Miriam Toews

Fight Night

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© 2018, Miriam Toews

All rights reserved

© Новикова К., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2023

Дорогой папа.

Как твои дела? А меня вот исключили. Слышал когда-нибудь о занятиях по выбору? Это мой любимый урок. Мое занятие проходит в зоне сборки-разборки у нас в классе – там мы надеваем защитные очки и разбираем всякие штуки. Это немного опасно. Первую половину урока мы их разбираем, а потом Мадам звонит в колокольчик – это значит, наступила вторая половина урока, и мы должны собрать все обратно. Это бессмысленно, потому что сборка занимает больше времени, чем разборка. Я пыталась поговорить об этом с мамой, и она сказала, что мне просто нужно начать собирать пораньше, до того как Мадам позвонит в колокольчик, но когда я так и сделала, Мадам сказала, что я должна ждать звонка. Я объяснила Мадам, что у меня проблема со временем, но ей не понравился мой тон, он был агрессивный, и над ним мне следует поработать. Мама на третьем триместре. Она слетает с катушек. У нее внутри заперт Горд. Я спросила, чего ей хочется на день рождения, и она ответила: «Холодного пива и в отпуск». Бабуля сейчас живет с нами. Она уже одной ногой в могиле. Она ничего не боится. Я спрашивала ее, где ты, и она ответила, что это вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов. Она говорит, что скучает по дедушке. Она сказала, что к тому времени, когда она попадет на небеса, он, вероятно, уже уйдет оттуда. «Мужчины, – сказала она. – Они приходят и они

– С этого дня начинается наш неореалистический период, – сказала бабуля сегодня утром. Она плюхнула на стол жареную картошку и бутылку кетчупа и добавила: – Плевое дело! – Она сказала, что у меня под глазами голубые галочки, как логотип «Найк». Мне нужно больше спать.

– В чем проблема, Суив? Плохие сны?

Бабуля хранит всю борьбу своей жизни в альбоме. Альбом – ее любимое слово. Она говорит, что слова – это воплощение души. Она пишет Горду письмо, потому что это задание я дала им с мамой вчера на нашей редакционной встрече. Мне она тоже дает задания. Мы соредакторы. Мама говорит, что мы не сможем позволить себе терапию, если между сеансами только и будем писать письма людям, которых нет. Но бабуля считает, что это полезно. Она говорит, что мы можем стать своим собственным бюро. Она говорит, что письма начинаются как что-то одно, а потом превращаются во что-то другое. Но мама не доверяет письмам, как и фотографиям. Она ненавидит изображения. «Я не хочу быть запечатленной в мгновении!»

Бабуля говорит, что фрагменты – это единственная правда.

– Фрагменты чего? – спросила я.

– Вот именно! – сказала она. Она спросила, что мне снилось прошлой ночью. Я сказала, что мне приснилось, что я должна написать прощальное письмо, использовав слова «один» и «синий».

– Na oba![1] – воскликнула бабуля. – Это и будет твоим заданием на сегодня, Суиверу!

У нее есть свой секретный язык. Она даже не спросила, кому будет адресовано мое письмо. Бабуля опускает важные детали, потому что жить ей осталось минут пять и она не хочет растрачивать их на мелочи.

– А если бы мне приснилось, что я голая и не могу попасть домой? – спросила я. – Это тоже стало бы моим заданием?

– Na jungas! – ответила она. – Со мной такое случалось множество раз!

Бабуля любит поговорить про тело. Она любит в теле все, каждый уголок и щелочку.

– И как же такое могло случаться с тобой множество раз? – спросила я.

– Такова жизнь! – сказала она. – Ты должна любить себя, несмотря ни на что.

– Разве же это жизнь, – сказала я. – Постоянно оказываться голой и вне дома?

– Плевое дело! – Она подсчитывала свои таблетки и смеялась.

После этого у нас был урок математики.

