С вершины орлеанских крепостных стен Мартин оглядывал линии оборонительных укреплений противника вокруг города. Довольно дырявые, кстати, линии. Несмотря на бастионы и форты, несмотря на городьбу с торчащими кольями, большие куски земли почти не охранялись, и повозки с припасами проскальзывали как по маслу. У англичан просто не хватало людей и материалов, чтобы охватить такую длинную стену.
И между тем никто ничего не предпринимает. Ждут. Чего? У меня такое ощущение, что я целую вечность морожу себе яйца на этих долбаных валах! Почти два года злобно пялимся с англичанами друг на друга. Два года вялой осады, с накатывающими время от времени волнами стычек. Слушая переклички осаждающих и осажденных по обе стороны крепостной стены, кажется, будто все давно перезнакомились.
Не то чтобы легкий свежий ветерок этим апрельским утром был совсем ледяным, но пока топчешься на месте и таращишься на этих английских собак, которые спокойненько засели себе в своих казармах (в тепле, заразы!), можно простудиться до смерти. Бррр! Мартин укрылся за выступом стены. Там все равно ничего не шевелилось. Он регулярно поглядывал на вражеские форты, просто для очистки совести. Еще два часа, а потом хороший суп и, может быть, объятия Матильды. Если она будет не против. Кто их угадает, этих женщин.
Мартин услышал торопливые шаги вдоль боевого хода, по деревянному настилу позади бойниц, и обернулся. Это, что-то возбужденно выкрикивая, подбегал Жак-сапожник, его товарищ по городскому ополчению. Трое дозорных, стоявших на страже на крепостной стене, столпились вокруг него.
— Приехала Ведьма!
Посыпались вопросы:
— Ты уверен? Когда? Ты ее видел? Ты ее видел собственными глазами?
Молодой сапожник перевел дыхание и кивнул.
— Ну да, говорю я вам. Она устроит, она этим шлюхиным детям устроит!
Жак был славным толковым пареньком с торчащими вперед передними зубами и веснушчатой кожей.
— Не вижу, что изменила бы одна женщина, — сказал, подходя, Мартин.
— Похоже, она с собой привела сотни солдат и рыцарей. Что ты на это скажешь, а?
— Ну, я скажу, что безделье кончилось.
Катрин бесцеремонно отпихнула стражника в сторону и ворвалась в донжон цитадели, в сопровождении Дюнуа и пятерых рейтар из ее роты, людей закаленных в боях и выглядящих внушительно.
— Чего? — рявкнул комендант Бусико, который не без удобства трапезничал, и резко встал. — Это кто такая?
— Капитан Бонавентура. Командир на службе его величества.
В комнату вбежали два стражника. Первый получил наручем по шее от Ретамёра и свалился на месте. В тот же миг Сурнуа схватил за правое запястье второго стражника и вывернул его, а затем крутанул вверх. Локоть захрустел, мужчина упал на колени.
— Думаю, ты вывихнул ему локоть, — прокомментировала Катрин тем же тоном, каким сообщила бы: «Славный сегодня денек».
Охранник нечленораздельно взвизгнул, а комендант яростно взглянул на незваных гостей:
— Вы с ума сошли! Я вас в цепи велю заковать на площади!
— Наверное, вы не совсем правильно меня поняли, комендант. Король поручил мне организовать оборону королевства. — Она достала из своего дублета свиток. — Вот пергамент с королевской печатью.
Сьер Бусико неохотно взял пергамент и развернул его. У коменданта, с его ростом где-то в метр семьдесят, был широкий трапециевидный торс солдата, не один год тянувшего армейскую лямку. Он носил кожаные шоссы, из которых выпирало пивное брюшко, и расстегнутую рубашку поверх седеющих волос на груди. Его раскрасневшееся лицо, увенчанное короной таких же седеющих каштановых волос, стало замкнутым, стоило ему увидеть геральдические лилии, оттиснутые на красном сургуче.
— Пусть даже так… — он восстановил самообладание. — Это не оправдание, чтобы тиранить моих людей и вламываться в мои двери.
— Я терпеливая женщина, сьер Бусико, — что правде не соответствовало. — Очень терпеливая. Однако не очень мудро было заставлять меня прождать целое утро, когда я попросила о встрече с вами. Я не для того прошла сквозь английскую блокаду, чтобы стоять у ваших дверей как первый встречный попрошайка.
