Остановился я у развилки. Два входа. Направо и налево. Вот только направо мне делать нечего. Там мрачный зал, где только ужасы снимать. Там бочки-колонны, вырезанные из серо-пятнистого камня. Между ними приткнулись кубы столов, куда длиннее операционного. В центре зала – алтарь, с непременным жрецом и охраной. По жизни, была еще девочка Маша, разложенная, как курица после жарки окорочками кверху. Но это по жизни, а во сне? Шут его знает! Но если есть там девочка Маша, то пусть и дальше остается девочкой, а я налево пошел. По-дурацки, понятное дело, звучит, но что делать, если мне в левый коридор надо?…

По жизни я не задумывался, кто такая Машка, а во сне знал наверняка: ведьма она, ведьмочка. Молодая и глупая. За силой и знаниями она в Храм пришла. Сама в пекло полезла и подружек с собой потащила. А Храм делится силой только со своими слугами. Мертвыми слугами. Какие сами умерли здесь. Потому-то я-второй и хотел быть убитым.

Многое мне понятно во сне. Многое известно. Вот Машка тоже могла пополнить армию мертвых слуг, но ей повезло больше, чем двум ее подружкам, что угодили в ловушку, как мухи на липкую ленту. Не смогла Машка справиться с колдовством, замешанным на смерти, хоть и была самой сильной в тройке. А я помог ей. Невольно. И неожиданно. Разозлил ее до белого каления. Вот она и пережгла колдовские путы. И мне чертовски повезло, что остался жив при этом. А увлекся бы ее недозрелыми прелестями и все, поджарился бы. Как цыпленок табака. До румяной корочки. И это не шутка. Свои у этих ведьмочек отношения с огнем, особые. И не стоит мне вмешиваться в них. И пытаться понять не стоит. По жизни я думал, факелом в морду охраннику ткнули, а теперь вот знаю – рукой. И еще знаю, что прикоснись он, стражник, к Машке, и она обожглась бы тоже. Могла и насмерть, как ее подружки. Поцелуй огня не должен быть взаимным. Он куда опаснее Горячего дыхания, каким зажигают дрова или свечи, и сил требует намного больше. И восстанавливаться после него долго…

Такую вот информацию получил я, пока стоял на развилке. Будто книжку какую открыл наугад. Или инструкцию.

Что такое воспламеняющая взглядом и как жить с нею рядом. Издание второе, доработанное. Тем, кто пользуется первым и еще жив, настоятельно рекомендуется приобрести!

Это я над собой смеюсь и над своим героизмом. Как много подвигов совершается по незнанию. Когда человек не знает, он кто? Правильно. А когда не знает и потому не боится? Тоже правильно – героический дурак.

Вот ты и определился с диагнозом, доктор Леха. А говорят, что врач не может поставить себе диагноз. Брехня! Может, если больше некому. Не терять же квалификацию, когда единственный пациент, что имеется в наличии, это ты сам. То есть – я. Но содержательный монолог с собой любимым пришлось временно прекратить.

Что-то заставило меня оглянуться.

Три здоровых мужика тащили четвертого. Обмотанного сетью. И этим четвертым был я. Тот я, что не знал о засаде. А тот я, что знал, стоял себе посреди коридора, а на меня смотрели, как на пустое место. Еще один охранник лежал у стены. Телом без признаков жизнедеятельности. Все правильно, так и закончилась наша прошлая встреча.

Выходит, предыдущий сценарий тоже не отменяется? Но возвращаться и спасать себя плененного не стану. Мне-то никто не помогал. Сам справился. И тот я, что подставился стражникам, тоже справится. Умнее будет в следующий раз. А мне дальше надо. Я ведь не в День сурка попал. Надеюсь.

А вот другую ловушку я обойти не смог, не научился еще проходить сквозь стены. И свернуть некуда было. Все как в прошлый раз: одновременно упали решетки впереди и сзади, превращая коридор в маленькую комнату ужасов. Шипы на стенах-решетках, такие же шипы на опускающемся потолке. И светлое небо сквозь потолок-решетку. Однако, утро снаружи начинается.