– Карандаши на изготовку! – закричала она. – Если у тебя есть пазл с фермой амишей на две тысячи деталей и тебе удается добавлять к пазлу по три кусочка в день, сколько дней тебе нужно еще прожить, чтобы закончить пазл?

Урок математики прервал звонок в дверь.

– Бейсбол! – закричала бабуля. – Кто бы это мог быть?

Звонок в дверь играет песню «Своди меня на бейсбол»[2], бабуля каждый раз заставляет меня петь ее вместе с ней во время седьмого иннинга, даже если мы смотрим игру дома в гостиной. Еще она заставляет меня вставать во время гимна в начале игры. Мама не встает на гимн, потому что Канада – это сплошная ложь и преступление.

В дверь звонил Джей Гэтсби. Он хочет снести наш дом. Я подошла к двери, открыла ее и сказала ему:

– Он твой за двадцать миллионов долларов.

– Послушай, можно мне поговорить с твоей мамой. В прошлый раз ты сказала… – начал он.

– Двадцать пять миллионов долларов, – сказала я.

– Извини, – сказал Джей Гэтсби, – я бы хотел поговорить с…

– Тридцать миллионов долларов, капиталист, ты английский понимаешь? – я захлопнула дверь.

Бабуля сказала, что я немного переборщила. Бабуля добавила, что он боится смерти. Она произнесла это как оскорбление. Он сбился с пути! Джей Гэтсби хочет снести наш дом и построить роскошный подземный бункер на случай Судного дня. Джей Гэтсби однажды купил дом на тропическом острове, а затем заставил всех остальных жителей острова продать ему свои жилища, чтобы весь остров оказался в его распоряжении, чтобы он мог там принимать экстази и заниматься йогой с бывшими моделями. Он заставлял всех моделей принимать специальные таблетки, которые делали их дерьмо золотым и блестящим. Мама сказала, что он вставил искусственные мышцы в икры ног. Она это знает, потому что однажды увидела его на тротуаре возле книжного магазина, и его икры были очень худыми, а через три дня они вздулись и на них появились шрамы. Мама сказала, что он отправился за ними в Кливленд, штат Огайо – и что там можно еще сделать подтяжку вагины, если захочется. А потом целыми днями сидеть, курить вейпы со своим МЧ, и наслаждаться его гигантскими фальшивыми икрами и своей ушитой писькой, пока за вами шпионит ваш инновационный холодильник – оружие государства, который назвали «зеленым» ради повышения продаж, и роботом Алексой и всяким прочим дерьмом, и практиковать осознанность, ха-ха-ха-ха, и просто очень, очень, очень радоваться, что у вас на двоих нет даже половинки гребаного мозга.

Вот так моя мама разговаривает. Вероятно, это все неправда. Она врет. Она ненавидит слова вроде «инновационный», «креативный» и «сексуальный» и ненавидит аббревиатуры. Она ненавидит почти все. Бабуля сказала, что не знает, как мама умудрилась сделать достаточно долгий перерыв в своих тирадах, чтобы успеть забеременеть Гордом. Она сказала, что оплодотворить маму – это как подползти к краю действующего вулкана, который по ошибке считали неактивным. Она говорит, что мама отвечает за эмоции всей нашей семьи, чувствуя все в десять раз сильнее, чем необходимо, чтобы все остальные могли вести себя нормально. Бабуля не верит в личное пространство и считает все личное глупостью, потому что она была самым младшим ребенком в семье из пятнадцати детей. «Na oba!» – скажет она, когда ты будешь в туалете. «Глядите-ка, сидит тут одна в маленькой комнате со спущенными штанами, это бесподобно!» Бабулин папа не помнил, как зовут всех его детей, и случайно дал бабуле такое же имя, как и одной из старших дочерей. Бабулина мама использовала ее как средство контрацепции, укладывая бабулю спать рядом с собой в течение семи лет. Через семь лет у бабулиной мамы наступила менопауза, так что она оказалась в безопасности, и бабуля смогла спать в коридоре до конца своего детства.