Конечно, я пытался его убедить, что такая позиция чревата серьёзными последствиями, но все мои аргументы не достигали его сознания. И тут я сразу вспомнил о том, что в городе у меня есть двойник – Владимир Пенкин, с которым меня часто путали его девушки. С одной очаровательной особой я даже не удержался и переспал. (Хотел подшутить, однако юмор у меня в то время был без нравственных границ). Естественно, во время интимной близости она быстро прозрела. Я попросил её оставить мою неординарную выходку в секрете. Она согласилась и даже очень долго смеялась. Но если его девушке было смешно, то с Володей проверить его реакцию я не испытывал желания. Благоразумие тоже иногда показывало, что оно у меня существует.

Я решил, что нужно украсть все его документы, по которым я легко проеду в погранзону. На время я решил отъехать из города, чтобы разобраться во всём в спокойной обстановке. Но 10 июня 1979 года был захвачен спецгруппой в Липецкой области. Из Липецка самолётом доставили в Москву, а оттуда на Ту-144 в Пермь. Но в Москве меня допрашивали следователи из особого отдела, так как наша преступная группа имела политическую окраску. Добавлю такой факт, что все арестованные раньше нас подельники уже заливались курскими соловьями. И напели соловьиных трелей столько, что у меня появилось ощущение приближения «старушки с косой». Вскрылись такие эпизоды, в которых я не участвовал, а только о них слышал от исполнителей. Но оказывается, по их словам, я там был и выполнял главную роль. Каждый спасал свою волчью шкуру и оговаривал других.

Я включил свой интеллектуальный резерв и усиленно искал аварийный выход. Ни в коем случае нельзя паниковать – делал я себе психологическую установку на поведение. Нужно сконцентрироваться! Ни одного слова о преступлениях. Всё перевести в политическую плоскость. И я попросил у следователей бумагу и ручку, чтобы обдуманно дать показания на организаторов, служащих в КГБ. И о том, что они меня шантажировали. Почему-то я был уверен, что социалистический режим не станет выпускать этого «джина из кувшина». Утром я отдал свои показания, и снова самолётом, под усиленной охраной уже пермского спецконвоя, меня доставили в Пермь.

Среди сопровождавших спецов оказался хорошо мне знакомый Игорь Смышляев. Мы занимались вместе с ним борьбой дзюдо в сборной области в «Динамо». За три часа полёта он, сидя в соседнем кресле, сумел пересказать всю информацию, какую имел о моих подельниках. В дальнейшем я убедился в том, что она была достоверной. И, кроме того, когда в ИВС на меня набросились любители избивать задержанного в наручниках, то я после двух пропущенных ударов отскочил и хотел дать сдачи. Конечно, я забыл о том, что я не на улице, и тогда Игорь снова мне помог. Он убедительно сказал: «Я вам бить его не советую. И вмешиваться не собираюсь». И они сразу успокоились, словно дрессированные собачки.

Ночь в ИВС была очень холодная, и ко всему прочему мой мозг отключился от моего управления. Я даже представить не мог, что такое может произойти. Только иногда в перенапряжённые поиски выхода вмешивался скептический голосок: ну вот и влип, красавчик. Допрыгался и доигрался в эти авантюрные игры. Психологическое состояние трудно передать словами. Это не было похоже на банальный страх. Вероятно, подобное состояние мог испытывать Юрий Гагарин перед своим стартом в космос. Я понимал, что лечу в неизвестность. В новый мир, который мне был лучше известен, чем Гагарину. По книгам, кино и по рассказам бывалых сидельцев в зонах. Но для себя лично я был первопроходцем. Начинался мой новый жизненный этап, и нужно было психологически настроиться и подготовиться к этой битве.

Утром меня вызвали на допрос. Следователи – в то время мы их презрительно называли мусорами – включили стереотипную программу доброго и злого полицейского.

– Крикунов, ты понимаешь, что тебе грозит? – угрожающе прошипел один из них, более подходящий и по внешнему виду, и по характеру на роль рыкающей овчарки.

– Не… не понимаю, – решил я его подраконить, прикинувшись дурачком, ничего не знающим. У него аж слюна изо рта от злости полетела.

