– Его машина будет на стоянке? – спросила я.

– Вряд ли. Обычно он ставит ее у забора.

– Отлично, значит, мы остановимся вот здесь. – Я вышла из машины и не спеша осмотрелась. Тетка Серафима брела за мной, правда, молча.

– Ну как? – все-таки не выдержала она.

– Нормально. От разрыва сердца он не умрет, но сознание потеряет.

– Я ведь серьезно спрашиваю.

– Завтра все и увидим. Машина Ильи Сергеевича в сочетании с негром-шофером может так повлиять на парня, что меня он просто не заметит.

– Это вряд ли, – хмыкнула Серафима и добавила: – Надень красное платье.

– Белое. Мы не на карнавал собрались.

– Зато он тебя издалека увидит.

– Хорошо, ты пойдешь рядом в красном. А я в белом.

– И сольешься с машиной. Слушай, что говорю, тетка плохого не пожелает…

Мы немного попрепирались и решили: пусть платье будет белое, а шарф терракотовый. Во-первых, он мне к лицу, а во-вторых, яркое цветовое пятно.

Мы отвезли Владимира Петровича домой, где его ждал праздник в кругу семьи, а сами занялись сценарием завтрашней встречи.

Вечером Серафима опять потащила меня в ресторан.

– А ты не экономишь, – вынуждена была заметить я.

– Зачем? Ежели ничего у нас не выйдет, так мелочиться глупо, а если все пройдет, как я думаю, то тем более.

И мы пошли в ресторан.

Серафима разбудила меня в половине седьмого. Я потрясла головой и сказала:

– Нас освищут.

– Что за пессимизм?

– Шесть тридцать утра. Я не могу взирать на жизнь оптимистически в столь раннее время.

– Это будет твоя лучшая роль, вот увидишь.

– Он не приедет или уснет в машине, или отправится в магазин…

– Ненавижу, когда ты вредничаешь. Вставай и не занимай надолго ванную, – заявила тетка и стянула с меня одеяло.

Через полчаса я была готова сыграть свою лучшую в жизни роль, а оптимизм по-прежнему плутал где-то вдалеке. Затея выглядела невероятно глупой. Серафима сурово косилась, и высказываться я не рискнула. Сидела возле окна и разглядывала двор.

Вскоре появился Владимир Петрович, невеселый и малость помятый. Как видно, день рождения он отметил неплохо и теперь страдал. Тетка, существо доброе, поднесла ему рюмку коньяку, и он минут через пятнадцать пришел в себя.

В точно назначенное время возле подъезда возникло белоснежное чудо на четырех колесах, которое тетушка сразу же окрестила «мечтой бандита». Серафима Павловна вдруг охнула, а потом отчетливо застонала.

– Ты чего? – испугалась я.

– Мы про негритенка забыли.

– Про кого? – Теперь я растерялась.

– Про негритенка, ну… Сашу этого…

– Ему двадцать пять лет, и называть его негритенком несколько странно. А потом, что значит забыли, если он приехал?

– В зеленых штанах и желтой футболке? Точно канарейка. Он нам все испортит. Посмотри в шкафу, там должен быть мужнин костюм.

К слову сказать, мужей у Серафимы было три: первый оставил на память гараж, второй – машину, а третий, по бедности, – носильные вещи. Вообще-то он собирался их забрать, но проникнуть в квартиру, не встретившись с бывшей супругой, не имел возможности и второй год оттягивал счастливый миг свидания.

Я устремилась к шкафу, но тут в дверь постучали и в прихожей появился Саша. Никаких зеленых штанов в помине не было, выглядел он просто сокрушительно, под стать «мечте бандита», а улыбался так, что глаза слепило. Я за всех нас порадовалась, затем подошла к зеркалу, взглянула на свое отражение и глубоко вздохнула.

– «Ромео, как мне жаль, что ты Ромео…» – дурацким голосом начала тетушка.

– Нет, уж скорее леди Макбет…

– Правильно, – с готовностью согласилась Серафима. – Некоторая стервозность никогда не помешает.

По дороге Саше были даны необходимые инструкции с учетом нашего сценария, он выслушал их очень внимательно и кивнул. Стало ясно, что он проникся и сделает все возможное. А я начала нервничать, как перед выходом на сцену. Свернули к церкви.

– Он здесь, – неожиданно серьезно сказал Владимир Петрович, как видно, и его зацепило.

