Соседство с подругой немного успокоило Джима – где нам не пропадать…

Несколько дней прошло в мучительной тоске. Голод и жажда были невыносимы, как и неизвестность. Зачем они здесь? Что дальше? Где хозяева?

Откуда было знать, что им вынесен смертный приговор, что в человеческом мире животные не имеют ценности и люди присвоили себе право распоряжаться жизнями всех божьих тварей на Земле?

Откуда было знать, что нет больше у них имен, а есть только идентификационные номера как одноразового расходного материала, и кормить их надо лишь для того, чтобы они не умерли до опытов.

За неделю пищу животным дали дважды. Миски с вонючей бурой тут же были молниеносно вылизаны узниками до зеркального блеска.

Алиса есть не стала – безучастная ко всему происходящему, она все больше лежала измученная лихорадкой. Джим изо всех сил тянулся к подруге, желая ободрить, зализать рану на ее маленькой лапке, согреть своим телом, но цепь не позволяла сделать это…

Ранним утром заскрипела ржавая дверь, вошло несколько человек.

«Вот он – ангел смерти! Доктор Менгеле!» – Животные в ужасе вжались в пол.

– Ну и грязь! – посетовал высокий шатен в белом халате. – Придется переодеваться перед лекцией – одежда мгновенно провоняла.

– Так канализации же нет, а водой поливать – застынет: мороз на дворе.

– Трупы хотя бы убрали? Или пьянствовали все праздники? – Его колкий взгляд сверлил новеньких. – А вот и старый знакомый! – Он улыбнулся, подошел к рыжему. – Как ты, подлец, сумел сбежать?

В ответ пес угрожающе заворчал.

– Не люблю работать с дикарями! Не сравнить с домашними – доверчивыми, послушными… – И, потеряв интерес к старому псу, стал разглядывать Джима. – Этот, говорите, горластый? Лает много? Так мы тебе, дружок, гавкать больше не дадим. Кормить не надо! – остановил он женщину с кастрюлей каши. – Сегодня в работу пойдут новенькие! – И, развернувшись, быстрым шагом покинул виварий вместе со свитой.

Алису увели первой. Малышка визжала и плакала, пока ее тащили к выходу, чувствовала, что-то ужасное ждет ее там, за порогом бокса. Джим ободряюще тявкнул: «Не бойся, я рядом, всегда!» А когда дверь захлопнулась, рвался на цепи, выл громко, отчаянно и безнадежно, понял: свою подругу больше не увидит.

Алису отвели в операционную. Вокруг стола столпились студенты – в тот день они наблюдали, как живые существа умирают от потери крови. И наглядным примером тому стала смерть маленькой, беззащитной и глубоко любимой кем-то Алисы.

С ее еще теплого тельца сняли когда-то белоснежную шкурку: будущие врачи должны знать, как работают мышцы.

Не выдержав жуткого зрелища, Анна, студентка первого курса, бросилась вон из операционной. В туалете ее рвало, а потом она долго рыдала. Зачем? Ради чего им сейчас продемонстрировали столь чудовищную жестокость? Понятно, откуда это прозвище у профессора – Доктор Менгеле…

– Хватит плакать, – прибежала подружка, – опыты нужны для науки, ради здоровья и блага человека.

– Но разве можно создавать добро через зло? Чем мы лучше фашистов?

– Фашисты экспериментировали над людьми, мы – над животными. У них нет души, в этом разница.

– Ты уверена? Животные так же, как и мы, чувствуют боль и страдание, у них есть память, сознание. Они любят, хотят быть любимыми, хотят жить наконец!

– Даже если так… В городе приюта нет. Только усыпал-ка – пять дней содержания и эвтаназия. А здесь хотя бы науке послужат и поживут чуток…

– Разве можно жить с постоянной, непрекращающейся болью? Разрежут – зашьют, если не умрут от шока, снова их разрежут… и так до самой смерти… Если не умрут сами, их усыпят… Разве не милосерднее было бы оставить несчастным жизнь в благодарность за мучения и вклад в науку? А им даже обезболивающие уколы после операций не положены.

