За стенкой послышались тяжелые мужские шаги, шорох оконной рамы. Это Барт, наверное, тоже закончил свой материал и встал, чтобы покурить. В подтверждение моей догадки в соседнем кабинете чиркнула спичка, из приоткрытой форточки донесся запах дыма. Я лениво посмотрела на свою пачку сигарет и решила, что тянуться за ней не хочу.
Прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Барт ночью ездил на убийство, а я отплясывала на королевском балу. «Специальный корреспондент», чтоб главного редактора паралич разбил. Ну разве это интересно – какие наряды носили дамы на приеме в честь первого дня лета? Впрочем, столичные девицы благодаря этой заметке газету все же купят, но хочется-то большего! Настоящего дела, настоящей сенсации, а мне подсовывают то городские праздники, то парады гвардии, у меня уже глаз дергается от прилагательных вроде «величественный» и «торжественный». В портовом борделе публичные девки невесть куда пропадают, полиция только руками разводит, мол, преступных элементов не ищем. Я предложила расследовать этот сюжет, так Донован чуть не выставил меня из редакции.
Ладно бы еще родители посетили столицу по случаю праздников, так нет же, готовились к приезду старшего брата. Амаэль, наверное, уже должен был явиться в поместье из путешествия к морю.
Заскрипела входная дверь, я открыла глаза и подавила желание тут же их закрыть. На сонное, оплывшее лицо главного редактора с хомячьими щеками, покрытыми редкой щетиной, смотреть не хотелось. Он расстегнул пуговицы жилета, который едва сходился на его необъятном пузе, окинул меня неприязненным взглядом и поморщился. Все никак не может привыкнуть, что в его газете работает женщина.
Чего смотришь? И не подумаю ноги со стола снять, я пол ночи отплясывала осточертевший вальс, еще пол ночи тут стучала статью, имею право отдыхать, как хочу.
– Хоук, тебе следовало родиться мужчиной! Почему бы не надеть юбку, как все нормальные женщины? – сквозь зубы процедил редактор и протянул руку.
Нет уж, стоило родиться женщиной только ради того, чтобы выводить из себя таких ретроградов.
Я мысленно порадовалась, что храню на работе костюм, в который и переоделась после бала. Неохотно сняла ноги со стола и протянула ему статью. Он бегло просмотрел, но не вчитывался – да и не во что там вчитываться, всего лишь описания модных фасонов нарядов да столичных сплетен. Тоже мне статься.
– Потому что рыжему вихрастому юнцу горожане охотнее пересказывают сплетни, чем прилично одетой девице, – буднично ответила я и дотянулась-таки до сигарет.
Подобный разговор Морис завязывал не впервые. Когда я, выпускница факультета истории и словесности столичной Академии, пришла устраиваться к нему на работу, он принял меня за молодого парня. Волосы я тогда убрала под шляпу, надела просторную рубашку, которая совершенно скрыла наличие и без того маленькой груди, пиджак с широкими полями и прямые брюки. Имя мое тоже на принадлежность к женскому полу не намекало: «Хоук Бёрд» – значилось в документах. И мы подписали контракт на три года. Когда Донован выяснил, что я – девушка, долго ругался, ведь женщин не брал на работу принципиально, но было уже поздно. Я специально настояла на срочном договоре, чтобы он уже не мог выпереть меня с работы только из-за личной неприязни.
– Ладно, на сегодня свободна. И подумай над тем, чтобы на жалование все же прикупить себе платьице, – недовольно проворчал он и вышел.
Я оглядела три стола с пишущими машинками, фыркнула вслед редактору, выпуская изо рта облачко горького дыма, и поднялась. Мне и в самом деле надо отдохнуть, а что до платьев – если когда-нибудь мне захочется снова их надеть, я так и поступлю.
Но не успела я сделать и шагу в сторону двери, как Донован вернулся, распахнул створки настежь и за ним в комнату, чеканя шаг, вошел королевский гвардеец. Золотые нашивки на красно-белой форме сверкнули в лучах рассветного солнца так же ярко, как блондинистые кудри юнца.
– Мисс Хоук Берд! – провозгласил он.
Пришлось затушить сигарету, выкуренную лишь наполовину, и выйти из-за стола.
– Это я.
– Приказом Его Высочества Филиппа Третьего всех девиц, присутствовавших на балу, велено немедленно доставить во дворец! – отчеканил юноша.