Я увидела вишневую «восьмерку» возле ограды и силуэт мужчины на переднем сиденье.

– Надеюсь, он не спит, – сказала я сердито и торопливо перекрестилась.

Дальше было вот что: «мечта бандита», громко заскрипев тормозами, встала метрах в десяти от «восьмерки», Саша выскочил из машины и распахнул мою дверь, при этом поклонился и вроде бы даже каблуками щелкнул. Я, как было задумано, возникла и направилась к церкви, не обращая внимания на остальных. Остальные, то есть тетка Серафима и Владимир Петрович, малость замешкались, потому что перед ними дверь никто не распахивал и каблуками не щелкал, и теперь меня догоняли. Несколько суетливо. Я сосредоточилась на лестнице: подъем должен выглядеть величественно, второго дубля не будет. Тут я вспомнила парня в приемной Ильи Сергеевича и поправила шарф. Носовой платок, зажатый в руке, упал на ступеньки. Остановиться – значит сбиться с ритма, я пошла дальше, боковым зрением усмотрев, как Владимир Петрович торопливо нагнулся. Обогнав меня на последней ступени, он распахнул дверь, и мы вошли в церковь. Народу для воскресной службы было немного. Мы встали в сторонке и замерли.

– Он видел, – зашипела Серафима с избытком энтузиазма. – Глаза чуть не выскочили…

– Его доконала «мечта бандита», – съязвила я.

– А вот и нет.

– Жена Циркача, – шепнул Владимир Петрович. – Вон там, слева, ставит свечи.

Я с любопытством посмотрела на женщину, стоящую перед иконой Богородицы. Высокая брюнетка с приятным, но строгим лицом. Одета просто. Если бы не Владимир Петрович, я вряд ли обратила бы на нее внимание. Неожиданно женщина повернулась еще раз, увидела меня и стала разглядывать. Не могу похвастать, что к этому можно привыкнуть. Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом она отвернулась.

– Каким взглядом одарила, – зашипела тетушка. – Правду говорят: сердце-вещун.

– Тетка, не могла б ты помолчать? В церкви разговаривать неприлично.

Серафима вроде бы обиделась, но замолчала. Владимир Петрович томился бессловесно. Где-то через полчаса жена Циркача направилась к выходу, верный друг слабо дернулся.

– Стоп, – сказала я. – Не сразу.

Выждав минут десять, мы покинули церковь. Циркач стоял возле открытого капота своей «восьмерки» и рылся в ее недрах. Мы прошли совсем рядом, он чуть приподнял голову и проводил нас взглядом, понаблюдал, как мы покидаем стоянку, после чего вытер руки и закрыл капот. Надо полагать, машину он уже починил. Мы свернули за угол и дружно закричали и захлопали в ладоши, причем Владимир Петрович громче всех. Чему радовался негр Саша, вообще понять невозможно.

Тетка Серафима два квартала заходилась в радостном визге:

– Слопал наживочку, что б мне пропасть!

– Это было классно, – влез Владимир Петрович и пожал мне руку. – Мои поздравления.

– Точно. Китайская стена рухнет, а тут мужик… Я уж и сама малость потерялась, а когда ты по ступенькам пошла, и вовсе очумела. Едва не брякнула: ваше высочество, платочек изволили уронить… Он нарочно тебя ждал, – усмехнулась Серафима, – хотел еще раз увидеть.

– А вы правда актриса? – спросил Саша.

– Правда. Только в кино не снимаюсь. Я в театре играю.

– А Циркач про вас спрашивал.

– Что? – в три голоса спросили мы.

– Спросил, кто такая.

– Вот так подошел и спросил? – нахмурилась Серафима.

– Конечно. Я ж его давно знаю, в «качалку» вместе ходили. Подошел и говорит: привет, Саня. Хозяина сменил? А я ему: нет. Илья перед знакомой выслуживается, виды имеет, а к ней племянница приехала, актриса. Вот он меня к ним и определил… Все, как вы велели.

– Молодец, – похвалила тетушка. – Еще что-нибудь говорил?

– Конечно, мы ж минут двадцать стояли. Он спросил: а мент чего с ними? Я говорю: не знаю, по разговорам, так они вроде давно знакомы. А Циркач спросил, как вас зовут. Я говорю: Лика – и добавил: правда, красавица? А он: да уж, ничего не скажешь…