– Кстати, профессор разрешил купить болеутоляющие на собственные средства и колоть по своему усмотрению. Идем, пора на лекции…

– Существует несколько способов избавления от назойливого лая: прижигание голосовых связок, воздействие сверхнизких температур, пересечение и полное удаление связок. Итак, вентрикулокордэктомия – ларинготомия через разрез на горле…

Прежде чем приступить к операции, Менгеле сделал инъекцию. Под воздействием миорелаксанта мышцы Джима перестали сокращаться. Пес, хоть и был полностью обездвижен, чувствовал, как вошел скальпель в плоть, как рассекалась кожа, мышцы, связки – все, что делал с ним истязатель. А после оглушенному и одуревшему от пытки казалось, что его лишили разума и речи: никогда не сможет он выражать эмоции – лаять, выть, его удел отныне – только хрипеть.

Ближе к вечеру из операционной принесли рыжего. На выбритом животе – свежий неровный шов. Что делали студенты с внутренностями несчастного животного, – одному лишь Богу известно. Бедняга умер к утру – сердце старой собаки не справилось с невыносимой болью.

Джим был сломлен окончательно: в ужасе он дрожал, услышав шаги, не мог без страха видеть человеческие руки. Казалось, он уже и не помнил другую жизнь – без неизбежной пытки.

Пес исхудал, шкура висела клочьями, его редко кормили. Он не видел ласки, не слышал доброго слова. Быть может, работникам вивария просто не хотелось привыкать к кому-то из узников, чтобы каждый раз не переживать их смерть?

Впрочем, приходила молодая девушка, делала укол, и тогда сознание Джима проваливалось в какую-то бездонную яму, словно он на время покидал виварий. Боль отступала, и, придя в сознание, пес благодарно лизал человеку руки…

Периодически привозили новых узников, готовых пройти все муки ада. С ними он больше не общался. Бóльшую часть времени безучастно лежал в грязи, крови и испражнениях, желая стать невидимым. Лишь бы его больше не трогали – еще одну операцию он не выдержит, уйдет на радугу, как и его подруга.

Но ангел смерти о нем не забывал и пытки продолжались бесконечно: операционная, инъекция, неспособность сопротивляться при полном сознании и адская боль…

Зачем его мучают эти люди? Почему не придут хозяева? Не заберут? Не защитят? Не спрячут? За что он обречен на бесконечную муку? Зачем опять разрезали живот?

Болевой импульс на этот раз был настолько сильным, что мозг потерял контроль над нервной системой, и Джим провалился в небытие…

– Все, готов! А казался крепким – я надеялся еще парочку раз его использовать.

В виварий Джим больше не вернулся. Его неостывшее тело выбросили на свалку, в гору хлама. Утром придет мусоросборник, увезет отходы…

«Джим, – маленькая беленькая Алиса, так похожая на воздушное облачко, вылизывала его лицо, – ты должен вернуться и рассказать моим любимым обо мне…»

«Но я всего лишь пес, который раньше умел лаять. Меня лишили речи. Как выразить чувства? Как рассказать?»

«Спрячься скорее, чтобы не увидели…»

И Джим, превозмогая боль, в полуобморочном состоянии пополз к воротам – там, за старыми деревянными ящиками из-под овощей, он дождался утра.

Анна пришла в институт пораньше, чтобы до начала занятий успеть сделать обезболивающие инъекции подопытным животным. Не найдя Джима в боксе, сразу поняла: пес не выдержал очередного опыта. Сердце сжалось, она успела привыкнуть к этому красивому, терпеливому и безропотному животному, постоянно страдавшему от рук человеческих, но продолжавшему их благодарно лизать, когда ее инъекция хотя бы на время избавляла его от боли.

Анна вышла во двор, закурила. И вдруг у самых ворот в предрассветных сумерках заметила черный силуэт собаки. «Джим! Живой! Надо отнести в виварий…» Пес вжался в угол, его глаза были полны тоски и боли.

Неожиданно для себя Анна приоткрыла ворота:

– Беги!

Пес на полусогнутых лапах недоверчиво проскользнул мимо нее на улицу.

– Беги, малыш, беги! И, если получится, живи, – прошептала Анна ему вслед.