Отыскав в рюкзаке мешочек с дедовыми корешками, Вася, проклиная свою неспособность к шаманской науке, выбрал вроде бы подходящий и откусил треть. Удивительное сочетание горечи и мыльного вкуса взбодрило получше зарядки — касик честно жевал снадобье пять минут, отмеряя время по часам, потом долго и с наслаждением отплевывался и заел предпоследней таблеткой аспирина, показавшейся слаще сахара.

После условного завтрака отряд снова двинулся вперед, сегодня им предстояло пересечь дорогу, за которой вроде бы есть несколько небольших общин.

— Вот тут, — Негро показал кружочек на карте, — живут родственники Пати, можем попробовать дойти до них.

— И что мы им скажем? Ваш сын и брат погиб, встречайте нас? — мрачно отмел такую перспективу Вася.

— Мы же не знаем, погиб он или нет, он шел с группой Эустакио.

— Давай для начала просто перейдем шоссе. А потом посмотрим, примут ли нас общины.

Местная магистраль, обозначенная на карте как дорога, такого высокого звания не оправдывала — так, немного укатанная широкая горная тропа. Они залегли метрах в двухстах и битый час всматривались в каждый камешек, обнюхивали каждую песчинку, и вслушивались в каждый звук, прежде чем касик послал вперед парный дозор. Бойцы помахали им с другой стороны и тогда остальные броском — ну, им он точно казался броском, но внешний наблюдатель назвал бы этот маневр иначе, — присоединились к ним. Армия сюда, похоже, не добралась.

После полудня они встретили первого местного, пастуха. Имя «Тупак Амару» и царское кипу сделали свое дело, он поделился нехитрой снедью и поведал, что два дня назад в долине сильно стреляли и потом солдаты увозили трупы — «много убитых», но кого и сколько, он сказать не мог, зеленая форма армии и герильерос похожа, да и сам не видел. Но видел его брат, он должен подойти позже.

Вася с Негро переглянулись.

— Значит, кто-то из наших цел и пробивается к Чино.

— Дождемся брата. Привал, и давай-ка сменим повязки, — сил идти дальше у касика уже не было.

С перевязками тоже беда — бинты на исходе, а потертости на ногах понемногу начинают гноится. Когда закончили, часовой снизу привел брата пастуха, кечуа принес еды, коки и рассказал, что позавчера внизу разгромили отряд Катари.

— Ты все видел сам?

— Да, касик. Я знаю, где спрятались трое уцелевших.

Веселенькое дело.

— Можешь привести их сюда?

— Завтра с утра, если выйду сейчас.

Интересно, у них остались патроны? Если убит Катари… нет, нельзя даже думать об этом, Катари не такой дурак, чтобы дать себя убить. Но в любом случае нужно найти Чино. И даже если нет Чино, то снова начинать с нуля, обратной дороги уже нет. Нельзя прийти и сказать «Извините, ничего не вышло», индейцы такого касика не поймут.

На склоне чуть ниже пещерки, где укрывались пастухи, выбрали хорошую позицию, подкатили несколько валунов и оборудовали «последний рубеж». Теперь отдыхать до рассвета — армия не воюет ночью, что боливийская, что здешняя. Дождь на время стих, костерок догорал, можно лечь на свернутое пончо, смотреть в низкое мокрое небо и представлять, что все идет по плану. Но просто лежать нельзя, надо пользоваться передышкой, выдавливать из себя болезнь и усталость при каждом удобном случае. Думы кружились и затихали, Вася массировал ноги, разгонял кровь и понемногу натруженные мышцы ныли все меньше и меньше, и даже успокаивалась потянутая связка.

Что же все-таки у Исабель? Барбароха так ничего и не успел ответить и пророчество деда повисло в воздухе — может, старый калавайя имел в виду вовсе не появление правнуков, а Вася все истолковал неверно? Но что делать, если он не ошибся и у него будет сын? Почему-то мысль о дочери даже не пришла ему в голову и он чуть не рассмеялся, когда понял это.

Негро тем временем распределил смены, из которых пришлось исключить второго заболевшего — о своем ознобе Вася никому не сказал и теперь, съев таблетку и пожевав корешок, старался согреться в пещерке, куда они натащили горячих камней из костра, набились скопом и устроились бок о бок, чтобы потеплее.