Я окинула его недоверчивым взглядом и поморщилась. Явно моложе меня, но сколько гонору! Мне по человеческим меркам двадцать пять, ему – от силы двадцать, но корчит из себя чуть ли не посла заморской страны.
– У меня есть время, чтобы привести в порядок свой внешний вид? – на всякий случай уточнила я, уже догадываясь, какой получу ответ.
– Нет, вам приказано явиться немедленно!
Я сунула сигареты и спички в карман брюк, подхватила со спинки стула потрепанную кожаную сумку, в которой всегда болтался блокнот, несколько грифелей и горсть медяков, и двинулась вслед за гвардейцем, который покинул кабинет так же торжественно, как вошел в него.
Бросила быстрый взгляд на Донована, тот сохранял вид сосредоточенный и обеспокоенный, но заметив, что я смотрю прямо на него, нахмурился. «Не упусти материал» – значил этот незамысловатый жест.
По пути к столичной резиденции я стянула волосы в низкий хвост кожаным шнурком, но несколько вьющихся каштановых прядей тут же выбились из прически. Ну и ладно, пусть тот, кому так срочно понадобилось меня видеть, лицезреет растрепанную и уставшую меня – сам не дал переодеться!
Надвинула шляпу на самые брови, однако избежать приветственных кивков все равно не удалось. В утренний час, когда студенты спешили в стены академии, продавцы выставляли товар и уже суетились вдоль рядов первые покупатели, меня узнавали.
Девушка с тонкой полоской змеиной чешуи на скулах улыбнулась мне, демонстрируя желтоватые клыки, и махнула рукой. Я ответила ей тем же, припоминая, что статья о ее переезде в столицу вышла в мамином еженедельнике, посвященном сближению людей и народа аэрун, еще вчера.
– Хоук, ну ты и устроила в прошлую пятницу! – задиристый голос пронесся над толпой, заставляя меня обернуться.
Томас – коротко стриженый дылда, окруженный толпой студентов, завернутых в синие мантии академии так же, как и он сам, смотрел на меня, улыбаясь только половиной губ.
Я сделала «страшные» глаза, указала на гвардейца, который шел по улице с невозмутимым и величественным видом. Заметив, что бывший сокурсник хочет выкрикнуть еще что-то, я скрестила руки в воздухе, призывая его молчать, и снова покосилась на сопровождающего. Мой намек наконец-то поняли, знакомые подняли руки и скрестили пальцы – молчаливо пожелали мне удачи.
Когда мы выбрались с шумных улиц и поднялись ближе к резиденции монаршей семьи, я выдохнула. И понадобилось этому гвардейцу тащить меня мимо торговых рядов? Да, так ближе, но как же там шумно!
Уверенно проведя меня мимо ухоженных особнячков знати, вокруг которых уже цвели благоухающие сады с пестрыми бутонами пошлых роз и лилий, гвардеец остановился перед высокими коваными воротами и принялся докладывать о нашем прибытии коллегам.
Я окинула взглядом знакомое до зубовного скрежета величественное здание, которое тонкими шпилями устремлялось к небу, поражало воображение множеством украшений на фасаде, которые по отдельности выглядели красиво, но вместе создавали впечатление тяжеловесности и излишества. Каменные оборки, ленты, горгульи в стиле прошлых веков и милые младенцы – по новой моде – вся эта какофония казалась налепленной без системы, и хоть резиденцию не раз украшали самые знаменитые мастера, создавалось впечатление, что она – черновой проект первокурсника, который старался показать почтенной комиссии все самое лучшее, чем успел научиться.
Наконец, нам дали добро, и мы вошли через западные ворота. Я тут же повернула голову и попыталась разглядеть северный, парадный вход в королевскую резиденцию. В просвете между редкими стволами парковых растений я увидела открытые ворота и карету, которая чинно въехала во двор. Эмблему я не разглядела, но вчера на такой карете приехала Мариса Коллинз, дочь маркиза Коллинза – молодая кокетка, которая весь вечер не давала мне прохода: настолько сильно хотела, чтобы ее имя появилось в газете. Однако задание от редактора оставалось четким: только общая информация, никаких названий и имен, так что мне пришлось целый вечер натянуто ей улыбаться и уворачиваться от неприличных предложений денег, титула и всего прочего, что она вздумала мне пообещать и что было мне совершенно не нужно.
