Это крышечки от бутылок горького темного эля «Скарпиас», который мы с тобой пили в тот вечер во дворе у Эла. Я прямо-таки вижу яркие колючие звезды, пар от нашего дыхания в холодном воздухе, тебя в спортивной куртке и себя в кофте Эла, которую я всегда беру у него в гостях. Эл уже достал чистую сложенную кофту, когда я поднялась к нему в комнату, чтобы вручить подарок до прихода гостей.

– Я же говорил, что мне не нужен подарок, – сказал Эл. – Достаточно того, что ты помогла мне с вечеринкой. Ты вовсе не обязана…

– Я делаю это не потому, что обязана, – ответила я: мы с Элом пользовались одними и теми же карточками с терминами, когда перешли в колледж. – Я кое-что нашла для тебя. Идеальный подарок. Открой.

Он с неуверенным видом взял сверток.

– Открывай скорее, с днем рождения.

– Что там?

– То, о чем ты мечтаешь. Очень на это надеюсь. Открывай. Не зли меня.

Эл зашуршал бумагой, наконец разорвал ее и чуть не задохнулся. Я ликовала.

– Где ты его нашла?

– Ну разве, – сказала я, – у парня на вечеринке в Una settimana straordinaria[1] был не точно такой же?

Эл улыбался, глядя на коробочку. В ней лежал темно-зеленый галстук с орнаментом из ромбов. Я несколько месяцев хранила его в ящике с носками.

– Доставай, – сказала я. – Надень его сегодня. Правда ведь, это точно такой же?

– Когда тот парень вылезает из Porcini XL10, – сказал Эл, глядя на меня.

– Тебе в любом фильме только такие сцены и подавай. Надеюсь, галстук тебе нравится.

– Да, Мин. Очень. Где ты его нашла?

– Незаметно смылась в Италию, соблазнила Карло Ронци, а когда он уснул, пробралась в комнату с его старыми костюмами…

– Мин.

– Ладно, я нашла его на гаражной распродаже. Давай завяжу.

– Я сам могу завязать себе галстук, Мин.

– Но не в день рождения. – Я принялась возиться с воротником Эла. – Тебя в нем просто заживо сожрут.

– О ком ты?

– О девушках. Женщинах. Которые придут на вечеринку.

– Мин, сегодня придут те же друзья, что и обычно.

– Почему ты так в этом уверен?

– Мин.

– Разве ты не готов? Я вот готова. Уже совсем не думаю о Джо. Грустить о той летней интрижке – ну уж нет. А ты? Ведь в Лос-Анджелесе ты был сто лет назад…

– В прошлом году. Вообще, даже в этом, но в прошлом учебном году.

– Ну да, а теперь начался наш предпоследний год в колледже, первый серьезный этап в нашей жизни. Разве ты не готов? К вечеринкам, к романтике, к Una settimana straordinaria? Разве ты – ну, не знаю, – разве ты не жаждешь…

– Я жажду попробовать песто.

– Эл.

– А еще жажду повеселиться с друзьями. Всё. Это самый обычный день рождения.

– Наступают твои горькие шестнадцать! Хочешь сказать, что если перед тобой затормозит девушка на Porcini как там его…

– Ладно, да, к машине я готов.

– Когда тебе исполнится двадцать один, – сказала я, – куплю тебе машину.

Эл очень медленно вздохнул, глядя на меня.

– Ты не сможешь этого сделать, Мин.

– Я могу достать то, о чем ты мечтаешь. Видишь, один раз у меня это уже получилось.

– Да, ты можешь завязать галстук. Но купить машину – это все равно что сплести аксельбант. Забудь об этом.

– Ладно, ладно.

– Но спасибо тебе.

Я пригладила Элу волосы.

– С днем рождения, – сказала я.

– Вот кофта, если замерзнешь.

– Конечно, замерзну, ведь я буду ютиться во дворе, пока ты погружаешься в мир страстей и приключений.

– И песто, Мин. Помни о песто.

