Вот на этом фоне, подогреваемом идеологическим и национальным разнообразием, стремительно развиваются цифровые технологии, которые обладают уникальным общим знаменателем – нейтральностью. В известном смысле это шанс для прав человека обрести некую идеологическую отстраненность. Может ли и будет ли этот шанс использован?

Правовая природа прав человека не вызывает особенных споров. Права человека – публично-правовая концепция, оформившаяся в определенный исторический момент как ответ на мировые события. Это на международном уровне. В национальном же аспекте права человека представлены в основном конституционными правами, признававшимися в различные промежутки времени в разных странах.

Но несмотря на публично-правовое происхождение, связь прав человека с частным правом также ощутима. Прежде всего, поскольку, несмотря на красивые декларации, права человека не даются просто так. Отсюда – их связь с субъективными публичными правами. Давно подмечено, что «субъективные публичные права – не что иное, как модифицированные гражданские права. Отличие субъективных публичных прав от прав гражданских, сопряженных с распределением материальных и идеальных благ, с их закреплением за определенными конкретными субъектами», состоит в том, что «в них присутствует и ими опосредуется всеобщий (государственно-организованного общества) интерес»^[17].

В советский период «все права – как первого, так и второго поколения – признавались наличными субъективными правами независимо от того, насколько они были оснащены правовыми средствами защиты, например, с помощью судебной процедуры. Но о прямом действии прав человека речь не шла. Субъективный характер прав связывался с действием прав и обязанностей, соответствующим конституционным и сформулированным в текущем законодательстве в качестве “своеобразного юридического мостика”»^[18].

Обладателю субъективного публичного права, как и права гражданского, нужно проявить определенную активность для его реализации. То есть автоматической реализации нет. Разумеется, государства должны обеспечить защиту прав, как их обязывает ст. 1 Конвенции. Но именно индивид проявляет начальную инициативу. Государство предоставляет субъекту соответствующие возможности, гарантирует их реализацию, а он, в свою очередь, «располагает и пользуется таковыми исключительно в обмен на то, что становящийся обладателем политических прав субъект принимает на себя обязательство (обязанности) по отношению к государству, равные по социальной ценности заполучаемым политическим правам». «Нарушение субъектом баланса имеющихся у него прав и обязанностей, злоупотребление правами и манкирование обязанностями неизбежно влечет (должно влечь) за собой ограничения либо аннулирование прав государством»^[19].

В этом смысле некоторые считают, что статья 2 российской Конституции, возводящая права человека в ранг высшей ценности и объекта обязанностей государства, чересчур либеральна. Аналогичного утверждения нет в Декларации. По большому счету, необходим «баланс, соразмерность прав и свобод и корреспондирующих им обязанностей и ответственности»^[20].

В то же время по состоянию защищенности прав человека судят о демократичности государства. «Безусловным признаком демократичности и силы государства является благоприятный национальный режим прав человека, созданный в стране»^[21]. Также права человека служат средством «контроля над властными структурами, ограничителем всевластия государства, вседозволенности и произвола»^[22].

Для реализации этих пожеланий правовой режим прав человека должен быть гармоничным, реализующимся как в публичном, так и в частном праве. Именно принцип примата прав человека лежит в основе процессов конституционализации (публицизации) частного права. Как отмечают исследователи, сегодня в зарубежной судебной практике сложилось три подхода к применению доктрины фундаментальных прав к гражданско-правовым отношениям:

1) имплементация в сферу частного права принципа соблюдения прав человека без каких-либо изъятий (Нидерланды, Франция, отчасти Израиль);

2) ограниченное применение фундаментальных прав человека к сфере частного права, всегда обусловленное наличием специального публичного интереса (Германия), то есть главное здесь – судейская оценка;

3) прохождение сложного теста для определения в каждом конкретном случае применимости фундаментальных прав человека. Такой подход характерен только для стран общего права (Великобритания)^[23].

В любом случае суды при оценке конкретных обстоятельств применяют пропорциональный подход, целью которого является нахождение «точки равновесия» (пропорциональности) при реализации двух статутных норм, как правило, конституционно-правовых и отраслевых^[24]. Именно пропорциональный подход признан и применяется высшими судами большинства стран. Получается, пропорциональность служит сближению публичного и частного права, причем через общий знаменатель в виде прав человека.

Какой путь характерен для России? Пока существует неопределенность и явный разрыв между нарядной декларативностью статьи 2 Конституции и правоприменительной практикой, где попытки признания прямого действия прав человека вовсе не часты. К примеру, право на доступ к информации сформулировано как субъективное право (в ст. 8 Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»^[25] речь идет о поиске информации физическими и юридическими лицами и о запросном получении гражданами информации, непосредственно затрагивающей их права и свободы). Внедрение же принципа открытости по умолчанию (означающего, что производимая государством информация предполагается открытой) в эпоху цифровизации (когда у государства имеется возможность оперативно раскрыть данные, не дожидаясь запросов со стороны граждан) сталкивается с концептуальным недоумением, поскольку переворачивает привычную конструкцию, ожидающую от гражданина активности. Логика доступа к информации двояка. С одной стороны, понимание основных прав как субъективных дает гражданину возможность требовать их соблюдения государством. С другой стороны, речь идет о точечном правоприменении – в отношении активных субъектов, заявляющих о своих фундаментальных правах в качестве субъективных. Цифровизация дает определенный шанс отказаться от «эксплуатации» субъективных публичных прав в целях получения информации, которой обладает государство, но для этого требуется серьезная теоретическая база.

Конечно, право на информацию наиболее очевидно меняется в эпоху интернета. Но он влияет и на остальные права человека, причем неоднозначно. Интернет, с одной стороны, создает больше возможностей для реализации некоторых прав человека (например, свобода выражения мнений, свобода предпринимательства), но с другой – несколько ослабляет другие права (право на частную жизнь, право на безопасность).

Свобода выражения относится ко всем способам коммуникации, однако правовые режимы при этом могут различаться. До возникновения интернета форма выражения (пресса, телефонная коммуникация, аудиовизуальная коммуникация) соответствовала используемому техническому средству, что создавало определенный правовой режим. Но интернет такое различение поколебал, поскольку позволяет распространять посредством одного и того же средства массовой информации контент, относящийся как к частной корреспонденции, так и к прессе или аудиовизуальным средствам.