— Более четырех лет назад... Вот мы и пришли. Я хотел было обогнать Спанки, чтобы распахнуть перед ним калитку, но он все же опередил меня и прошел прямо сквозь нее. Мощеная дорожка вела к двери со вставками из пупырчатого стекла, по бокам которой красовались фонари. Поначалу на мой звонок никто не отозвался, но затем звук пылесоса резко оборвался, и я увидел за стеклом размытый силуэт матери. Спанки просил заранее не предупреждать родителей о нашем визите — ему хотелось застать их врасплох, увидеть, так сказать, в естественной обстановке.

— Дорогой, вот это сюрприз!

Мать подставила мне щеку для поцелуя. Выглядела она несколько старше своих дет, а ведь некогда ее голубые глаза были очень даже привлекательными. Волосы тоже уже успела тронуть седина, но, отец не позволял ей подкрашивать их, предостерегая насчет жуткого эффекта, мол, с крашеными волосами она будет походить на уличную девку. В данный момент они явно нуждались в экстренной завивке.

— Ну что же ты не предупредил о своем приезде? В доме такой беспорядок!

Мы вошли в безукоризненно прибранную и сверкающую чистотой гостиную с включенным телевизором — передавали какое-то шоу, — и я взглянул на Спанки. Тот лишь пожал плечами:

— Что-то не замечаю я здесь никакого беспорядка. Разве что она увидела нас в окно и сгребла весь мусор под диван?

— Отец все еще на работе, — продолжала мать, направляясь на кухню. — На этой неделе я его, можно сказать, толком и не видела.

— А Лаура где? — спросил я, снова поймав взгляд Спанки, который уже снял свой мокрый плащ и теперь раскидывал его на спинке стула.

— В своей комнате. — Подчеркнуто обыденный тон, которым была произнесена эта фраза, лишь еще больше подчеркивал ее озабоченность.

— Так она что, по-прежнему почти не спускается вниз?

— Ну, у нее там свой телевизор, да и кушать она тоже предпочитает в одиночестве.

— В середине учебного года, сразу после того, как был поставлен диагноз агорафобии, она перестала ходить в школу, — пояснил я, обращаясь к Спанки. — Ну как, ты все еще полагаешь, что сможешь чем-то нам помочь?

— Что и говорить, работенки здесь хватает, — признался он и гляну з сторону матери, которая усердно вытирала тряпкой какое-то пятнышко на кухонном столе. — Охотно допускаю, что многим жителям предместий очень даже нравится такая, жизнь. Они целыми днями хлопочут по хозяйству, превращая повседневные дела в своеобразный ритуал. Пожалуй, начать лучше всего с твоей сестры.

— Я могу подняться к Лауре? — спросил я.

— Прекрасная идея, дорогой. А я пока займусь обедом. Отец скоро придет.

— Обрати внимание: ни на одном из настенных украшений нет ни пылинки, — заметил Спанки, пока мы поднимались по лестнице в комнату сестры. — Судя по всему, она встала посреди ночи и сразу взялась за тряпки и щетки.

Я осторожно постучал в дверь Лауры.

— Лаура? Это Мартин.

— Уходи, Мартин.

— Пожалуйста, открой дверь.

— Не могу.

— Почему?

— Не хочу, чтобы ты видел меня.

— Что с ней такое? — спросил Спанки.

— Сейчас увидишь.

— Лаура, пожалуйста, позволь мне войти. Я специально приехал из Лондона, чтобы повидаться с тобой.

После секундной паузы послышался щелчок дверного замка, и я переступил порог Лауриной комнаты. Со времени нашей последней встречи Лаура растолстела еще больше и теперь, казалось, окончательно заплыла жиром, превратившись в бесформенную глыбу.

— Господи Иисусе! Да она же как дом. — У Спанки отпала челюсть. — Неудивительно, что она не выходит, — ока же не пролезет в дверь.

— Ну не надо быть таким жестоким. Не забывай, что она все же моя сестра.

— Я горю нетерпением побыстрее встретиться с твоим отцом. Кстати, тебе знаком термин “днефункциональный”?

— Привет, Мартин, — смущенно проговорила Лаура, оторвав взгляд от телевизора, но по-прежнему продолжая сидеть. Я даже подумал, что она не в состоянии подняться без посторонней помощи. — Как дела?

Ее сальные белокурые волосы падали на плечи, скрывая щеки. Время близилось к вечеру, а она все еще была в пижаме. Рядом с ней на полу валялась пластиковая сумка, набитая красочными обертками, судя но всему, от плиток шоколада.

— Все в порядке. Мама готовит обед. Может, спустишься и составишь нам компанию?

— Боюсь, что не смогу. — Ее внимание привлекла демонстрировавшаяся на экране телевизора реклама кукурузных хлопьев, и она стала смотреть ее. — Я не часто спускаюсь вниз.

Комната была оклеена цветастыми обоями в розово-желтых тонах. Сестра, которой исполнилось уже семнадцать лет, сидела на полу, зажав в мясистом кулачке журнал с комиксами под названием “Давай поиграем”. Вокруг валялись плюшевые медвежата, тряпичные куклы и журналы.

— А почему бы нет? Тебе же скучно, наверное, постоянно сидеть здесь в одиночестве.

— Когда я спускаюсь к столу, папа сразу начинает дразниться. Мама велит ему прекратить, и все заканчивается руганью.

— Ну а ты постарайся не обращать внимания, когда он дразнится.

— Это почему же? Ты-то сам никогда так не поступал.

— Я, по крайней мере, старался, — не отступал я.

— Джои всегда принимал весь огонь на себя, — проговорила Лаура, по-прежнему не отводя взгляда от телевизора. — Впрочем, я вовсе не корю тебя за то, что после его смерти ты убежал из дому.

— Боже правый, неудивительно, Мартин, что ты и вправду убежал отсюда, — проговорил Спанки, расхаживая взад-вперед по комнате, поднимая то одну, то другую куклу и деловито проверяя, есть ли на ней трусики. — А теперь оставь нас одних. Я хочу на несколько минут заглянуть в голову Лауры. Особого труда это не составит.

— Ты так, думаешь?

— Ну конечно. Все физиологические процессы регулируются мозгом. — Он постучал пальцем себе по виску. — Самое главное — точно определить, из какой точки мозга исходят соответствующие импульсы. Ну ладно, иди и помоги пока матери. Жди меня внизу.

Я нехотя вышел из комнаты сестры и притворил за собой дверь. Постояв несколько секунд на лестничной площадке, я прислушался к доносившимся оттуда звукам, однако не услышал ничего необычного. Спускаясь по лестнице, я видел, как мать хлопочет на кухне. Она определенно находила утешение в чистоте и порядке, которые строго блюла в своем доме. Сейчас она сервировала стол к обеду. Я мысленно вернулся к тем временам, когда Джои был еще с нами. Впрочем, уже тогда каждый из нас жил своей жизнью, следуя собственному распорядку. После же его смерти связь между нами окончательно распалась.

Я помог матери накрыть на стол, после чего немного посмотрел телевизор. Мы уже собрались было приступить к трапезе, когда пришел отец. Увидев меня, он не испытал никакой радости, просто поздоровался и прошел в свою комнату — снять мокрый плащ и положить портфель. Вышел он оттуда, не переодевшись, в пиджаке и галстуке, после чего прошел прямо к столу и уселся, как в ресторане. Итак, в родительском доме ничего не изменилось, это уж точно. В последнее время я сократил свои визиты к ним примерно до четырех раз в год, причем всякий раз после встречи с отцом подумывал о том, чтобы сделать их еще более редкими.

— Я полагаю, ты уже виделся со своей сестрой, — сказал Гордон, кладя на колени салфетку в ожидании, когда его обслужат. В последнее время он уже не называл ее Лаурой, только твоя сестра или — в общении с женой — твоя дочь.

Только я подумал о том, удастся ли Спанки заставить Лауру спуститься в столовую, как он в одиночестве появился на лестничной площадке.

— Ну что? — спросил я, наблюдая за тем, как отец, откинувшись на спинку стула, позволяет матери положить ему на тарелку пару явно пережаренных отбивных котлет.

— Все прекрасно. Никакой агорафобии она не подвержена. Просто она ужасно боится мальчиков, поскольку уверена, что они будут исподтишка подсмеиваться над ней. Насколько я понял, толстеть она начала сразу после смерти брата?

— Ты можешь как-нибудь помочь ей?

— Уже помог, — ответил Спанки, усаживаясь на свободный стул в конце стола.