– Тебе грозит расстрел, ты понял?

– Вы только сейчас представились следователем, а уже успели мантию судьи надеть. Я, наверное, не расслышал, кто вы по статусу. – Пинок пришёлся по стулу, на котором я сидел. И в этот момент вмешался второй следователь со словами:

– У тебя, Крикунов, есть шанс только в одном случае, если всё чистосердечно расскажешь, как уже сделали твои подельники. И мы тебе оформим явку с повинной.

– Я её уже сделал, гражданин следователь, в Москве старшему следователю особого отдела. И повторяться не собираюсь. А по поводу, как вы говорите, моих подельников, то я требую очную ставку с ними. С теми, кто меня оговаривает. И тогда, может быть, мы будем разговаривать. А сейчас я готов к ожиданию очной ставки с ними и ничего не собираюсь рассказывать.

– Вот послушай магнитофонную запись твоих товарищей.

Мне прокрутили несколько эпизодов по убийствам при разбойных нападениях. Я спокойно слушал, а в конце сказал:

– Где вы таких плохих актёров набрали, что я даже не могу никого узнать ни по тембру, ни по диалекту, ни по жаргону. В общем, не тратьте своё драгоценное время. Только после очной ставки буду с вами о чём-то говорить. – Протокол допроса я подписал со своим комментарием: «Явку с повинной я сделал в Москве подполковнику особого отдела. Буду давать показания по предъявленному мне обвинению только после очной ставки с обвиняемыми, которые меня оговаривают».

Ещё одна холодная и неуютная ночь на деревянных нарах и, безусловно, бессонная от серьёзных переживаний. Утром снова вывели на допрос. В кабинете за столом сидел солидный человек в штатском, которого я в мыслях окрестил тузом. А вокруг него стояло до десятка офицеров – их я сравнил с валетами. Мозг нужно было ввести в спокойное, релаксирующее состояние, чтобы быть способным чутко реагировать на разные выпады допрашивающих. И сразу же я ощутил какую-то нервозность и суету среди стоящих офицеров. А туз со своим барским величием стал именно тем, с кем мне придётся интеллектуально и психологически сражаться.

– Садись, – кивнул он на стул. Я сел напротив него. Он внимательно меня рассматривал. Потом спросил:

– Крикунов, ты что дрожишь? – На этот вопрос я со злостью в голосе ответил:

– В камере холодильник, поэтому замёрз.

Он приказал принести чаю и шинель. Когда я её накинул и попил горячего чая, тогда дрожь прошла. И я вспомнил этого человека: надо же, сам комиссар области генерал Мажура пожаловал. И делает это инкогнито, не желает представляться. В Москве высокие чины соблюдали закон. Конечно, мне необходимо дать пояснения, чтобы мои слова не выглядели вымыслом писателя. Мой товарищ Муратов Юрий Михайлович, заслуженный тренер СССР по самбо и дзюдо, какое-то время возглавлял у этого комиссара команду телохранителей. И мы иногда видели его идущим по тротуару от управления МВД к своей квартире. И мой товарищ всегда немного эмоционально говорил: «Смотри, Мажура променад делает до лежбища». Поэтому я его узнал, но не стал своё знание афишировать. А он сделал довольно длительную паузу, а потом отеческим тоном произнёс:

– Сынок, я не буду интересоваться деталями преступлений. Расскажи, чем жил, какие интересы и увлечения имеешь.

Я от «сынка» выпал в осадок, но грубить желания не было. И даже сам не понял, как это произошло: начал рассказывать о трудном детстве, о ранней гибели отца, о занятиях профессиональным спортом. В общем, стал плакаться в жилетку, как обиженный ребёнок. И когда осознал этот факт, то переключился и стал говорить о любви к Родине и ненависти к социалистическому строю.

Надо отдать должное генералу: он умел слушать и редко задавал наводящие вопросы. Он оказался отличным психологом, который умел быстро сканировать собеседника, как рентген, и находить слабые места. В конце моего монолога он быстро изменился в лице, и от добродушного дедушки ничего не осталось. И выдал жестокий вердикт: