— Кто это? — мертвым голосом спросила Медяна.

Ответил почему-то Юга.

— Спутанницы, — сказал, голос его был как холодный бархат.

— Откуда знаешь? — ревниво прицепился старпом.

— Помню...

Медяна поняла, что ни за что на него не взглянет.

Корабелла двигалась не своей волей. Ее несли, осторожно, но быстро, без качения и лишних треволнений. Пассажирам оставалось лишь маяться ожиданием, томительным до одури.

— Дальше будет Оранжевый Король,— так же холодно сообщил Третий.

— Юрка, что ли? — изумился Мусин.

— Хрен в пальто, — предположил Дятел.

Юга же повторять не стал. Сказал и как отрубило, вновь ушел в несвойственное ему глубокомолчание.

— Приехали, — сквозь зубы прокомментировал Волоха, когда спутанницы медленно распустили кокон и уплыли прочь, вновь спаявшись в один пульсирующий ком.

Как слипшиеся макароны, успела еще сравнить голодная Медяна.

Корабелла же стояла, боком зачаленная к желтой, сложенной из чего-то рыхло-губчатого, дороге. Она единственная разбавляла устоявшуюся темноту масляным отсветом.

— Фух, ровно кости губчатые, — по-звериному вздернул верхнюю губу цыган, легко махнул через борт, спрыгнув на боковой руль высоты.

— Я так понимаю, чтобы пройти в гармошку, дозволения нужно спрашивать у привратника-Короля? — уточнил Волоха.

Юга напряженно кивнул.

— Он не привратник. Но просить следует его, да.

— Ты как будто бывал здесь раньше, Третий.

— Нет, не бывал, капитан. Но я все это помню.

Русый переглянулся с командой. Цыган, оскалившись, чиркнул большим пальцем по щетинистому кадыку, Буланко и Мусин обменялись лутонами, Иночевский скорбно покачал умной головой.

— Хорошо. Со мной Дятел и Юга, остальным ждать.

— Нет, — сказал Выпь, — иду я один.

Дятел басовито расхохотался, Волоха прищурился.

— С чего вдруг ты решил, что я отпущу тебя одного?

Выпь ответил — спокойно, ровно, не отводя взгляда.

— С того, что рисковать командой и корабеллой вы не станете. Случись что со мной, вы выберетесь из предбанника, но без капитана корабелла не уйдет. Значит, застрянут все.

— Ха, мы и не в таком дерьме брассом наяривали, щегол...

— Хорошо, — неожиданно согласился Волоха.

Пожал сильными плечами.

— Возвращайся с пропуском, Второй.

Юга же без лишних слов спрыгнул следом за Выпь.

— Даже не вздумай отговаривать, — предупредил, ощерившись.

***

— Все же, откуда ты знаешь?

— Ай, я гадал, когда ты наконец спросишь, — фыркнул облюдок. Помолчав, растолковал. — Это у меня в голове. Под костями. Как будто наизусть вызубренное. Думаю, без Башни не обошлось.

— Выходит, кто-то точно знал, что мы дойдем до рукава Оскуро.

— Выходит так.

Дорога под шагами прояснялась, из желтой обернулась топким, монотонным зеленым ковром, шаржем на траву. По бокам выросли стены из полупрозрачного, словно бы подтаявшего молочного камня. Или — молочных зубов.

— Это все воплощение чьего-то плана, и мы в точности ему следуем, — заключил Выпь, и Юга закатил глаза.

— Лут дурно на тебя влияет, пастух. Раньше ты так не заморачивался вроде. Хотя порой был столь же зануден.

— А тебя разве не волнует, что тебе что-то вшили в голову? — на сторону бросил Выпь.

— А тебе какое дело? Голова, — фыркнул облюдок, — главное, чтобы член с задницей не трогали, а голова у меня для...

Второй остановился так резко, что Третий налетел на него.

— Слышал?

— Если ты хочешь перевести тему, то это паршивый предлог, — огрызнулся Юга, но уши насторожил.

Не услышал, впрочем. Увидел. За стеной, как за полупрозрачной ширмой из масляной бумаги, быстро проплыла тень — крупная и длинная, словно от большой рыбы.

Выпь взялся за нож без ножен.

— А если это Король? — прошипел Юга.

— А если нет? — резонно возразил пастух.