Внизу Джордан включил горький плейлист, над которым мы так долго горбатились, а Лорен ходила по комнате с длинной спичкой в руках и зажигала свечи. Тишина на площадке – так ощущались эти десять минут, когда в воздухе искрилось предвкушение самого невероятного, но ничего не происходило. А потом раздвижные двери со свистом разъехались, и в дом ввалились Моника с братом и парнем, который играет в теннис. Они принесли с собой вино, которое стащили на новоселье у мамы, – бутылка еще была обернута подарочной бумагой, – сделали музыку погромче, и вечер начался. Я втихомолку искала девушку для Эла. Но ни одной подходящей я не нашла: они все были либо с блестками на щеках, либо слишком дергаными, либо ничего не понимали в кино, либо уже с кем-то встречались. А потом совсем стемнело, лед в большой стеклянной миске почти растаял, будто полярным шапкам пришел конец. Эл все говорил, что пора подавать кекс, и тут, словно песня, забытая песня из плейлиста, в доме и в моей жизни появился ты.

Ты казался сильным, Эд. Наверное, ты всегда кажешься сильным: такие уж у тебя плечи, такой уж у тебя подбородок, такие уж у тебя руки, которыми ты размахивал, проходя по комнате, такая уж у тебя шея – теперь я знаю, что тебе нравится, когда ее целуют. Сильный, вымытый, уверенный в себе, крепко сложенный, даже приветливый, но не желающий угождать. Полный сил и мощный, как боевой клич. Я сказала «вымытый». А имела в виду «изумительный», Эд. У меня перехватило дыхание, как у Эла, когда тот открыл мой идеальный подарок.

– Люблю эту песню, – сказал кто-то.

Ты, наверное, всегда так ведешь себя на вечеринках, Эд: медленно ходишь из комнаты в комнату, поводя плечами, и здороваешься глазами с каждым встречным. Некоторые гости пристально изучали тебя взглядом, кое-кто из парней дал тебе пять, а Тревор и Кристиан, словно телохранители, хотели было закрыть тебя спинами. Тревор был изрядно пьян, ты вслед за ним вышел из комнаты, скрывшись из виду, а я еле дождалась очередного припева и пошла тебя искать. Сама не знаю почему, Эд. Мы ведь встречались и раньше. Все остальные тоже видели тебя не в первый раз: скажем, ты как фильм, который все смотрели в детстве, – нет такого человека, который бы тебя не знал. Но в ту самую минуту, тем самым вечером мне вдруг очень-очень захотелось посмотреть на тебя еще раз. Прошмыгнув мимо парня, который выиграл конкурс по естествознанию, я заглянула в столовую. На стенах были развешаны рамки с фотографиями Эла: он с неловким видом сидел на ступеньках церкви. Все комнаты были переполнены, в доме было слишком жарко и слишком шумно, и я, взбежав по лестнице и постучавшись на случай, если кто-то уже занял кровать Эла, захватила кофту и выскользнула во двор. Хотела подышать и надеялась встретить тебя. И да, ты был во дворе. И что меня потянуло прийти туда, где с ухмылкой стоял ты, держа в руках две пивные бутылки, пока Тревора рвало на клумбу мамы Эла? Это зрелище точно для меня не предназначалось. «Это же не мой день рождения», – подумала я. Ни к чему мне было выходить во двор. «Господи, да ведь тебя, Эд Слатертон, – сказала я себе, – даже не приглашали».

Что на меня нашло? Что я творю? Но тут я громко спросила тебя, что случилось.

– Со мной ничего, – ответил ты. – А вот Треву нехорошо.

– Пошел ты, – проворчал Тревор из кустов.

Ты засмеялся, и я тоже засмеялась. Ты поднял бутылки к фонарю над крыльцом, чтобы понять, какая из них чья.

– Вот, держи, из нее никто не пил.

Обычно я пиво не пью. Обычно я вообще не пью. Я взяла бутылку.

– Это же пиво твоего друга?

– Не нужно ему смешивать, – отозвался ты. – Он уже выпил полбутылки «Паркерса».

– Правда?

Ты посмотрел на меня и забрал бутылку, потому что я никак не могла ее открыть. Ты справился с этой задачей за секунду и, протянув мне бутылку, всунул мне в ладонь, словно монеты, словно тайные богатства, две крышечки.

– Мы продули, – объяснил ты.

– Что же он делает, когда вы выигрываете? – спросила я.

– Выпивает полбутылки «Паркерса», – ответил ты, и тут…

Джоан рассказала мне потом, что однажды тебя избили на командной вечеринке после провальной игры, поэтому после проигрышей ты стал приходить на чужие тусовки. Джоан предупреждала, что встречаться с такой звездой баскетбола, как ее брат, непросто.

– Ты с ума сойдешь от одиночества, – говорила она, облизывая ложку и делая песню Хоука погромче. – Помрешь со скуки, пока твой баскетболист будет разъезжать по миру и стучать мячом об пол.