– И что ожидается теперь?

– Не знаю. Зависит от Билдо. Почему бы тебе самому его не расспросить

– вон он стоит.

В дальнем конце парадной со светлобородым незнакомцем увлеченно беседовал Доггинз. Завидев Найла, он оборвал разговор на полуслове.

– Мы тут как раз о тебе говорим. Это Манефон, мой помощник по зарядам.

Найл сомкнулся предплечьем с бородачом. Манефон оказался кряжистым, широкоплечим парнем с широким добродушным лицом, докрасна загорелым от солнца и ветра. Ручищи вон какие мускулистые. Найлу он тотчас же приглянулся.

– Манефон прибыл в порт сегодня утром. Его не было три недели.

– Тебе пауки никаких препон не ставили? – спросил Манефона Найл.

– И близко не было, – широко улыбнувшись, ответил тот. – Я и не заподозрил, что вообще что-нибудь произошло. Они дали мне бригаду под разгрузку, в город вон доставили на повозке. А начальник вдруг заявляет, что мы с ними вроде как воюем. Доггинз покачал головой.

– Я сам толком не пойму, что вокруг делается. Да и не считаю нужным присматриваться. – Он положил руку Манефону на плечо. – Ты ступай, отправь назад Массига. а затем сходи подкрепись. После этого подходи ко мне домой.

Когда вышли на солнечный свет, Найл увидел с полдюжины членов коллегии, в их числе и Пибуса с Корбином. Они стояли кружком, горячо споря меж собой.

Иголками кольнувшие враждебные взгляды дали безошибочно понять, что речь идет непосредственно о Найле с Доггинзом. Доггинз взял Найла под локоть.

– Пройтись не желаешь?

– Конечно, не откажусь.

Доггинз повел Найла в обход зала собраний, к дороге, ведущей в сторону карьера. Почти все встречные приветствовали Найла (видно, снискал себе популярность); знаки почтения выражали даже жуки. Сам же Доггинз отзывался с некоторой рассеянностью: его, очевидно, снедало беспокойство. Лишь когда они, миновав дома, оказались одни, он, наконец, заговорил:

– Все обстоит хуже, чем я думал. Пауки высылают двух своих на встречу с Хозяином и полным собранием коллегии. То есть, получается, они твердо намерены добиваться примирения.

– А это что, настолько уж плохо?

– Плохо? – Доггинз посмотрел с недоумением. – Да это же крах, черт побери! Это значит, они будут на нас давить, чтобы мы уничтожили жнецы!

– Почему ты так уверен?

– Это элементарно, здесь одно вытекает из другого. Они дали Манефону беспрепятственно пройти через порт. В паучьем городе он видел, что наделал взрыв – полквартала рабов снесено подчистую, – а ему сказали, что это просто досадная случайность. Никто даже заикнуться не пытался о том, что мы штурмовали казармы. То есть они пытаются показать, что готовы простить и обо всем забыть. Их посланники, несомненно, скажут: мол, все снова встало на свои места, поэтому давайте забудем распри.

– Может, они на самом деле хотят мира. – Найл подивился своим словам: ясно, что с языка сорвались случайно.

Доггинз фыркнул.

– Разумеется, хотят, на своих условиях. Они попытаются склонить Хозяина к тому, чтобы он велел уничтожить жнецы и выдать нас.

– Я-то им, может, и не нужен. Я вот только говорил с одним из гужевых и услышал от него, что меня там все считают убитым.

– Вот как! – Доггинз остро глянул на товарища. – Он сказал, почему?

– Сказал, что слышал это от одного из колесничих Каззака.

Доггинз нахмурился, прикусил губу.

– Интересно. Выходит, Повелитель действительно считал, что ему тогда удалось тебя задушить. Значит, он уверен в том, что жуки тебя не выдадут, и полон решимости разделаться каким угодно способом… Тогда, видно, и гадать нечего: главным его требованием будет уничтожить жнецы.

– Но ведь ясно, что Хозяин на это не пойдет?

Доггинз сердито передернул плечами.

– Он старик мудрый, но, думаю, за всю свою жизнь так и не научился хоть сколько-то понимать раскоряк. Он наивно судит обо всех по меркам своей порядочности. – Доггинз заговорил тише, хотя это было вовсе необязательно.

– Между нами, я никак не возьму в толк, как при таком уме можно оставаться таким недотепой.

От этих слов Найла охватило безотчетное волнение. Ему неожиданно открылось, что в ряде случаев существует определенный предел, за которым чувственное восприятие Доггинза полностью притупляется. Такая своеобразная слепота – огромный плюс для слуги, поскольку сосредотачивает весь ум на выполнении сугубо практических задач. Но это означает и то, что он никогда не заподозрит о существовании мира, где деревья томно наслаждаются зыбкой лаской ветра, а цветы выбрасывают искры живой энергии.

Они поднялись на невысокий холм. Трава на противоположном его склоне была бурой, пожухшей, а дальше ее вообще не было – лишь черный выгоревший грунт. Это как раз и был участок, обработанный из жнеца. Метрах в двадцати вниз по склону виднелся вырост, напоминающий крупный валун; приглядевшись внимательней, Найл разобрал, что это опрокинутый на спину мертвый паук, застывший, поджав лапы к середине брюха. Подойдя вплотную, Найл постучал по трупу носком сандалии; обугленная плоть была тверда, как дерево.

Дальше метров сто они шли по спекшемуся коркой грунту. И вдруг неожиданно очутились на кромке откоса метров шести глубиной.

Откос тянулся в обе стороны на сотни метров. Найл вначале принял это за естественное образование.

Лишь различив оплавленные камни, понял, что это все работа жнеца.

От залпа земля расплавилась, словно лед под стру"й кипятка. Впервые доподлинно стала ясна дьявольски разрушительная мощь этого оружия – просто ахнуть впору.

– Не удивительно, что они перед нами трепещут.

– Ты же знаешь, каковы раскоряки по натуре, – мрачно сказал Доггинз. – Думаешь, они нам не припомнят?

Край откоса тянулся вдаль. Потрясали уже одни размеры пораженного участка, самое меньшее – полмили в диаметре.

Довольно точно можно было определить и положение шара в тот момент, когда Доггинз нажал на спуск. Залп шарахнул по земле стру"й адского брандспойта, выев в полумиле от эпицентра глубокую лощину. Затем заряд рассеялся в стороны, будто струя из шланга, нагромоздив вокруг стену из камней и вывороченного грунта. В районе эпицентра все было попросту выпарено, в то время как дальше предметы уберегла от разрушения сама сила залпа, разметав их в стороны, словно смерч листву. На этом участке, вперемешку с обломками камней и вырванными с корнем деревьями, виднелись паучьи трупы. В воздухе стоял неприятный запах разлагающейся плоти.