Тоже верно, подумал Третий, перекидывая на плечо волосы. В голову ничего путного не шло, все подсказки закончились. Юга старался не жаться к пастуху и не идти слишком быстро, хотя тьма, чернильной пробкой заполняющая коридор следом за парнями, очень к этому располагала.

— Не отходи далеко, пожалуйста, — Выпь, глянув через плечо, протянул к спутнику руку.

Пальцы уперлись в твердое, прозрачное стекло.

— Нет, — пробормотал желтоглазый и вздрогнул, когда затылка коснулось снежное дыхание.

Рывком обернулся, прикрываясь ножом.

— Здравствуй, — высокая женщина качнулась на длинных ногах, — здравствуй, путник. Что ты мне принес?

***

— Ты не Король, — глупо сообразил Выпь.

— Ве-е-ерно, — встречная улыбнулась, и от ее улыбки у Второго взмок затылок, — я Грета. Лучшая его приставница. Так что ты принес мне?

— У меня ничего нет.

Нужно было держать его за волосы, подумал Второй. Намотать всю косу на руку и так вести.

— У каждого есть что-то. Особенное. Свое. Как я была у Лута...— Грета мечтательно потянулась.

Тело ее было растянутым и негибким, будто вечерняя тень, вместо кожи затканным блестящими камнями, золотом с серебром, и шелком, и вышивкой, и обрывками роскошного меха. Когда она говорила, узкий алый рот, составленный рубиновым крошевом, не двигался, голос шел словно от самих молочных стен, от расплавленных их челюстей.

— Дай, — потребовала Грета, протягивая руку. — И я отпущу вас обоих. Проведу к Королю. Дай.

Рука ее была — от кончиков пальцев до самых плеч, утопленных в золото туловища — из остроугольных сверкающих камней.

— У меня ничего нет, — упрямо повторил Второй, качая головой. — Разве что нож...

— Нет, — отрезала Грета. Сапфиры тяжело провернулись в глазницах белого золота. — Дешевка. У тебя есть другое. Дай.

Пальцы коснулись ошейника.

— Твой голос. Дай мне поносить твой голос.

***

Поворот, еще поворот. Или глаза его обманывали, или память лгала — он уже видел это, либо видел одно и то же.

Юга прислонился к стене. В самые черные мгновения не отчаяние делалось его спутником, не слезы — злость. Ярость загнанного в угол зверя.

Если из Башни я выбрался, то из лабиринта этого сраного точно выскочу. И сам выйду, и Выпь найду.

Когда его отняло от спутника — разделило матовой стеной — Юга в сердцах даже плюнул и зашипел. Надо было держать его за ошейник, думал, быстро, широко шагая между теснящимися стенами, держать и не отпускать от себя.

О, Лут, они только встретились. Почему их вечно растаскивают, рассаживают, расставляют по разным углам? Чтобы тихо себя вели?

Лабиринт не кончался, лился, продолжался в себя самого, и Третий начинал ощущать себя лабораторной мышью Марусей — видел такую у Ивановых. Ученые-пираты запускали ее бегать по извилистым переходам, а сами что-то помечали на бумаге. Иногда, для разнообразия, устраивали ей всевозможные ловушки, вроде зеркальных поворотов или переворачивающихся полов. Возможно, для Лута Юга и был мышью.

Все они не более чем мыши...

Юга не знал, сколько прошло, и сколько прошел. Он не встретил никого, кроме зыбкого собственного отражения в стенах. Пробовал вскарабкаться на них, но каждый раз оскальзывался. Гладкая поверхность, пожалуй, не удержала бы и муху.

Юга сел. Подтянул к груди колени, опустил голову, размышляя. Стоило вздремнуть или лучше продолжать двигаться дальше, словно гоночный таракан?

Легкий, далекий звон в ушах он поначалу счел за шум собственной крови. И лишь потом, когда звон сменился побрякиванием, вскочил, прижался лопатками к стене. Оскалился, готовый бежать или драться.

Но из-за поворота так никто и не появился. Юга ждал, сдерживая дыхание, пока не додумался слегка повернуть голову. Оно прижималось к стене с той стороны, льнуло недвижно и безгласно. Юга отпрыгнул, попятился, не сводя глаз с тени по ту сторону. Волосы зашевелились, черными змеями растянулись по полу, и Юга не стал их удерживать. Тень же истончилась и пропала — будто сор сморгнули.