагая в тень умершей Этэйн, он собирался привести ее не к озеру Перерождения, а на яблоневый остров богини Дану.

Яблоко. Ему нужно было золотое яблоко, только оно способно излечить тело от всех болезней и ран, а после вернуть душу в миг смерти.

Мидир был уверен, что душа Этэйн будет ждать его в потаенном царстве. Но поляна встреч оказалась пуста. Туат растеряно оглянулся. Никого. Впервые душа ускользнула от своего провожатого. Когда только успела? Да и зачем?

Вдруг, среди зеленой листвы он увидел, то, чего тут совершенно не могло быть. Младенец. Мидир тряхнул рогатой головой, желая прогнать видение. Но чудо не желало исчезать. На траве самозабвенно слюнявя кулак, лежала первая за долгие столетия, новорожденная, душа туата. Новорожденная и убитая… Понимание того, как именно забросило сюда этого младенца, вырвало из груди звериный рык.

— Трижды убийца! Клянусь тропами этого мира, ты не получишь перерождения! Именем своим я призываю лорда Смерть в судьи! Заклинаю дать мне право приковать Эохайда да Дэрга к замку Эмайн Маха. Отныне он будет умирать в муках каждый вечер и оживать с восходом солнца, до тех пор, пока три спасенные жизни не отомкнут мои слова.

Мидир достал из коротких ножен кинжал и рассек руку. Густая кровь с шипением впиталась в траву. Волной разнеслась сила, закрепляя проклятье.

— Посмотрим, — раздалось сзади. Мидир обернулся и второй раз за этот бесконечный день, удивился.

Под деревом стоял бард. В руках он вертел старинный кованый ключ.

— Ты? Что ты сказал?

Эхтирн поднял на него черные провалы глаз и криво улыбнулся. Мидир отступил на шаг, ибо не было в этом взгляде ничего человеческого.

— Посмотри, как хорошо тут. Птички чирикают. Вот, решил пойти за тобой, да посмотреть, каков финал будет у этой истории, — проскрежетал бард.

Мидиру стало жутко. Пришла непрошенная мысль, что странный песнопевец вовсе не тот, за кого себя пытается выдать. Или уже не пытается?

Эхтирн тем временем моргнул, и лицо его вновь приобрело знакомое выражение. Лишь на дне хитрющих глаз затаилась вечность.

Мидир решил, что у него будет время все обдумать, и поднял младенца. Положил на предплечье со всей бережностью, на которую был способен. Подспудно отметил, что это девочка. Первая за долгие столетия туата без груза смертей и перерождений. Тепло разлилось по телу. Надо же, у его Этэйн будет дочь. Последний раз он чувствовал нечто подобное, очень давно… У сидов редко рождаются дети. У него за три жизни было лишь две дочери. Эта будет третьей. Обязательно будет. Надо только найти ее мать до того, как влажный туман растворит их связь. Связь. Точно! От малышки в сторону Яблоневого острова вилась призрачная нить.

Смешно, в мире, где нет времени, Мидир впервые почувствовал его неумолимый бег. Впервые он боялся не успеть.

— Идем, — бросил туат. — Нам здесь нечего делать.

Он поднялся и притянул к себе тропы. Кто-то их намеренно спутал. По спине скользнул липкий холод. Он хотел верить в то, что это сделала не Этэйн. Хотел и не мог.

«Нет, — Мидир с неимоверным усилием отогнал от себя ядовитую мысль, — я все равно найду ее.»

— Куда? — бард растерял всю свою неестественную жуть и снова сделался собой. Не имея под рукой иного инструмента, он принялся насвистывать в ключ мотив одного из наипохабнейших Альбинских маршей.

Мидир едва не упустил притянутые тропы. Перед глазами вспыхнул походный костер. Золотистый цвет пламени выхватил лицо молодого короля в древних одеждах. Юноша с едва проклюнутой бородой хохотал над солдатскими куплетами и пил с туатами из одного кубка. Его друг, его враг, и причина, по которой Мидир всякий раз обходил Яблоневый остров стороной.

— На остров Вечной молодости, — бросил сид.

Бард споткнулся и перестал играть.

— В чертоги Дану? — он предвкушающе улыбнулся. Дождался утвердительного кивка и только потом не скрывая хитрого блеска в глазах, спросил: — А правда, что там в подземелье стеклянного замка, при тусклом свете Огненного копья, спит волшебным сном, легендарный король Николас, объединитель?

— Правда, — глухо отозвался сид, и замолчал до самого Яблоневого острова.

Меня зовут…

У меня множество имен… Бадб — боевая ворона. Морриган — королева кошмара. Немайн — неистовая битва. Были и другие, но последнее Этэйн — огненная спутница, нравится мне более других. Только земные имена — лишь шум дождя на листве. Мое древнее имя, подаренное самой Дану — Маха. Ярая кобыла. Дарующая жизнь. Мать королей Ирина. Я родилась здесь, на этом острове в те времена, когда туаты не скрывали истинные имена от людей и друг друга.