— Девушкам не принято говорить об этом первыми, а потом… обиделась, думала ты сам поймешь, как я переживаю из-за твоих сосаний с другими и говорить об этом было так больно.
— Видишь, какой я бестолковый… Почему ты не строила отношений с мужчинами и не вышла замуж, ведь понимала, что я… с другими.
— Не влюбилась ни в кого другого…
— Расскажи о браслете.
И Бэлла правдиво рассказала о золотом браслете, подаренном ей вождем майя.
— Если сам не видел не поверил бы… Спрашивай, твоя очередь.
— Почему ты не построил отношения? Ведь многие в тебя влюблялись…
— Любил только тебя, других я не целовал и не ласкал — считал это очень личным. Мало кого устраивает просто секс без отношений — только замужних теток, которые приставали ко мне в качалке.
— Не поверю, что они не сходили по тебе сума и не старались женить на себе.
— Это вопрос?
— Уточнение… и, пожалуйста, правду.
— Ладно… Такой вопрос для меня даже не вставал — пришлось бы выбирать между тобой и другой женщиной — я всегда выбирал тебя.
— Неужели тебе никто не нравился? Это тоже не вопрос, а уточнение.
— Нет. Они чувствовали мое равнодушие и расставались со мной… — Олег помолчал, вспоминая, — просили звонить, когда я пересплю с тобой и во мне проснется страсть и чувства… Только когда у нас начались отношения, я понял, что они имели ввиду — во мне бушуют чувства и страсть к тебе…
— Во мне тоже…
Олег поцеловал Бэллу в волосы, как раньше «по дружбе» и, улыбнувшись, положил ей руку на попку и прижал к себе, желая почувствовать ее своей. Бэлла руку не убрала…
— Тебе будет тяжело пережить отказ от других женщин?
— Нет. Мы же будем заниматься сексом каждый день… и по нескольку раз.
— Обещаю не отказывать тебе и даже напоминать о твоем желании… чтобы у тебя не появился соблазн…
— Не появится. Последний вопрос…
— Почему ты не занимаешься сексом в кровати? Меня ты сразу уложил в кровать и начал… здесь ты сам ко мне лег… и сейчас мы с тобой лежим в кровати в обнимочку.
— Своими вопросами ты мне всю душу выворачиваешь! Ладно… Когда ты лежала в кровати после обморока, такая перепуганная и такая несчастная… мне так хотелось лечь с тобой рядом, обнять, успокоить, поцеловать… После этого у меня пунктик — вижу с собой в кровати только тебя.
— Спасибо за правду… Мне теперь легче понять тебя.
— А я никак не могу понять… Почему ты не говорила мне о своей любви? Ну, хоть бы намекнула, что ты… Не совсем же я идиот — понял бы… Сказала бы, хотя бы в шутку, что ты не собираешься выходить замуж ни за кого кроме меня. Я бы задумался и остановился…
— А я не собиралась за тебя замуж… за того, каким ты был… позер, гуляка, хохотун, лучший друг и чужой, ненадежный парень… За такого я замуж бы не вышла, если бы ты мне это предложил. Мне понравился другой ты, каким ты стал… повзрослевшим, упертым, знающим чего хочешь и умеющим добиваться желаемого… Что твои чувства ко мне серьезны, меня убедили те ночи, что ты провел в ожидании меня под моей дверью… Это было так…
— Тупо…
— Так отчаянно-романтично и волнительно… что я влюбилась в этого упрямого, похудевшего, небритого…
— Сбрить щетину?
— Неееет… в этого молодого, влюбленного в меня брутала, но не признающегося в своих чувствах.
— Знаешь, как трудно признаться, что любишь, а в ответ услышать: «ты очень хороший, но…»
— Можно подумать, что у тебя очень богатый опыт в признаниях, и ты постоянно получаешь отказ.
— Не признавался никому… только тебе.
— И отказ не получил… а ты боялся. Все, давай спать!
Олег вздохнул — спать ему не хотелось, хотелось совсем другого, но наказ врача был однозначным: «больной нужен отдых, чтобы не было повтора…», а переживать еще раз что-то подобное он не собирался.
— Это первая наша ночь вместе… Но прежде чем спать… ты расскажешь откуда у тебя синяк на скуле. Завтра он расцветет всеми цветами радуги, и все будут думать, что это я тебя ударил…
Вздыхая, Бэлла рассказала правду.
