Проходя под голубыми неоновыми часами, я увидел, что они показывают всего лишь одиннадцать часов вечера, хотя мне казалось, что сейчас гораздо больше времени. Мой же план — если нечто подобное вообще могло родиться в гудящих остатках моего разума — заключался как раз в том, чтобы любым способом продержаться до полуночи, и в данную минуту я был почти уверен, что до заветного срока оставалось каких-то несколько минут. В подобном случае я, уж конечно, смог бы удержать его на безопасном расстоянии, пока не наступит желанный миг.

И вот теперь выяснилось, что еще слишком рано, и он, разумеется, также это прекрасно понимал.

Ведь мне противостоял не какой-то вампир, которому с восходом солнца отрезали путь к спасительному гробу, а самый настоящий человек-дух, к тому же обладающий мгновенной реакцией, и мне никогда бы не удалось водить его за нос, поскольку он досконально знал мои мысли. Тем более что в данный момент я с огромным трудом справлялся со значительно более простой задачей, сводившейся к тому, чтобы просто устоять на ногах. В глазах двоилось, я то и дело терял равновесие. У меня было такое чувство, будто желудок и мочевой пузырь содрогались от напора переполнявшей их теплой бурлящей жидкости.

Тем временем мой напарник-даэмон продолжал идти все дальше и дальше, здоровый и бодрый, являя собой гротескное подобие британского туриста, наслаждающегося свежим воздухом и купанием в холодной воде, который тащит за собой своего вымотанного человеческого призрака, похожего на дворнягу, спасаемую от газовой камеры.

Я явно не поспевал за ним; мои веки смыкались, а рассудок, того и гляди, готов был соскользнуть в манящую бездну сна. Теперь мне хотелось лишь одного — чтобы все это как можно быстрее закончилось. Спанки завладеет моим телом, заполонит мой разум, а я как таковой попросту перестану существовать. И пускай потом устанавливает на всей Земле столь желанный ему хаос — меня это уже нисколько не волновало. Я снимал с себя всякую ответственность перед остальным миром, которая, кстати сказать, мне и с самого начала была совершенно не нужна. Пусть теперь кто-то другой спасает человечество, я от этого занятия слишком устал.

Мне хотелось умереть.

И вот мы оказались перед воротами парка — в том самом месте, где все это когда-то начиналось, вернулись в мою прежнюю жизнь, казавшуюся теперь столь же далекой, как и мое первое воплощение на этой Земле. Я брел по траве, следуя за своим поводырем, и чувствовал, как ветер треплет мой изодранный свитер.

— Здесь, — возвестил Спанки, поворачиваясь и указывая на место в траве, футах в трех от себя. — Встань вот сюда.

Мои часы были разбиты, хотя я и без них прекрасно знал, что с того момента, как мы покинули объятый паникой магазин, прошло не более пятнадцати минут. Ни продержаться оставшееся время, ни повернуть назад я уже не мог. Я понял, что мой план рухнул, и что теперь мне предстоит лишь пройти оставшуюся часть пути.

Услышав шорох чьих-то шагов по траве, я обернулся, и мне даже показалось, что в глубине шелестящих кустов мелькнула человеческая фигура, однако на самом деле там конечно же никого не было. Шел двенадцатый час, однако ждать помощи мне было неоткуда.

— Сними с себя всю одежду.

— Что, в такую холодину? Да я до смерти замерзну под дождем и тогда уж точно буду тебе не нужен.

— Сними с себя всю одежду, — повторил он. От крови и грязи свитер успел плотно прилипнуть к моему израненному телу. Наконец я с трудом стащил с себя джинсы, после чего принялся аккуратно складывать их, сосредоточенно думая о чем-то совершенно постороннем.

— Брось их вон туда, — сказал Спанки и, поджидая меня, беззаботно глянул на часы. — А теперь тебе надо очистить свой разум. Постарайся вообще ни о чем не думать.

И вот я снова оказался голым, словно только что появился на свет, стоя под шумящей листвой деревьев в самом центре Риджент-парка. Никогда еще мой контакт с природой не был столь тесным, как сейчас, а сам я застыл в ожидании момента, когда меня возьмут, словно некую пародийную жертвенную девственницу, которой в действительности суждено было стать хозяином некого существа, находящегося вне пределов моей воли и даже самого обычного понимания.

