Николас Итори
Гемодиализ
Я всегда был достаточно болезненным ребёнком. В младенчестве едва не умер от тяжёлого случая бронхита, в детском саду переболел свиным гриппом и лишь чудом не преставился уже от него. В начальной школе у меня обнаружилась бронхиальна астма, развившаяся из бронхита, перетёкшего в хроническую форму, и после того, как во время езды на велосипеде я внезапно начал задыхаться и свалился в канаву, сломав себе колено, вновь оказался в больнице. В общем, в этом месте я бывал чаще, чем мне хотелось бы. Я бы предпочёл провести время, проведённое в палате, за школьной скамьёй, но, видимо, у чего-то вроде судьбы была иная точка зрения на мою жизнь.
Тот случай произошёл в очередной период моего больничного бытия, когда я лежал в ожидании операции. В этой больнице часто пересказывали одну и ту же байку. В этот раз то было отделение детской хирурги – мне тогда было пятнадцать, так что всех деталей я сейчас не припомню, однако суть истории была в следующем: лет за двадцать до меня в этом же отделении лечилась одна старшеклассница. В зависимости от рассказчика отличалась и причина, по которой она пребывала в стационаре. Кто-то рассказывал, что дело было в проблемах с сердцем, второй говорил об аппендиците, пока по версии третьего её положили с воспалением лимфоузла. Однако определённые детали были всякий раз одни и те же: она была крайне нелюдимой и холодной по нраву, а в середине истории умирала при таинственных, в чём-то даже мистических обстоятельствах, после чего в больнице начинали пропадать пациенты, пока в самом конце не происходила развязка, которая также отличалась от рассказчика к рассказчику. Мне удалось услышать эту историю в разных интерпретациях, однако ещё с первых версий мне она виделась не более чем байкой – даже когда я был ещё совсем ребёнком. Вероятно, сказывался общий скептицизм, унаследованный от родителей – или тогда ещё скорее его извращённая, верующая версия.
Но, как позднее выяснилось, некоторые подобные истории если и не являются чистой воды правдой, то по меньшей мере имеют под собой вполне реальную основу. И в последнее время эта основа всё больше и больше беспокоит мой сон.
Глава I
Осень. Утро воскресенья началось не с измерения температуры, а с наблюдения за чужой молитвой. Мой сосед по палате, здоровенный семнадцатилетний детина, которого мы из-за его религиозности называли Пастором, разбудил меня своим монотонным шёпотом, обращённым к иконе на его тумбе – этого оказалось достаточно, чтобы мой бессонный мозг дал телу команду проснуться. Два других соседа так остро на ритуал не отреагировали, а я меж тем минут пятнадцать лежал на койке и смотрел за тем, как смуглый, длинноволосый сожитель, одетый в длинный коричневый кардиган, да волосами и глазами резонировавший с собственной кофейного цвета одеждой, сложив руки и склонив голову, бормотал священные слова себе под нос. Чем-то меня, к тому времени уже скептика и нигилиста до мозга моих юношеских костей, заворожило это проявление религиозной веры. Зрелище, впрочем, закончилось с приходом дежурной медсестры, озвучившей команду о подъёме.
– И вам доброго утра, мадам, – ответил я, снимая с себя одеяло и принимая градусник. Не то что бы я впервые обратился в таком стиле к персоналу, но конкретно эта медсестра впервые застала меня на дежурстве, так что от удивления вскинула брови:
– Это сейчас так модно у молодёжи?
– Нет, это он один такой чудаковатый, – как бы между делом вставил второй сосед, принимая свой термометр: – исторической реконструкцией занимается. Как тот профессор, который расчленил…
– Гриша! – осекла его медсестра: – без подробностей.
– Ладно, всё, молчу, – с досадой ответил ей Григорий, зажимая градусник под мышкой.
****
Если не считать утренней молитвы Пастора, начало дня прошло без примечательных событий. Измерение температуры тела, водные процедуры, утренние процедуры медицинские, завтрак – ко всему этому я уже очень давно успел привыкнуть, эти события даже в памяти не отпечатались, смешавшись в сплошное серое пятно. Несколько раз мы сыграли в карты с соседями по палате (Пастор с нами не играл, да и нас по этому поводу временами увещевал – для азартных игр он был слишком религиозен, едва ли не до тошноты), затем, когда отделение собрали в игровой комнате, переключились на монополию. Пастор всё также не играл с нами, хотя в этот раз сел за стол просто ради наблюдения за игрой – или скорее ради участия в параллельно идущем разговоре. А разговор, в отличие от большинства утренних событий, заслужил отпечатывания в моей памяти.
