Гроган прикрыл глаза и замолчал ненадолго. Потом в смущенье почесал острое ухо и перескочил на другое:

— А как мисс Сомерленд удалось обвести вокруг пальца полицию?

Энн нахмурилась. Этот же вопрос задавал и Гарольд. Самый простой ответ на него — подкуп. Простой, но неправильный. Ладно если бы это был один полицейский. Но нет, тут и свидетели, понятые, эксперты, патологоанатом и еще хёггова куча людей. Поэтому смерть нужно изобразить достаточно достоверно.

Тут два варианта. Или в Ребекке помогает банши рода, но чтобы привлечь подобную силу, нужны очень весомые причины. Например, кровная месть. Второй вариант — зелье, тут одновременно и просто и очень сложно. Просто, потому что подобную вещь, имея связи и средства можно купить, а сложно, потому что на Альбе вряд ли найдется больше трех зельеваров способных такое сварить. Одного из них, точнее одну, Энн знала.

Можно написать подруге да договорится о встрече. Желательно подальше от людей и поближе к магии Бернамского леса, ибо сил противостоять сжирающей тело тьме не было никаких. Сейдкона чувствовала, что тело это вряд ли доживет до завтра. А значит, нужно успеть помочь.

— Мне надо идти, спасибо за кофе Хайд Брох.

Энн написала короткое сообщение и поднялась со своего места. А гроган растерялся.

— Как идти, куда? А договор?

— А…да…договор, — Энн печально посмотрела на ставшего таким родным хранителя. — Договор прекращает действие, если сейдкона теряет свою силу. Я не возьму с мистера Хредель ни пенни. А ты извинись за меня. Гостевые покои, подвал и кухню очистить не смогу. Придется вам искать другую ведьму… И ты пригляди за малышами брауни, хорошо?.

Хайд Брох часто, часто закивал. Потом вновь прикрыл глаза, слушая ворчание замка. На его маленьком лице промелькнул сначала страх, потом удивление. Наконец гроган отошел на шаг, поклонился сейдконе, потом хлопнул в ладоши и у него в руках возникла деревянная, причудливо украшенная, стиральная доска. Энн удивленно подняла бровь.

— Замок благодарит вас и обещает ждать. А также он велел передать вам вот это. Это дар для женщины с Холмов.

Энн как завороженная приняла доску, попрощалась с гроганом и поспешила к машине. Но перед выходом положила руку на шероховатую стену и едва слышно произнесла:

— Спасибо. За подарок и доверие. Передай своему хозяину… а впрочем, не важно уже.

X. Мертвая невеста

Гарольд торопился. Крылья ломило от натуги. Он сам не понимал почему ветер гонит его вперед. И лишь не обнаружив маленькой яркой машинки понял, что опоздал. Легко опустился на изумрудную траву, принял человеческое обличье, широким шагом пересек двор и толкнул тяжелую, окованную медью дверь.

Внутри замка было пусто. Неуютная прохлада прилипла к телу. Только сейчас он осознал, что все эти дни, возвращаясь домой чувствовал присутствие Энн. Она как мифический эфир незримо заполняла собою все пространство. Что же заставило ее уехать? Обиделась? Испугалась? Гарольд бросил взгляд на кофейный столик, за которым они вчера вели беседу. Там аккуратно лежали вещи, что он передал ей перед оборотом. Запонки с огненными опалами, часы. Тут же нашелся и его телефон. Ни сообщения, ни записки сейдкона не оставила.

— А где…? — вопрос не удалось удержать в себе.

— Ушла. Ей здесь больше нечего делать. Ах, какая жертва! Ты уже почувствовал вкус свободы? Нравится видеть солнце человеческими глазами?

Гарольд резко обернулся. В кресле, закинув ногу на ногу, сидела Ребекка и пила его лучший виски.

— Хорошо выглядишь, любимая… для трупа. Это современная косметика творит чудеса или котел Дагды оказался в полном твоем распоряжении?

Ребекка недовольно сощурилась. И столь знакомое мелькнуло в ее взгляде, что у Гарольда запек старый шрам на шее.

— Вижу, ты поумнел за эти пятьсот лет. С тобой стало интересней играть. Правда ты все так же падок на ведьм, но ведь каждый имеет право на маленькие слабости. Не так ли, свергнутый король Альбы?

