– Тогда правильно, что ты обратилась к ней. Если нужно кого-то построить, звоните Холли. А нужна помощь в больнице – я всегда на подхвате.
И, чтобы не звучало совсем жалостно, я добавила:
– Мы отличная команда.
Холли вернулась в палату со словами:
– Наличность.
Это могло означать как наличие чего-то, так и форму платежа. В этом была вся Холли: если вместо полного предложения можно было обойтись емким словцом, она не упускала такой возможности. Чем меньше слов, тем больше ты сто`ишь. Когда мы жили вместе, я эту ее манеру обожала. У нас был собственный язык – многозначный и понятный только нам. Например, «финиш!» означало готовность свалить с вечеринки или из бара и одновременно, что нам нравится чей-то наряд.
– Эти брюки – просто финиш! – говорила она, и я чувствовала себя на пике моды.
«Золотце» означало, что парень, сидевший перед нами на занятиях или стоявший в баре, очень недурен собой, но в то же время годилось для ласкового обращения друг к другу.
– Привет, золотце, – говорила я, и мы клевали друг друга в щеки.
Словарь создавала Холли, а мы уточняли и расширяли его, но эта игра была понятна только нам троим.
Кэти подвинулась немного и похлопала по кровати, приглашая меня присесть. Потом она сделала знак Холли подойти ближе, и я пригляделась к ней внимательнее. Щеки у Кэти разрумянились, точно она только что вернулась с весенней прогулки. На виске виднелся след от ветрянки, красивые волосы ниспадали на плечи. В тот раз нам удалось спасти ее каштановые локоны при помощи охлаждающей шапочки, которую пациенты носят во время химиотерапии. Благодаря ей волосы остаются на голове, а не на расческе. По всем внешним показателям Кэти выглядела лучше меня при полном макияже.
– Вот что, девочки, нам нужно поговорить. Скоро сюда приедут Брэдли и Бебе, – сказала Кэти.
– Твои родители? Из Аризоны?
Если они приезжали, значит, Кэти, похоже, действительно была больна. Бебе настолько боялась путешествовать, что они ехали максимум два часа в день, и все это время она, сидя на заднем сиденье, курила одну за другой «Пэлл Мэлл» без фильтра. Брэдли боялся, что в этом сигаретном чаду любая их поездка, даже в ближайший магазин, может стоить им жизни. Поэтому они переехали в местечко, где все было в двух шагах, и почти никогда оттуда не уезжали.
К Кэти они летали всего один раз. Тогда Бебе закурила в туалете и вступила в схватку с бортпроводником – видео с этой сценой попало на ютуб и стало почти вирусным. Брэдли с трудом удалось уговорить ее сесть на место при помощи красной лакрицы и коктейля из «Лоразепама» и бета-блокаторов. Когда они добрались до места, уровень сахара в крови у Бебе зашкаливал. Она была непривычно расслабленной, и Кэти, увидев ее в таком состоянии, заплакала.
– Значит, это не просто обследование?
– Легче на поворотах, Сэмми, – сказала Холли.
Это имя я ненавидела, но только в ее исполнении. Когда другие ласково или в шутку звали меня так, это не напрягало. Холли знала, что для моего отца это имя было уничижительным, а отнюдь не ласковым. Из-за ее авторитарного тона и парализующего чувства фрустрации остроумная реплика застряла у меня в горле. Позже я, безусловно, ее озвучу – глядя в зеркало заднего вида своей машины.
– Я пытаюсь наверстать упущенное. Я здесь всего ничего, а оказывается, родители Кэти уже в пути.
– А нечего наверстывать. Пока мы ничего не знаем, – произнесла Холли, по-королевски напирая на «мы», которое, как было известно Кэти, меня заденет.
– Родители едут не просто так. Мне нужно, чтобы вы двое кое-что для меня сделали, – сказала Кэти. – Вчера вечером звонила Мисти.
– Мисти? Новая жена Тома?
Говоря это, я практически слышала, как Холли прикусывает себе язык. А много еще Мисти ты знаешь, Сэмми?
Но вместо этого Холли сказала:
– Что еще ей нужно? По-моему, у нее уже все есть. Или Том еще кому-то присунул своего дружка?