– Пастор, а ты слышал ту историю? – спросил третий сосед, Пётр.
– О чём ты? – вопросил в свою очередь тот. Я, прекрасно знавший, к чему ведёт Пётр, собрался было слушать вполуха, однако он меня осёк:
– Денди, зря ты отворачиваешься. Она ведь недавно здесь появлялась.
– Ага. Заливай, – нарочито незаинтересованно ответил я, хотя стоит признать, что подобная «новость» меня слегка заинтриговала своей новизной. Я кинул кубики и, попав на сектор с обувным магазином, объявил о его покупке, забрав карточку и выложил необходимую сумму из капитала в банк.
– В тысяча девятьсот девяносто восьмом, осенью, здесь лежала девушка по имени Юля. У неё, как и у нашего Денди, произошёл отказ почек, и она ждала…
– Постой, – прервал я: – В смысле «как у нашего Денди»? Ты это только что выдумал?
– Рассказываю как есть, – парировал Пётр и, бросив в свой ход кость, оказался на моём же участке. Лишь выплатив мне налог, он продолжил с несколько раздосадованным выражением на лице: – Так вот, где там меня прервали… Она ждала пересадки донорской почки. Ждала неделю, две, три… Грю, ты ходить будешь?
Грю – как Пётр называл Григория из-за его длинного носа и общей внешней схожести с персонажем Гадкого Я – убрал телефон в карман и наконец кинул кость. Результат – попадание на клетку парфюмерной сети, выкуп. Лишь когда ход снова перешёл ко мне, Пётр продолжил свой рассказ:
– А на четвёртую, так и не дождавшись, в одну ночь умерла.
– Как можно было за четыре недели не найти почку для пересадки? – поинтересовался Пастор, до того слушавший историю молча и с заметным недоверием на лице, которое сейчас стало ещё явнее. Ответ он получил от Григория:
– А ты в курсе, как органы для пересадки получают?
– Просвети.
– Ну, значит так. Клонировать их пока не умеют, так что нужен донор. Чтобы появился донор – нужен человек с лишней почкой, которая к тому же будет совместима, иначе организм её не примет. Стало быть, не нашлось подходящего донора.
– А родители? Другие родственники?
– А у неё их не было, – ответил (или скорее пояснительно воскликнул) Пётр: – ни отца, ни матери, ни братьев с сёстрами. Сиротой она была. Да ещё и группа крови – третья отрицательная, а таким очень сложно искать замену. Вот потому и не дождалась.
Мне от этих слов стало слегка не по себе. Создалось ощущение, что эту версию он сочинил специально для того, чтобы напугать меня – человека с третьей отрицательной группой крови, также ждущего пересадки уже довольно приличное время – того скоро у самого четвёртая неделя ожидания на гемодиализе подходила. Я этим делиться, впрочем, не стал, молча между делом сделав свой ход и продолжив слушать.
– А во время вскрытия обнаружили, что у неё обе почки – на месте и здоровы, – вбросил наконец Пётр свой плот-твист: – незадолго до чего в морг привезли труп убитого. Без почек.
Последнее предложение Пётр особенно выделил, стараясь обратить на него наше внимание. Пастор сразу нахмурился, я же – не совсем понятно, от чего именно – едва заметно вздрогнул, что острый петровский глаз, впрочем, успел заметить:
– Но и это ещё не всё. Не спешите расходиться. Ещё через неделю после похорон Юли, когда выпал первый снег, среди ночи умер один из пациентов этой же больницы. Причиной смерти послужила почечная недостаточность, взявшаяся ни пойми откуда, ведь пациент то вовсе лежал со сломанной ногой и ранее не подавал признаков проблем с органами. И далее, раз в месяц, продолжали также странно умирать пациенты, пока ровно через год всё это резко не прекратилось со смертью одного паренька…
