Лин замялся, но все-таки достал из плоской сумки малый шар.

Нил неприятно усмехнулся, щелкнул по толстому стеклу железным когтем.

— Дай угадаю, в отрезке Лута, загнанном в этот информаторий, нет и не было Хома Полыни.

— Поэтому мне нужна настоящая карта, — тихо сказал Лин, — или капитан, знающий, как пройти к Хому без нее.

— Просто у-ди-ви-тельно, как тесен Лут, — промурлыкал Нил, — потому что знаешь, малыш? Если ты поможешь мне добраться до дома в целости и сохранности, я отплачу. Щедро отплачу. Ты получишь карту, самую подробную из ныне существующих. Карту Вторых. Карту всего. Миф во плоти.

— Я тебе не верю, — помолчав, сказал Лин.

— Это мы уже проходили, да, — важно кивнул Крокодил, — но много ли у тебя вариантов? Можешь продолжать и дальше тыкаться, словно слепой щенок, или рискнуть и — довериться мне.

— Откуда у тебя карта?

— Оттуда, — музыкант выразительно возвел глаза.

Лин глянул туда же. Они солидарно помолчали, разглядывая немые далекие звезды, тающие в собственном блеске словно снежинки.

— Твоя целость и сохранность могут пострадать из-за этой самой карты?

Крокодил не без удивления сощурился.

— Да ты никак пробуешь острить?

— Я не исчерпал свои вопросы.

— Фу, Лут, а ты действительно упертый малый. Что там еще у тебя?

— Я знаю, куда иду я. Но куда движешься ты?

Крокодил почти ответил, но успел поймать себя за язык. Цензура и еще раз цензура.

— Хом Крит-Т. Знаешь такой? Горячие быки, кудрявые женщины.

Лин уставился в свой шар, как шатровая гадалка.

— Ого! Это близко! — воскликнул с нескрываемым облегчением.

А то я не знаю, подумал Нил. Кивнул.

— Видишь, как упрощается твоя задача? — Приобнял мальчика за плечи. — Доедем туда вместе, домчимся на твоей ласточке, и — хопа, расстаемся полюбовно. Я целый и сохранный, ты при карте. Уговор?

— Уговор, — Лин улыбнулся в ответ.

Пожалуй, решил Нил, ему нравилась его улыбка. Застенчивая и искренняя. Влюбиться можно, ага.

— А кстати, можно еще вопрос? Авансом, так сказать?

— Можно.

— Что за темная полоска у тебя на хребте? На грязь не похоже. Будто бурундучок, чес-слово...

— Ах, это, — Лин смущенно улыбнулся, выше натянул обтрепанный ворот ниловой куртки, — это у всех до двадцати... Значит, что дополнительный, атавистический позвоночник до конца не рассосался.

— Атавистический? Забавно. Для чего он служит?

Первый быстро тронул основание шеи. Едва заметно передернул плечами.

— Для... спинномозговая жидкость.

— И что? — Крокодил не дождался продолжения.

Первый вздохнул и без охоты пояснил.

— Старшие Луча имеют право на дополнительное питание. Процентное содержание питательных веществ ликвора...

— Не продолжай, хвостатый. — Нил поднял ладони, морщясь. — Я все понял. Тошнотворный обычай, если тебя вдруг интересует мнение постороннего.

***

Он мне не нравится.

Лин только вздохнул неслышно, искоса поглядывая на спутника. Тот был занят своим инструментом, подкручивал колки, осторожно трогал струны, даже бормотал себе что-то под нос — словно общался.

Но он может помочь, Серебрянка.

Корабелла обиженно промолчала. Он не был ее капитаном, речь ее отзывалась в голове Первого глухо и невнятно. И еще она уставала, тем более теперь, вынужденная тянуть двоих вместо одного.

Что я делаю, в который раз удивился самому себе Лин. Обманул названного брата, увел корабеллу, соблазнив мечтой отыскать подруг, подставил Волоху, попал в клетку, теперь вот связался с мутным человеком...

Мастер был бы разочарован.

***

Нил знал, знал, кого пошлет по его ливер церра Ведуты, Мама Ама из своего набора-недельки — Понедельник и Марди Гра, старые его друзья. Могли включить в связку и Пепельную, но она всегда плохо ладила с Понедельником, тогда как толстяк Гра предпочитал работать именно с ним.