В ветвях окружавших нас деревьев свистел и завывал ветер, похожий на шум водопада. Я посмотрел на Спанки, который тоже снял свой пиджак и рубашку, сбросил туфли, стянул носки, затем освободился от белья, после чего закинул всю одежду на деревья, прекрасно понимая, что больше она ему уже никогда не понадобится. Я наблюдал некоторые странные изменения, происходившие с его телом. Вот он приподнял плечи, чуть наклонился вперед, и кожа у него на груди вдруг начала темнеть. Впрочем, на самом деле она отнюдь не темнела.

Она попросту усыхала и сползала с него наподобие змеиной кожи.

Все, что осталось от тела Уильяма Бомона, постепенно отслаивалось, подобно полупрозрачному эпидермису, и тут же под порывами ветра разрывалось в клочья, а передо мной впервые за все это время все более отчетливо представал мой истинный Спетсиалозофус Лакримоза. Только теперь я воочию увидел, что должно было поселиться в моем теле.

Я закинул голову и истошно завопил.

Глаза — ярко-красные, воспаленные, словно обожженные, превратившиеся в почти невидимые щелки.

Грубая, потрескавшаяся ткань, символизировавшая собой некое подобие кожи, испещренная болезненными розовыми и коричневыми пятнами, похожими на солнечные ожоги.

Ни губ.

Ни зубов.

Вместо языка — жуткий, подрагивающий малиновый треугольник.

Костлявое, изможденное тело, все какое-то угловатое, словно сведенное судорогой; скелет, страдающий под слишком тугой мускулатурой и страстно желающий поскорее спрятаться в мясистой и мягкой человеческой плоти.

Я и прежде не раз гадал по поводу истинного облика этого существа и все же никак не ожидал увидеть нечто подобное. Теперь это был уже отнюдь не храбрый и широкоплечий даэмон, а изможденное болезнью, скрюченное существо, которое тяготилось своей наготой и стремилось как можно быстрее скрыть ее.

Это отвратительное существо хотело было заговорить, однако из разверстого рта наружу стала вытекать алая кровь, а потому оно снова поспешно запечатало рот и ограничилось лишь сгибанием маленьких шершавых обрубков, отдаленно напоминающих пальцы.

Наблюдая, как он ковыляет ко мне, морщась при каждом шаге, я подумал, что меня вот-вот стошнит. Никогда в жизни мне еще не доводилось испытывать подобного омерзения. Глядя на этого монстра, я понял, что опозорил всех, к кому питал хотя бы минимум уважения. Осрамил свою семью, своих друзей, себя самого. Я попросту просрал собственную жизнь, поддавшись соблазну алчности, и теперь расплачивался за это. Что же до моих грехов, то сам по себе тот факт, что я был обречен на вечные муки, продемонстрировал мне истинные масштабы моего падения.

Пока существо, именовавшее себя Спанки, гримасничало и хрипело в футе от меня, стараясь противостоять натиску ураганного ветра, я почему-то подумал: неужели так же было и со всеми остальными его жертвами? Определенно более позорного конца невозможно было даже себе представить.

Он протянул ко мне свои начисто лишенные плоти руки-палки, и я невольно отшатнулся, однако костлявые пальцеобразные отростки все же успели вцепиться в меня. Я внезапно почувствовал, что мое тело объято пламенем, и увидел, как Спанки уже начал протискиваться внутрь меня.

Локоть одной руки Спанки вжался в мою руку, потом его левая нога принялась ввинчиваться в мою левую ногу. Несмотря на то что процесс слияния проходил мучительно трудно и даже болезненно, сами кости этого существа оказались на редкость мягкими и влажными, похожими на садового слизняка или морского моллюска, лишенного защитного панциря. Ощущение, которое я при этом испытывал, по своей омерзительности превосходило все, что мне довелось испытать за всю свою предыдущую жизнь.

Вскоре уже обе его игольчатые нижние конечности оказались внутри моих ног, скользя вдоль моих костей подобно паре натягиваемых брючин. Вот мы сомкнулись промежностями, после чего грудная клетка Спанки, начиная с нижних ребер и далее по восходящей, стала с похрустыванием состыковываться с моими ребрами.