Метаться и выть от страха не стал. Не тот характер все-таки. Неврастеников не берут в хирурги. Неврастениками потом становятся. Некоторые. От хорошей жизни. Да и страха как такового не было. Скорее уж досада. Пережил же я ловушку по жизни, выберусь и на этот раз. Так чего нервы мне трепать? Если действует старый сценарий, значится и дыра в потолке есть. Та, Машкой пробитая. А то, что ни Машки, ни дыры не видно, так это ерунда, все равно их никто не отменял.

Стал на то самое место, где стоял в прошлый раз, и спокойно так смотрел, как опускается решетка. И даже тени сомнения не было, что выберусь из-под нее. Иллюзия целостности сохранялась до последней секунды. А потом я взмыл вверх и оказался на карнизе. В тот раз я шел к нему по брусьям решетки. Да еще Машку нес. А вот во сне – захотел и полетел. Без крыльев обошелся. Уже с карниза посмотрел вниз.

Проклятое любопытство… не только кошек губит оно.

Решетка почти коснулась пола, и сквозь брусья виднелось чье-то тело. В знакомом таком прикиде. Очень не хотелось думать, что это мое тело. Того меня, что не смог выбраться. Хотя, какое мне дело до того, чего было или могло быть?! Со мной этого не случилось. Точка! Или случилось в другом сценарии. Том, где Машка осталась в зале. Еще одной кучей тряпья. Мелькала у меня такая мысль. По жизни. Не люблю, когда меня подставляют. Мелькнула и пропала. Как пропала охота смотреть вниз. Что я мертвецов мало видел? Этого добра в любом мире хватает. И в любом морге.

Ступени вели вверх. Лестница без перил охватывала купол спиралью, и исчезала в камне. Вырубленная в горе неведомо когда и незнамо кем. Но мне не было дела до лестничных дел мастеров. Меня манило небо в проломе огромного свода. А как он получился этот пролом и этот свод – меня мало интересовало. Точнее, совсем никак. Занимало меня другое: надо мной был выход, а лететь я не смогу. Это я знал точно. Не то настроение. Запал, похоже, весь вышел. Или интуиция включилась. Бывает со мной такое. Вот и по лестнице не хочется идти выше того, что прошли вместе с Машкой. По жизни, там ступени оплавленные были, а во сне все вроде в порядке. Но чего-то не тянет меня проверять их и все тут.

Справа скалится знакомый ход. Тогда мы свернули в него. И ничего – выжили. Пыли на полу, конечно, много, а так все нормально. Как в прошлый раз. Сворачиваю. Иду вдоль широкой полосы. На уровне плеча мне она. Не знаю, чего это за минерал, но светится он так, что и факела не надо. Не понадобился он и во сне. Вниз идти было легко, а без компании, спокойней. К перекрестку четырех тоннелей я вышел быстрее, чем в первый раз. И выбирать долго не пришлось: я знал, куда ведут три из четырех ходов. А в тот, что не знал, меня и не тянуло. Странно. Обычно я любопытнее бываю. Но тут, как отрезало. Вот и свернул туда, где мы с Машкой прошли. И отговаривать никого не пришлось. Прямо она хотела идти. А я там уже был. Наверное. Но проверять не захотел. Тогда. А во сне я точно знал, что этот коридор ведет к воронке. И мне не нужно подходить к ее краю, чтобы увидеть серпантин лестницы, что спускается к озеру статиса. А на его поверхности раскинулось тело. Мое тело. Того меня, что подошел к воронке и спустился к озеру. И я очень сомневаюсь, что в этом теле осталась жизнь. Не бывает жизни и смерти там, где время величина постоянная. Но какое мне дело до другого меня, который делал глупости в другом сне. Если это был сон, конечно, а не еще один вариант сценария. И я пошел дальше, быстро, не оборачиваясь.