– Я хочу стать волком, – говорил Рясте. – В прошлый раз у меня почти получилось, но та девчонка оказалась испорченной. А теперь должно получиться. Эти ножи, – он поднял вверх два кинжала, дымящихся и покрытых окалиной, – станут моими клыками. У меня нет врага. Нет здесь человека, который посмел бы встать на моем пути. Но я знаю, что враг мой придет сюда через тысячи лун. Он придет в надежде совершить свое дело. И пусть это проклятое место накажет его! Пусть!!!

Он встал сзади девушки и рывком поднял на ноги. Затем наклонил ее над уродливым глиняным сосудом, схватив за волосы так, что голова запрокинулась.

– Баар сузи, Баар элати, вейс абазиит, – прошептал он.

Вира захрипела и забилась в его руках, когда он перерезал ей горло раскаленным ножом. Кровь шипела, крутилась шариками на почерневшем металле и стекала в чашу. Колдун внимательно следил, чтобы ни одна драгоценная капля не упала на землю. Когда агония закончилась, он взял труп за ноги и перевернул над сосудом, как забитую свинью. Он хотел всю кровь.

Он почувствовал, как голоден. Он не ел уже две недели, готовясь к инициации. Он схватил жбан и начал жадно пить красную дымящуюся жидкость. Руки его дрожали, кровь выплескивалась на его грудь, смывая черные знаки, начертанные дегтем. Он размазал кровь по телу, вычерпывая последние слизистые сгустки из чаши. Кожа его чесалась все сильнее. Колдун, извиваясь от нестерпимого зуда, сбросил волчью шкуру в костер, и удушливый черный дым заполнил воздух. Рясте закашлялся. Он почти уже потерял рассудок, но одна мысль еще оставалась в его голове: «Должен... Да... Успеть...» Оборотень наклонился над распростертым телом девочки и схватил ее за волосы. Голова ее отделилась от туловища, глаза моргнули и пронзительно уставились на колдуна.

– Хщрйй... Брррг... Врррийй! – Колдун пытался что-то сказать, но уже не мог. Потому что челюсти его вытянулись, зубы выросли и заострились, не убираясь в зловонной пасти, уши сместились вверх и стали остроконечными. На спине оборотня кожа лопалась клочьями и мех, серый грязный мех, полз вдоль позвоночника, как взбесившийся лишайник. Пальцы превратились в когтистые лапы. Голова Виры упала и покатилась по земле, щелкая челюстями. Волк припал мордой к земле и завыл – яростно и безутешно...

Теперь уже никто не помнил, почему это место называлось Волчьим Логом. Никому не было дела, откуда взялось это название, идущее со времен древних финнов и повторенное предками вятичей, появившихся здесь вскоре после жертвенного заклания Виры. Когда бульдозер, разравнивавший кучи щебня, проехал над местом, где лежали кости убитой девочки, он содрогнулся всем своим металлическим телом и заглох. Из двигателя его клубами повалил дым, а водитель вывалился из кабины, держась за живот, кашляя и отчаянно матерясь. Кости девочки, сложенные в форме зловещего знака «Пийан», сдвинулись от толчка, и сила древнего проклятия уменьшилась. Но не исчезла вовсе.

Проклятие древнего оборотня было погребено под полуметровым слоем гравия и асфальта. Нынешние люди ведать о нем не ведали. А узнали бы – только посмеялись. Поэтому когда какой-нибудь подвыпивший весельчак, неосторожно вставший над полуистлевшими костями в восточном углу площадки, падал на землю в корчах, изрыгая непонятные слова, и его начинало рвать кровью, это приписывалось неумеренному количеству отвратительного спирта-ректификата, подкрашенного чаем и выдаваемого здесь за коньяк. «Скорая помощь» увозила его с диагнозом «острое алкогольное отравление», и через неделю пострадавший приходил в себя. А слава дурного места? Что ж, это не повод, чтобы сворачивать дело, приносящее хороший доход.

– Тэрик, ты не знаешь, какого хрена мы здесь торчим?

– Черт знает... Крот приказал, ничего не объяснил. В шесть быть, оружия не брать. Я бы лично сюда не поехал. Поганое место. Мишка здесь месяц назад отравился – три дня кровью блевал.

– Ага. Я слышал. Да у них всю дорогу так – то один с копыт слетит, то другой. Травят людей дерьмом почем зря. Разобраться бы с этими шашлычниками – вконец оборзели! Говорят, у них «крыша» хорошая...

– Да какая «крыша»? Все тот же Крот. Его земля.

– Кроту тоже на яйца можно наступить. Вон забегаловку его пожгли – ничего, проглотил.

– Это ты зря. Крот ничего так не оставляет. Молчит, молчит, а потом всех собак спустит – мало не покажется.

– Это ведь мы с тобой – собаки, Тэрик. Нам с тобой бошки подставлять. Если твой кумпол продырявят, кто по тебе плакать будет?

– Да ладно, Монах, чё ты дрейфишь-то? В первый раз, что ли? Вон смотри, какая кодла привалила. Все наши, наверное, причалили. Это кто там на «мерсе» выруливает?

– Этот? – Монах близоруко прищурился. – Кажись, Кока! Ну точно, он! Рулила хренов! Тачку воткнуть как следует не может! Поддатый, что ли, как всегда?

Половина площадки была уже забита машинами – иномарками всех мастей. Они стояли как попало, перегораживая выезд друг другу. У фартовых людей не было принято парковать машину по правилам – экономить место и притираться к соседу, рискуя ободрать себе крыло. Автомобили влетали на площадку на бешеной скорости и с визгом тормозили на последнем сантиметре. Дверцы их распахивались, обдавая морозный воздух клубами крикливой музыки, оттуда вылезали парни квадратного сложения и долго хлопали друг друга по кожаным плечам, гогоча и отпуская соленые шуточки. Шли погреться к костру. Никто не знал, зачем Крот пригнал их сюда.

– Ого, вот это сходняк! Не, я спускаю кипятком, в натуре! Каблук, здорово! А ваши что, тоже здесь?

– Ага. – Каблук, обжигаясь, жевал полусырой-полуобугленный шашлык. – Крот с Бачей какую-то задумку поимели. Вся бригада Бачи сюда привалила.

Избач, или, как его запросто величали, Бача, был паханом более мелкого масштаба, чем Крот. Но Крот имел с ним дело чаще, чем с другими. Насколько было известно, Избач был одним из немногих людей, которому Кротов доверял. Вот и сейчас он пригласил его команду на подмогу. Непонятно только зачем. Шашлык жрать? В «козла» резаться?