– Если я скажу, что очень на это надеюсь, это будет плохо, да? – робко спросила Кэти. – А лучше пусть Мисти бросит Тома ради личного тренера или массажиста.
– У надежды дамские причиндалы, – сказала Холли. – Мы с Роузи хотим сделать к следующему гей-прайду такие футболки. Или дамские причиндалы звучит тупо?
– По-моему, дамские причиндалы говорят сами за себя, – рассудила Кэти.
Я перевела взгляд с Кэти на Холли. Если шутка предназначалась и для меня, значит, можно засмеяться?
Кэти хихикнула. С Роузи, подругой Холли, она была знакома. Холли вернулась в город год назад, но я лично с Роузи еще не встречалась. После окончания колледжа прошло десять лет, когда Кэти однажды сказала мне по телефону:
– У Холли подружка. Она – лесбиянка.
Я почувствовала острую боль. Бороздки и ямочки сухой персиковой косточки, которая, как казалось, живет у меня в животе, заполнило кислое чувство утраты Холли. Меня томили вопросы, и, чтобы ответить на них, мы с Кэти говорили по телефону, встречались за кофе и выбирались в бары. Когда Холли поняла? В колледже? Она хотела сказать мне, но не сказала? Поэтому она так разозлилась из-за Майка?
– Тебя не смущает, что она лесбиянка? – спросила Кэти.
Она даже не сказала мне!
Но все-таки что, Сэмми? спрашивала я саму себя. Она любила тебя не так сильно, как ты думала? Как только вы разъехались, ты перестала быть для нее важной? Твоя значимость, о которой у тебя и без того было невысокое представление, по факту оказалась еще ниже?
Я знала, что Кэти, Роузи и Холли периодически ужинали или пили пиво в здании Мемориального союза с видом на озеро. Я догадывалась, что те несколько раз, когда Кэти не сразу отвечала на мои эсэмэс, она была с Холли. Выходило так, что двадцати с лишним лет, которые Холли провела на Манхеттене, будто не существовало, и все, кроме меня, между собой дружили. Я с папашей-брюзгой, бесхребетной мамой и обманщиком-мужем вызывала у людей неловкость. У меня была одна подруга и дочь, которая того гляди выпорхнет из гнезда. И все это в каком-то смысле было моих рук дело.
Когда Кэти сказала: «У надежды есть промежность», я решила, что пора вклиниться в разговор.
– Я неравнодушна к промежностям, – сказала Холли.
– Говоря промеж нас, – сказала я.
Мне хотелось сказать что-то забавное, напомнить Холли о том, что когда-то мы смеялись над одним и тем же, но шутка не получилась, и тогда я решила ее подсластить и брякнула:
– У надежды есть яичники.
И только прозвучало это слово – «яичники», – все сразу вспомнили, по какому хреновому поводу мы собрались в больничной палате.
– Классный слоган для фандрайзинговой кампании, – мягко сказала Кэти.
Посмеялись – прослезились. Так мы всегда говорили, когда что-то, казавшееся смешным, мгновенно становилось несмешным. Точно мы снова были студентками и перенеслись в тот вечер, который начинали лучшими подругами, а под конец остались каждая сама по себе. Откатиться назад мы уже не могли, а как друг без друга двигаться вперед – не знали. Вечер, начавшийся пьянкой-гулянкой, окончился тем, о чем никто из нас не знал как говорить.
– Так вот, девочки, – сказала Кэти. – Том сдал Арахиса в собачий приют, у них там, в Лос-Анджелесе. Мисти считает, что это одно из тех мест, где усыпляют собак, которых нет возможности пристроить. Кому нужна страдающая диабетом пиренейская горная собака, особенно таких размеров? – Она посмотрела на настенные часы. – Сейчас девять утра, и я начну обзванивать все приюты, пока не найду его. Если необходимо, я любую сумму заплачу, чтобы его там подержали. И потом поеду за ним. Ненавижу Тома.
Вовсе она не ненавидела Тома, это было по ней видно. Она необъяснимым образом любила его, и Том почему-то винил Кэти в своей интрижке – в том, что она не могла родить, переживала из-за бесплодия и болела раком. А еще в том, что он был вынужден искать счастья на стороне – по мнению Тома, это было оправданно. При мысли об этом меня всякий раз охватывала лютая ярость, подобная торнадо, я была готова рвать и метать.