А что, если сын? Губы сами растянулись в улыбку — ну что же, научится петь ему колыбельные. Какие? Да вот хотя бы «По долинам и по взгорьям», если в медленном темпе и тихо, то чем не колыбельная? Вася про себя спел первые такты, вспоминая, как пел ее хор Александрова — с еле слышным вступлением и мощным крещендо под конец.

Ничего, и не из таких передряг выбирались.

Из этой же надо выбраться хотя бы для того, чтобы не смотреть виновато на Римака и не рассказывать ему, куда делись минометы, радиостанция, и прочие с таким трудом добытые ништяки.

Больной организм снова не хотел засыпать, в голову лезли самые разные мысли — о том, насколько здесь удобная позиция, как ее оборонять, если кончится дождь, какими силами в этот раз будет действовать армия… Те же мальчишки в такой же зеленой форме, их придется убивать. А за что? В чем виноваты эти перуанские парни?

«Спохватился» — вяло одернул себя касик. — «Раньше, небось, об этом не думал, а как получил люлей с пригоршней, так полезли вселенские вопросы». Утешало, что эти мысли ненадолго — стоит прекратиться дождю и на них набросятся сверху и снизу и всю мораль вышибет из башки боевым адреналином.

Ночью их стало на одного человека меньше, умер раненый в последнем бою Качо. Ослабленный организм, усталость, простуда — резко скакнула температура и не выдержало сердце. Но утром их стало на трех человек больше, молодой кечуа принес еще еды и привел трех бойцов из группы Катари. Они подтвердили сведения о разгроме, но не могли сказать, жив командир или нет, про Эустакио и его людей тоже ничего не слышали. У них тоже беда с обувью, зато часть снаряжения группы спрятана недалеко и до нее можно добраться, пока армия не очухалась. Господи, какой малости можно радоваться, и это после взятия Сукре, Камири и вообще всей Боливии. Наверное, так чувствовал себя Че в неудачном варианте своей эпопеи, когда попал из министров в объект охоты.

Еще раз осмотрев позицию, касик решил, что передышку можно продлить — если за два дня армия их не догнала, то в ней нет сумасшедших, готовых таскаться по горам в дождь. Затем собрал группу, выбрал самые целые ботинки и приказал передать их тройке самых выносливых и наименее уставших. Через полчаса они вместе с двумя бойцам Катари в качестве проводников отправились за спрятанным в схроне.

Днем организму стало полегче, сработал то ли дожеванный утром корешок, то ли более комфортная ночевка, то ли постоянно сменяемые горячие камни, да и одежду удалось подсушить. Сидя за валуном в дозоре в обнимку с карабином, укрытый аж двумя пончо, Вася наслаждался жизнью — настоящей, где все полной мерой, и лишения, и радости. И есть настоящее, правильное дело.

Ну торчал бы он в Москве, в МГУ или даже ИЛА, писал магистерскую или статьи в журнал, ходил к друзьям на защиты, сидел на конференциях, по вечерам играл бы на компе. Assasin Creed XXXVIII какой-нибудь или что там за последние два года новенького появилось? Выслушивал бы благосклонные похвалы от научного руководителя, мечтал о поездках в экспедиции, варился во всей этой чертовой толерантности, индексах цитирования, политкорректности напоказ… Так ведь и живут, и всех все устраивает — и гранты, и гастарбайтеры, и закормленность до отупения. «Это наука, политика нас не интересует». Ага, как же. Можно откупаться от мировых проблем ненапряжной солидарностью, порционным милосердием с поездками в детдом раз в год. Или даже без поездок — сдать ношеные вещи и чувствовать сопричастность. И все довольны, система крепчает, а потом бац — империализм поворачивается ко всем своим страшным мурлом и поздно кричать «волки!»

Да и терпимость их тоже липовая, стоит задеть устои, как наваливаются всей кодлой и гнобят любого, кто посмел высказать несовпадающее с одобренным в сообществе мнением. Главное, чтобы грант не отобрали, а индейцев и прочие объекты этнографии любить лучше издалека, на экранах телевизоров или на страницах дорогих изданий. И ведь за долю даже не малую, а малюсенькую — квартирку в «элитном» комплексе и возможность посещать «элитные» магазины — готовы оправдывать систему, дающую горстке людей неограниченные богатства.