— Давай считать это все ночным бредом, нет, кошмаром, — предложил Олег.
— Сразу у обоих… так не бывает.
— Лично я ничего не видел — бредила ты.
— Ладно, давай считать, что мне в этой коме привиделся кошмарный сон.
— А теперь спи… я поглажу тебя по спинке, поцелую тебя в глазки…
После нежных поцелуев, глаза у Бэллы закрылись, поглаживания по спинке расслабляли, успокаивали, тихий, ласковый голос убаюкивал… и она уснула.
40 воскресенье
Проснулась Бэлла от запаха кофе.
Олег сидел на краешке кровати, попивал кофе маленькими глоточками, смотрел на нее и улыбался.
— Кофе в постель…
Бэлла сладко потянулась, взяла его стаканчик и, сделав несколько глотков кофе, вернула Олегу.
— Какое блаженство! Только есть очень хочется…
— И мне, — кивнул тот головой, беря второй стаканчик с тумбочки и протягивая ей. — Горячий… Переодевайся и пошли в кафешку сходим, перекусим, если ты в порядке…
— Я в порядке.
Какое-то время они молча пили кофе, глядя друг на друга.
— Ой, а как там этот мужик? — смущенно отводя взгляд, забеспокоилась Бэлла. — Надо к нему обязательно зайти.
Покачав головой, Протасов осторожно потрогал расцветший синяк на скале Бэллы и пожалел, что не попросил мать Бэллы привести косметику и другую одежду — клетчатая рубашка была заляпана «разноцветными» пятнами (в том числе бурыми пятнами крови).
— Норм — ты его водой полила, я таблетку дал. Вчера пришел в себя, только говорить и двигаться не мог. Зимин вчера к нему приходил и к тебе заглядывал, но ты была в отключке, а я сказал ему, что не знаю, что у вас там произошло. Сегодня тебе от него точно достанется.
— С Зиминым разберусь… Я там записать на компе пыталась кое-что, только не знаю, получилось или нет.
— Запись получилась, но про нее я тоже ничего не сказал, — осуждающе качнув головой, Олег вздохнул. — Вот как ты на меня плохо влияешь! Может, лучше эту запись, вообще, не показывать ментам или подчистить немного… стереть конец надо обязательно. Надо посмотреть запись еще раз и решить.
— Обязательно посмотрим. Когда меня уже выпишут?
— Сегодня после двенадцати.
Дверь палаты открылась и вошли родители Бэллы.
— Больше никакой живности в нашей квартире! — с порога заявила Людмила Арсеньевна, целуя дочь и посматривая на Протасова.
С одной стороны она его не любила — он был источником страданий дочери, а с другой стороны… дочь его любила, да и он ее похоже тоже — посерел, помрачнел, прямо трясся весь, когда она была в обмороке, а теперь ожил, глаз с дочки не сводит…
— Привет, дочь! Ты нас здорово напугала, — Виталий Андреевич подошел, поцеловал Бэллу, кивнул Олегу.
— Простите, так получилось…
— Нас с Милой твой следователь целый час в больнице допрашивал! Почему ты не сказала, что стала свидетельницей какого-то преступления?
— Зачем вам лишние волнения? — Бэлла посмотрела на пакет и потянула носом воздух. — Мамуль, лучше давай нам сюда свой пирожок! Мы с Олежкой умираем от голода!
Людмила Арсеньевна принялась потрошить пакет, выкладывая лотки на тумбочку.
— Как только Олег нам позвонил и сообщил, что ты пришла в себя, спать наша «малуля» уже не смогла и наготовила вам всего самого вкусненького — даже мне не разрешила пробовать, — просвещал «молодежь» Виталий Андреевич, глядя как она — «молодежь», с аппетитом уплетают домашние котлетки, закусывая их пирогом и запивая компотом. — Хочет сегодня праздничный ужин устроить — тебя же выпишут сегодня…
— Нам не до ужинов сегодня, — возразила Бэлла, — столько всего надо успеть!
— Ну, раз так и с тобой все хорошо, тогда мы поедем к моей сестре на юбилей, — обиделась Людмила Арсеньевна. — Поехали с нами, ты давно не была у своей крестной — и отдохнешь пару дней заодно на свежем воздухе.
— Не, не, — замотала головой Бэлла и вцепилась в руку Олега. — Ты мне еще кино должен! Мы сегодня в кино хотели сходить…