— Обязанности по службе… — Он поскреб нос; на его лице отразилась тень смущения, что для него, видимо, было делом непривычным. — И у меня полно дел.
— Нетрудно видеть, — ответила Катрин, бросая выразительный взгляд в сторону еды.
Снова гнев красной волной прокатился по лицу офицера; у него раздулись ноздри, а дыхание стало хриплым. Он открыл было рот, затем остановился. Бусико глянул на Катрин, потом на пятерых рубак, потом на Дюнуа, потом снова на Катрин. Два брата Фоссойе, смуглые и коренастые, как быки, со скрещенными мускулистыми руками заблокировали дверь. Положив сапог на горло потерявшего сознание стражника, худой светловолосый Ретамёр наблюдал за окружающей обстановкой, теребя рукоятку метательного ножа.
Заговорил Дюнуа:
— Армия подмоги стоит лагерем позади английских позиций. Двести рыцарей и пятьсот пехотинцев. Мы собираемся уничтожить английскую армию, зажав ее между двумя фронтами — городским гарнизоном и выручающей армией. Тактика «наковальни и молота», если вы понимаете, о чем я. План простой, но он хорош. Нужно только скоординировать выход гарнизона с наступлением наших войск.
— Но не следует ли нам учесть состояние гарнизона? Разве мы не должны рассмотреть все варианты?
— То есть? — доброжелательно осведомился молодой красавец с профилем римского императора.
— Людям из городского ополчения далеко до настоящих бойцов. Торговцы, пекари, садовники, ремесленники… в регулярном сражении они и пяти минут не продержатся. Что касается моих солдат, то их не больше сотни, и многие из них слишком стары. Откуда уверенность, что мы можем победить? Если нет, то зачем рисковать потерей города из-за одной битвы?
Быть вполовину смышленым, думала Катрин, все равно что быть вполовину болваном. Не то чтобы доводы коменданта были надуманными, просто ужасно тенденциозными. Как и большинство профессиональных солдат, Бусико устраивал статус-кво, который обеспечивал ему приличное жалование и начальственный пост без сопутствующего риска. Неудивительно, что он воспринимает нас как смутьянов. Она прикинула, не придется ли прикончить его.
— Затем, что мы на войне, — спокойно возразила молодая женщина. — Есть время выжидать, и есть время действовать. Лучшей возможности не представится. Здесь и сейчас.
— Я несу ответственность за жителей этого города. По какому праву вы от них требуете идти на смерть?
— Вас заботят человеческие жизни, — согласился Дюнуа, бросив почти незаметный взгляд на Катрин, — и я уважаю вашу точку зрения. Она благородна. Но мы должны, как вы сказали, рассмотреть все варианты. Мы сражаемся, побеждаем, и англичане снимают осаду. Мы сражаемся, проигрываем, и враг продолжает осаждать Орлеан. Мы ничего не предпринимаем, и город в конце концов падет. — Он сделал паузу. — Вывод сам напрашивается.
Сьер Бусико опустил взгляд на свиток, скрепленный королевской печатью, подошел к окну, окинул взглядом раскинувшуюся внизу квадратную площадь и окаймляющие ее дома с деревянными и глинобитными фасадами.
— В наши дни, — вздохнул он, оборачиваясь, — трудно разобрать, что правильно. Но я верный подданный нашего доброго короля. Раз такова его воля, я уступаю его посланникам.
— Мудрое решение, комендант. А теперь пойдемте и дадим увидеть наше единство добрым людям Орлеана.
Пригласив Бусико следовать за собой, Дюнуа направился к двери.
Стоило им выйти из донжона, как к ним стал стекаться народ, и они оказались посреди густой пестрой толпы, которая с воодушевлением кричала и скандировала имя короля вдоль всей улицы. «Виват Ведьме!» смешалось с «Карл! Да здравствует король Карл!», люди показывали на Катрин пальцами и рассказывали о ее подвигах. К тому времени, когда они достигли плаца, толпа разлилась половодьем. Здесь были тысячи людей, всех возрастов и сословий; легко верилось, будто сюда собрался весь город. Люди там и сям размахивали разношерстным оружием: мясницкими тесаками, пиками, топорами лесорубов.