Гарольду понадобилась вся его выдержка, чтобы не перемениться в лице. Он надменно хмыкнул и подошел к бару, наполнил свой стакан жидким янтарем и встал напротив… Ребекки? Теперь уже точно ясно, что нет. Все же интересно, насколько судьба любит сворачиваться в кольцо.

Он молчаливо рассматривал старую знакомую. Память услужливо подкинула сцены их Дикой Охоты.

«Ну что, младший сын короля, потанцуешь со мной?»

«Да-а-а», — собственный голос показался шипением змеи.

«Тогда возьми мою руку»!

Её смех струится, смешивается с туманом, оседает блестящими каплями на лошадиных крупах.

Гарольд протянул руку и коснулся прозрачных девичьих пальцев. Раздался гул рожка, и странная процессия остановилась. Охотники спешивались, привязывали коней, весело переговариваясь. Туман рассеялся, и король, холодея, увидел ту же самую поляну. Ему показалось, что в зеленой траве блеснули обломки кинжала.

«Ты обещал потанцевать со мной», Дева обвила его шею тонкими белыми руками.

«Кто ты?»

Гарольду нравилось тонуть в синеве ее глаз.

«Я сон меча, прощальное пламя, пища ворон. И ты обещал танцевать со мной».

Девичьи глаза сверкали, алые губы манили, а тонкие пальцы холодили шею. Король расстегнул ворот дублета, вдохнул холодный воздух и неожиданно для себя рассмеялся.

Гарольд вынырнул из воспоминаний как из ледяной реки.

— Как ты зашла в дом?

— О, это, — собеседница поджала губы. — Знаешь, даже в самой дрянной, безнадежной ситуации, если очень потрудиться, можно найти плюсы. Мой оказался неожиданным. Оказывается, человеческое тело позволяет входить в жилища без дозволения.

— Ты подменыш?

— Ночное солнце! Нет конечно! Мое тело сразу родилось способным выдержать чудовищный натиск силы. Не в пример твоей ведьме. Но будь моя воля, я бы и дальше ледяным ветром летала. Лучше уж так, — она небрежно указала на себя, — чем вот это безобразие.

— А по мне, так достаточно неплохо. Да. Точно лучше, чем те кости, которыми ты меня соблазняла в Бернамском лесу.

Собеседница взвилась, взметнулась вихрем. Гарольд мысленно усмехнулся. Дергать смерть за усы гораздо интересней, чем идти у нее на поводу.

— Ты! — разъяренной змеей прошипела гостья, — да что ты понимаешь! Для туата нет ничего ужасней, чем оказаться в человеческом теле! Я веками летала холодным вихрем. Ярость не давала воспоминаниям померкнуть. Но двадцать лет назад наш драгоценный братец и его неугомонная супруга подчинили магию Бернамского леса. Очистили от теней, обошли древний договор. И меня притянуло в летнюю тучу. Первым весенним дождем я пролилась на землю, переродилась белым червем. Копошилась в навозной куче, слепая, безрукая. Рядом со мной извивались безмозглые, прожорливые «собратья». Я чуть с ума не сошла от омерзения, мечтала быть раздавленной, умереть и вновь обрести свободу. Но нет ничего живучей личинок мух. Время тянулось тугою смолой. Ты знаешь сколько живут опарыши? Всего две недели. Но мне казалось, что прошли столетия! Потом мое тело вновь стало меняться. Разум при этом оставался ясным. Если нас и впрямь такими создала Дану, то она беспощадная тварь, а не добрая праматерь, коей ее представляют туаты благочестивого двора. Представляешь, я сама себя загнала в плотный гроб, оплела коричневой дрянью и похоронила заживо. Там, во тьме я безмолвно орала от боли, когда, разрывая плоть, из меня лезли острые крылья и мохнатые лапы. Свет, что преломлялся в моих глазах, выжигал их, взбалтывал крошечный мозг. Я билась в конвульсиях, пока не разорвала свою тюрьму и не вылетела на свободу. Но уже не вольным ветром, а мухой. Думала, куда еще хуже. Но у мирозданья гадкое чувство юмора. Ты знал, что живущие рядом с людьми мухи редко умирают своей смертью? Вот и я жужжала недолго. Свалилась в кувшин с водой. Болталась там, сучила лапками, и уж почти издохла, как на мою беду появилась дура — Сомерленд, женушка лэрда, что продал тебе свою дочь, как кусок мраморной говядины. Эта слепая курица схватила кувшин и не заметила, какую дрянь проглотила. Надо же было случиться, что пить ее потянуло после бурной ночи со своим муженьком.