Значит, убивать его будут в понедельник и вторник. Какое счастье, ведь он вполне мог заслужить и пятидневку, и два через два и даже шесть дней... не слышал он о везунчиках, переживших все семь дней охоты. Обычно вопрос решался в пользу Амы уже на четвертые сутки.

Нил вздохнул, пригладил сальные волосы, провел зудящими ладонями по взмокшей шее, массируя хребет. Надо успокоиться. От гвардейцев они ушли, осталось добраться до Джакаты и Киприс, а там уж хоть трава не расти.

Карта Вторых уютно свернулась в ореховой скорлупе на дне сумки. На всякий пожарный Крокодил набросал поверх еще горсть разноименных шершавых плодов, разобраться без особого знания будет труднехонько... Киприс должна была выйти на покупателя. Вероятнее всего, предстоял аукцион.

Если он довезет карту.

Покосился на Лина. Мальчишка увлеченно шуровал карандашом в альбоме. Как приметил Крокодил, пацан одинаково хорошо владел левой и правой руками. Амбидекстер. Любопытно, это характерная черта всех Первых?

И какое смешное имя. Видит Лут, даже клички придумывать не надо.

Лин-Лин, так колокольчик звенит.

***

— Нил? Нил!

Музыкант успел задремать. Вскинулся, спросонно хлопая глазами.

— Ке пасо? Чего тебе?

— Нам придется сделать остановку.

— Зачем это? — напрягся виолончелист.

— Серебрянка устала, — Первый улыбался виновато, — ей надо отдохнуть. Я уже посмотрел, ближайший Хом — Хом Вуали, можно зайти ненадолго.

Оловянный не спрашивал. Ставил перед фактом. Как капитан пассажира.

— Тебе решать, чико, ты у нас адмирал, — Крокодил улыбнулся в ответ, как можно беспечнее пожал плечами, хотя под ложечкой противно засосало.

Он бы предпочел не сворачивать.

Но если корабелла рухнет от усталости в недра Лута, легче никому не будет.

Хом Вуали он знал. Приличное место, покойное в хорошем смысле этого слова, туристически-бордельного толка. Не грандиозный Хом Бархата, конечно, но тоже вполне ничего, для не особо взыскательной публики. По крайней мере, гвардейцев там можно было не опасаться, для поддержания порядка существовала внутренняя армия.

Нил, закатав рукава до локтей, наблюдал, как вспухает каплей блестящий зонтег Хома. Все ближе, ближе и — хоп! — они уже внутри. Истинным корабеллам позволено было не спрашивать допуск на проникновение, чем беззастенчиво пользовались пираты. Крокодил никому не говорил, но каждый раз ощущал себя победительным сперматозоидом, оплодотворяющим яйцеклетку.

Любопытно, что в момент прохождения зонтега чувствуют корабеллы и их капитаны?

Нил встряхнул головой. Что за чушь, однако, лезет в голову.

Рядом тихо ахнул синеглазый художник.

— О, Нил... какая красота!

Музыкант невольно приосанился. Обнял за твердые плечи мальчишку, притянул к себе, широким жестом гордого хозяина обвел расстилающуюся перед ними панораму.

— Это, о мой юный восторженный друг, всего лишь малая часть той баснословной прелести, которой может удивить тебя Лут. Хом Вуали, прошу любить и не жаловаться!

***

Корабелла уснула, едва парни оказались на дощатом настиле причальной воронки. Свежий утренний ветер пах жасмином и лимонным морем, шевелил легкие сборчатые юбки горожанок. Смуглые ноги местных красавиц, помнил Крокодил, были до полированного блеска умащены розовым маслом.

— Пойдем, — Крокодил сориентировался быстрее восторженно глазеющего по сторонам юноши, — нам тоже не мешает отдохнуть. Знаешь, если долго смотреть на черноту Лута, можно сгореть, заболеть, подхватить заразу через глаза сердцем, поэтому шанти возят с собой живой цвет. У каждого свое лекарство — у кого смальта, у кого цветы, у некоторых бабочки... Дают радость глазам. Ты бы видел тех, кто долго ходил в Луте и едва вернулся. У таких глаза будто обнесены черной вуалью. Она спадает постепенно, главное чтобы до сердца не успело дойти, тогда пиши пропало, рассыплется в угольную крошку. Сгорит. Такая она, Лутова красота. Выжигает.

Лин завороженно внимал.